совершенно нормально, в нем нет ничего необычного. Дело не в боли;
боль меня не страшит, я хорошо знакома с ней. Больше всего я боюсь,
что этот маленький прекрасный сон закончится. Знаешь, я видела слишком
мало хороших снов".
то, что не может произнести этих слов хотя бы потому, что слишком
часто слышала подобные фразы из уст киногероинь, в чьем исполнении они
всегда смахивали на вытье побитой собаки: "Не причиняй мне боли". Да,
ей нужно сказать только это, и ничего больше. "Не причиняй мне боли,
пожалуйста. Если ты сделаешь мне больно, лучшая часть меня умрет".
присутствовать на пикнике и на концерте, что, возможно, они съездят на
озеро как-нибудь в другой раз. Но затем ее взгляд случайно упал на
картину, висящую на стене рядом с окном. Она бы не мешкала ни секунды,
подумала Рози; считала бы часы и минуты, оставшиеся до субботы, а
потом, удобно устроившись за его спиной на железном коне, на
протяжении всей поездки колотила бы его кулаками по спине и требовала,
чтобы он ехал быстрее, быстрее. На миг она буквально увидела ее,
сидящую за Биллом, приподняв край мареновой тоги, чтобы удобнее было
сжимать его обнаженными коленями.
приятная.
проводится там - и останетесь на концерт. Билеты покупаю я. В качестве
ответной любезности.
половине девятого, или это слишком рано? - Нет, нормально.
На обратном пути днем мы затолкаем их в багажник, но утром будет
довольно, прохладно.
одолжить куртку и свитер у Пэм Хейверфорд, которая носила одежду почти
одного с ней размера. Весь гардероб Рози на этом этапе жизни состоял
из единственной легкой куртки, и бюджет не выдержал бы новых
приобретений, во всяком случае, в ближайшее время.
поцеловать ее еще раз, затем просто взял руку и легонько сжал.
мальчишка. Она невольно сравнила его бег с нормановской манерой
двигаться - либо неторопливой уверенной походкой (с наклоненной
головой, словно он шел на таран), либо с резкой, ошеломляющей
скоростью, которую трудно было в нем заподозрить. Она смотрела на его
вытянутую тень на стене, пока та не исчезла, затем вошла в комнату,
закрыла дверь, заперев на оба замка, и прислонилась к ней спиной,
глядя на картину на противоположной стене.
почти не сомневалась в этом.
слегка вытянув шею вперед и соединив руки за спиной, отчего сразу
стала похожей на часто появляющееся в "Нью-Йоркере" карикатурное
изображение любителя искусств, разглядывающего экспонаты в
художественной галерее или музее.
картина снова каким-то непостижимым образом стала вместительнее. Ее
рамки расширились. Справа, там, где сквозь высокую траву проглядывал
слепой глаз упавшего каменного бога, она увидела нечто, напоминающее
просеку в лесу. Слева, за женщиной на холме, она рассмотрела голову и
шею маленького тощего пони. Глаза его были прикрыты шорами, пони
пощипывал высокую траву. Он был запряжен - не то в тележку, не то в
кабриолет или фаэтон с двумя сиденьями. Эта часть находилась за
пределами картины, и Рози ее не видела (во всяком случае, пока).
Однако она видела упавшую на траву тень от тележки и над ней другую
тень - по-видимому, от головы и плеч человека. Кто-то, наверное, стоял
за тележкой, в которую запряжен пони. Или же...
думаешь ли ты, что картина на самом деле становится больше? Или
{вместительнее}, если так тебе больше нравится?"
происходящее скорее волновало ее, чем пугало. Рози пожалела, что не
спросила мнения Билла; она хотела бы проверить, заметит ли он
что-нибудь из того, что видит на картине она... или что ей {видится}
на картине. "В субботу, - пообещала она себе. - Возможно, я спрошу его
в субботу".
ванной, из ее головы улетучились мысли о Мареновой Розе - женщине на
холме. Она позабыла о Нормане, об Анне, о Пэм, о пикнике, о концерте
"Индиго Герлс" в субботу вечером. Она вспоминала ужин с Биллом
Штайнером, прокручивая его в голове минута за минутой, секунда за
секундой.
сверчков, доносившийся из Брайант-парка.
расстояния - восемьдесят пятый год и дочь Кэролайн. Если принять точку
зрения Нормана, то Кэролайн никогда и не существовало, и тот факт, что
он согласился с робким предложением Рози назвать будущую дочь
Кэролайн, ничего не менял. С точки зрения Нормана, существовал лишь
головастик, который так и не успел превратиться во взрослую лягушку.
Даже если это произошло с головастиком женского пола, как втемяшилось
в слабую голову его жены. Восьмистам миллионам красных китайцев от
этого ни холодно, ни жарко, как говаривал Норман.
Она лишилась
подозревала, с трудом избежал ареста), она попала в больницу со
сломанным ребром, которое едва не пробило легкое, а в качестве десерта
- теннисная ракетка. В тот год ее разум, на удивление крепкий до
этого, начал немного сдавать, она почти не замечала, что полчаса,
проведенные в кресле Винни-Пуха, пролетали как пять минут, и бывали
дни, когда с момента ухода мужа на работу и до его возвращения домой
она восемь или девять раз забиралась под душ.
тошнить по утрам, а в феврале не было месячных. История, приведшая к
"служебному выговору" - тому, который сохранится в его личном деле до
самого ухода на пенсию, - произошла с Норманом в марте.
состоянии между сном и явью и на короткий миг возвращаясь к последней.
- Человека, из-за которого все и началось, как его звали?"
это был чернокожий... клоун коверный, как не раз повторял Норман.
Затем всплыло имя.
сверчков. - Ричи Бендер. Вот как его звали.
жизнь. Эта комната. Эта кровать. И стрекот сверчков. Рози закрыла
глаза и уснула.
погружаясь в сон, постепенно соскальзывая в темноту и прислушиваясь к
непрерывному шуму машин на Лейкфрант-авеню под окнами его номера на
девятом этаже. Зубы и челюсти продолжали болеть, но боль поутихла,
казалась теперь отдаленной, несущественной, погашенной смесью аспирина
и виски.
Рози, сами того не сознавая, на короткое время соединились в
телепатическом поцелуе.
положил руку на закрытые глаза. - Ричи Бендер, кретин поганый. Сукин
ты сын, Ричи.
года. Девять лет назад. В тот день около одиннадцати утра какой-то
коверный клоун вломился в магазин самообслуживания "Пейлесс" на углу
Шестидесятой и Саранака, всадил две пули в череп кассира, обчистил
кассу и удалился восвояси. Пока Норман и его напарник допрашивали