слегка постаревшего актера, а быть может, и странствующего торговца, не-
законного дворянского сынка. Еще минута - и вот он уже плавно и бесшумно
несется по дороге к Лондону.
ло, что я вошел в гостиницу со стороны конюшни, а не со стороны крыльца,
и какой верный случай повстречаться со своим кузеном упустил, покупая
малиновую карету. Но тут я вспомнил, что в зале находился лакей. Он, ко-
нечно, видел, как я прятался за чайным прибором, и, конечно же, может
по-своему истолковать этот странный и недостойный джентльмена поступок;
надобно во что бы то ни стало сейчас же рассеять это впечатление.
графа Керуаля, я не ошибся?
французы, вот что я тебе скажу!
английские господа.
чувством поддержал лакей. - Да что далеко ходить, вот только что нынче
утром: сидит, завтракает и газету читает. И, видать, наткнулся на что-то
про политику, а то про лошадей, да как хватит кулаком по столу, да как
крикнет: "Кюрасо!" Я прямо чуть не подскочил, право слово, как он это
закричал да хлопнул по столу. Нет, сэр, может, у них во Франции так и
водится, а только я вовсе к такому обращению не приучен.
но когда это предстало моим глазам, напечатанное черным по белому, серд-
це у меня оборвалось. Вот оно! Мрачное предчувствие Роумена не обмануло
его: газета была раскрыта на том самом месте; где говорилось о поимке
Клозеля. Да, сейчас я и сам не отказался бы от стакана кюрасо, но тут же
передумал и приказал подать коньяку. Мне отчаянно захотелось выпить, и
вдруг я увидел, что в глазах лакея блеснула словно бы догадка; конечно
же, он подметил сходство между мною и Аленом, и только теперь меня нако-
нец осенило, какого же я свалял дурака. Ежели Ален вздумает установить,
не заезжал ли я в Эйлсбери, ему, теперь с уверенностью скажут, что заез-
жал и, словно этого было еще не довольно, я сам дал ему примету ценою в
семьдесят фунтов, с помощью которой он сможет проследить мой путь по
всей Англии, - примету в виде малиновой кареты! Изысканный экипаж этот
(который теперь уже казался мне немногим лучше красной повозки палача)
тем временем подали к дверям; я встал из-за стола, не окончив завтрака,
и отъехал. С тем же усердием, с каким Ален устремился на юг, я стремился
на север, уповая (что же мне еще оставалось делать), что меня выручат
противоположное направление и не меньшая скорость.
тие, которое я затеял. При виде моего кузена с непомерно пышными кудря-
ми, в галстуке, повязанном столь искусно, будто он готовился завоевать
сердце дамы, при взгляде на его лицо - такое красивое, такое словно бы
веселое и, однако, ежели всмотреться получше, отмеченное печатью такой
злобы (сей джентльмен, вне всякого сомнения, спешил на Баустрит, чтобы
направить по моему следу ищеек и наводнить всю Англию афишками не менее
смертельными, чем заряженный мушкет), мне впервые до конца открылось,
что приключение это грозит мне гибелью. Признаться, я чуть ли не надумал
на следующей же станции поворотить лошадей и ехать прямиком к побережью.
Однако я очутился в положении человека, который бросил вызов льву, или,
вернее, в положении человека, который с вечера, выпив лишнего, затеял
ссору, а наутро, протрезвясь в холодном свете дня, должен держать ответ.
И не потому, чтобы я меньше стремился к Флоре или хоть сколько-нибудь к
ней охладел. Нет, но когда в то утро я мрачно курил сигару в углу каре-
ты, мне прежде всего пришло на ум, что люди давно уже изобрели почту, и
в глубине души я не мог не признать, что было бы куда проще написать ей,
запечатать письмо, и пусть бы оно отправилось положенным путем, вместо
того чтобы мне ехать самому через всю страну и подвергать себя страшной
опасности, ибо на каждом шагу меня подстерегала виселица или полицейские
ищейки. Что до Сима и Кэндлиша, я о них, кажется, и не вспомнил.
не дав мне опомниться, ошеломил неприятной вестью.
отъехала. - Красногрудые. - И он многозначительно покачал головой.
не раз слышанное мною словцо.
