действительности это экспликация. Или, как сказали бы немцы, Erkl(rung,
поскольку сам факт и акт познания от нас ускользают в изложении содержания
узнанного. Ускользают по той причине, что при этом требуется некий
дополнительный шаг. Эту феноменологическую абстракцию понять трудно, но, не
поняв ее, мы не можем двигаться дальше.
Противоположное Декарт отвергал, кстати, и на уровне своей религиозной
грамотности, полагая, что своим наглядным представлением мы ставим другое,
более сильное, чем мы, существо в конец нашего движения, называя его Богом,
и, как я уже говорил в прошлый раз, по мере движения к нему у нас даже может
появиться экстравагантная затея самим стать Богом. А это ересь - не просто в
обыденном, а в техническом смысле этого слова.
Гиперасписту, разъясняя роковую проблему бесконечности (в контексте
отличения позитивной бесконечности от неопределенности, т.е. нашей
неспособности остановиться), Декарт говорит о позитивной бесконечности как
первичной идее. Что сама бесконечность, выступающая обычно как
неопределенность, появляется лишь на фоне уже имеющейся идеи позитивной
бесконечности, и потому надо эту позитивную бесконечность (поскольку в самом
слове "бес-конечность" содержится отрицание, и этим оно уже неудачно, ибо
получается, что есть какая-то конечность, а бесконечность - это преодоление
конечности, т.е. бесконечность вторична), так вот, вместо этого, пишет он,
стоило бы "бесконечное существо" - для усиления, без отрицательной частицы -
называть ens amplissimum. To есть наиполнейшее существо30.
рассуждении, потребность в ней, возникла не тогда, когда мы начали говорить
о том, что же нам делать с образами, которые есть в душе? Ведь мы решили,
что их нужно амплифицировать, увеличить, как в фотографии мелкие черты или
детали. Дать их в другом масштабе. И Декарт далее замечает, что эти
"увеличенные идеи вещей", т.е. увеличенные в пространственном смысле слова,
так же как есть увеличение в фотографии (и наша способность их увеличивать),
- все это не могло бы быть в человеке или в духе, если бы сам дух не имел
своим источником и не происходил бы от Бога, в котором действительно
существуют все те perfections (т.е. совершенства), до которых может
дотягиваться, или растягиваться, или увеличиваться амплификация. И вот тут
мы и выходим к сути того, как организуется наша машина мышления, действием
которой вообще может образовываться новая мысль или извлекаться опыт. То
есть совершаться реальное событие познавания, которое как событие не
совпадает с его содержанием и с экспликацией этого содержания по следующей
причине: потому что экспликация содержания всегда совершается на уровне
обратимых логических связей мышления.
которое имеет какие-то дополнительные основания, не совпадающие с
содержанием познанного, необратимо. Когда мы находимся на уровне события
познавания, мы заброшены в поток и у нас нет времени ждать, пока мы соберем
все знания, относящиеся к делу. В этом случае мы теряем возможность тянуть
мысль или держаться на прямой линии. Повторяю, если не произведена
феноменологическая абстракция, и мы находимся внутри содержания и его
глазами смотрим на мир, который расписан в размерностях этого содержания,
значит, мы включены в рамки обратимых связей мышления. К примеру, если мы
находимся в слое обратимости, то для нас не помеха узнать что-либо об
алгебраических кривых, так же, кстати, как и о трансцендентных кривых, там,
где заложены все проблемы дифференциального и интегрального исчисления. А
для Декарта - помеха. Декарт считает: или ты знаешь алгебраические кривые и
не знаешь трансцендентные, или знаешь трансцендентные, но знаешь их на
уровне эмпирического искусства. А я, говорит он, не могу принять то, что
известно на уровне эмпирии, поскольку это не собственные мои данные для
законорожденного состояния мысли (если, конечно, оно является таковым). Эти
данные вносят какой-то элемент в пространство преобразований, которым я не
могу владеть. А именно "состояние" - лишь оно позволяет проводить
преобразования. В этом смысле пространство состояний есть пространство
преобразований, пространство для мысли. И амплификация, которая ведет к
состоянию (и о которой я буду еще говорить), ее основные принципы, согласно
которым движется мысль, - контрфактуальны. То есть Декарт познает что-то
именно потому и так, что принцип термина "необходимо, что..." не задается в
познаваемом фактами безразличной эмпирии или прямо противоречит им и,
следовательно, предполагает выбор, а не навязывается однозначно. В
непреобразованном виде эмпирия не может войти в познаваемое, не является
"данностью". Она будет "данным", только если примет виртуальную форму моего
пространства преобразования (или будет, как выражается Декарт в юношеской
латинской записи, "сенсибилией, годной для олимпийских познаний").
Эмпирически, например, ко времени Декарта были известны и сам факт, и
свойства трансцендентности некоторых геометрических кривых. Но он не
принимал их в состав своей геометрии: в ней он не мог бы их произвести.