Бау-стрит. Целых двое, и один из них сам Лейвендер. Я своими ушами слы-
шал, второй сказал ему: "Как вам будет угодно, мистер Лейвендер". Они
когда завтракали, сидели совсем рядышком со мной, ну, прямо как вон тот
почтальон. Бояться-то их нечего, они не за нами. Они за каким-то фальши-
вомонетчиком, и я не стал сбивать их со следу... Ну, нет! Я подумал, нам
ни к чему с ними связываться, так что я сообщил им "весьма ценные сведе-
ния". Мистер Лейвендер так и сказал и дал мне шестипенсовик. Они едут в
Лутон. Мне и наручники показали... только не Лейвендер, а другой, он да-
же защелкнул эти проклятые штуки у меня на запястье, и, вот ей-ей, я
прямо едва без чувств не хлопнулся! Страх как тошно, когда они у тебя на
руках. Прошу прощения, мистер Энн, - прибавил Роули, со свойственной ему
милой непосредственностью обратившись из доверчивого мальчишки в вышко-
ленного, почтительного слугу.
пришелся мне по вкусу, и за оговорку (он забыл, как следует меня назы-
вать) я пробрал Роули куда строже, чем требовалось.
- Прошу прощения, мистер Рейморни. Но я допрежь того куда как был акку-
ратен, сэр, и уж не извольте беспокоиться, вперед тоже буду аккуратен. Я
только разок оплошал, сэр.
никаких оговорок. Потрудись запомнить, что на карту поставлена моя
жизнь.
успел натворить сам. Уж такой у меня закон: командир всегда прав. Я ви-
дел однажды, как две дивизии выбивались из сил, две недели кряду пытаясь
захватить никому не нужный и совершенно неприступный замок в ущелье; я
знал, что мы делаем это, только чтоб соблюсти дисциплину, ибо так прика-
зал генерал, и потом все не мог придумать, как бы обойти свой же приказ,
и я безмерно восхищался силою его духа и все время считал, что рискую
жизнью ради весьма достойного дела. С глупцами и детьми - а стало быть,
и с Роули - особенно важно придерживаться этого правила. Я положил быть
в глазах моего слуги непогрешимым и, даже когда он выразил удивление по
поводу покупки малиновой кареты, сей же час поставил его на место. В на-
шем положении, объяснил я ему, надобно всем жертвовать впечатлению, ко-
торое мы производим; конечно же, наемный экипаж давал бы нам большую
свободу, но зато какой у нас почтенный вид! Я был столь красноречив, что
иной раз мне удавалось убедить даже самого себя. Но, поверьте, ненадол-
го! Мне так и виделось, что в окаянный экипаж уже набились сыщики с
Бау-стрит, а сзади наклеена афишка с моим именем и перечислены все мои
преступления. Хоть я и заплатил семьдесят фунтов, чтобы его заполучить,
но не пожалел бы и семисот, лишь бы благополучно от него отделаться.
сумкой для бумаг и ее золотым грузом! Я никогда не знал иных забот, кро-
ме как получить жалованье и потратить его; я счастливо жил в полку, как
в отчем доме, меня кормило интендантство великого императора, точно вез-
десущие птицы пророка Илии... а если интендантство мешкало, я - ей-жеей!
- весьма охотно насыщался за счет первого попавшегося крестьянина! Те-
перь же мне стало понятно и как тяжко бремя богатства и что такое страх
нищеты. В кожаной сумке лежало десять тысяч фунтов, но я перевел их на
французские деньги, и оказывалось, что у меня две с половиной тысячи
терзаний; весь день я глаз не спускал с этой сумки, а ночью она пресле-
довала меня во сне. В гостиницах я страшился уйти пообедать и страшился
уснуть. Поднимаясь в гору, я не решался отходить от дверец кареты. Слу-
чалось, я менял местоположение своих богатств: были дни, когда я носил
при себе пять или шесть тысяч фунтов, и в кожаной сумке ехали только ос-
татки; в эти дни я вдруг обретал солидную комплекцию, точь-в-точь мой
кузен, и весь хрустел, обложенный кредитными билетами, и карманы мои
чуть не лопались, набитые соверенами. А потом мне все это надоедало или
становилось совестно, и я клал деньги на место: пусть смотрят прямо в
лицо опасности, как обязывает благородство! Коротко говоря, я подавал
Роули весьма дурной пример непоследовательности в поступках и уж вовсе
не мог служить примером умения философически мыслить.
человека, который бы с такой легкостью находил во всем развлечение. Сама
жизнь наша, путешествие, собственная его роль в этой мелодраме были для
него волнующе занимательны. С утра до мочи он смотрел из окошка кареты,
и в нем то и дело вспыхивала восторженная любознательность, порою оправ-
данная, порою нет, а так как мне приходилось ее разделять, она нередко
меня утомляла. Я не прочь посмотреть на лошадей и на деревья тоже, хотя
в восторг они меня не приводят. Но чего ради мне разглядывать хромую ло-