Поскольку всякая форма как возможность структуры, как организованное
движение мысли, в котором структурные соображения играют решающую роль,
конечна. И надо выбирать.
безразличных прибавлений, а создает или предполагает какое-то свое
пространство и время. И теперь мы знаем, какое пространство: вертикальное,
как бы "веером" растянутое иди умопостигаемо сворачиваемое в "естественном
свете" разума, укорененного в я-когито. Оно связано с порождением возможных
форм, заглушая или, как волной, стирая какие-то другие возможности. То, что
усилено до внятности и умопостигаемости, то, что преобразовано в этом
смысле, - исключает то, что такому преобразованию не поддалось. Это и есть
разум, "естественно освещающий" нашу душу.
пространстве, вертикальном или перпендикулярном к нашему линейному,
горизонтальному взгляду, с выборкой из последнего "чистых мыслей". Мыслей,
полноактных в независимое мгновение "настоящего" (в "момент, когда") и
умопостигаемо соединимых в вертикальном сечении "вечности" или вневременной
способности снова и снова воспроизводить и размножать самих себя в целости
всех своих моментов. И мы уже знаем, что это за пространство. Это
пространство феномена сознавания. Например, зарождающая клеточка всей
геометрической мысли Декарта в вопросе о кривых (ее можно изобразить на
плоскости так называемой логарифмической спиралью) - явный артефакт,
рожденный из этого феномена. А у артефактов свои морфогенетические поля...
устройство, усилительную приставку к нашим органам чувств и уму. По Декарту,
мы усиливаемся в двух направлениях: в сторону сверхэмпирического
непрерывного сознания и в сторону "новых чувств" воображения (которое, как
выражался Декарт, вполне является "настоящим телом"). Сейчас я другими
словами сказал фактически то же самое, что говорил до этого на языке так
называемых "врожденных идей". Но зато теперь нам понятно, что, собственно
говоря, врожденные идеи есть лишь постулат непрерывной длительности (или
континуальных свойств) действия метаэмпирического сознания, особого
"времени" семян мысли, своим прорастанием как раз и обеспечивающих
человеческую способность без конца повторять творческий акт - тот, который
совершается "впервые и только однажды" независимо от всего остального мира.
Это и есть длительность и протяженное распространение "внутреннего слова",
"малого образа бесконечности", сопутствующего человеку.
характера нашего реального сознания, парадоксальным образом связана, однако,
с атомарностью духовных индивидуальных проявлений. Действительно, ведь мы
мыслим не всегда и не везде. Мы дискретно отделены друг от друга как в
пространстве, так и во времени. А идея "врожденных идей", по сути, означает
решение не считаться с эмпирическим фактом этой разделенности, чтобы ввести
некоторую непрерывность и длительность на уровне где-то постоянно
функционирующего сверхэмпирического сознания, которое есть всегда и в
котором есть длительность, но не являющаяся длительностью нашей
психологической, эмпирической сознательной жизни. Это как бы приставленный к
нам резонатор, когда даже самые слабые звуки, попадающие в наше ухо, могут
стать оглушительным громом.
начинаем тем самым прорабатываться в некотором непрерывном сознании,
усиливаться его свойствами, которые не присущи нам как эмпирическим
человеческим существам. Это соответствует тем принципам теории познания, о
которых я говорил, подчеркивая, что в нее допускаются лишь те утверждения о
познающем существе, которые характеризуют его в ходе познания, не
предполагая никакого набора предданных способностей и сил. Силы возникают в
резонаторе. С другой же стороны, как написано в "Правилах для руководства
ума", все вещи должны быть предъявлены нашим внешним чувствам. А внешние
чувства - это все те чувства, которыми мы видим и воспринимаем предметы
извне или вовне. Но при этом необходимо учитывать одну особенность нашего
восприятия: мы воспринимаем предметы только как пространственные. Например,
восприятие нами демона (что вполне может случиться в нашей реальной
психологической жизни, скажем, при галлюцинации или во сне), который что-то
нашептывает нам, голос которого идет извне, не есть восприятие внешним
чувством. Поскольку то, что мы восприняли, его артикуляция, не развернуто
пространственно. Этим шагом Декарт фактически обобщает, хотя и выражает
иначе, переводит на другой уровень всю античную теорию элементов, в той
мере, в какой она была связана с задачей определения предметов нашего
суждения и восприятия в соответствующей стихии какого-то органа чувств. То
есть с задачей определить материю на стороне субъекта, материю
чувственности, которая является эквивалентом вообще нашей возможности
воспринимать предметы вовне. Не вещи, а именно предметы. Потому что одно
дело - воспринимать в мире деревья или ходящих людей, и другое - видеть в
них элементы, из которых они составлены. До феноменологической абстракции,
которая всегда реально проделывается в основании познания, мы видим вещи,
т.е. смыслы и значения, данные им до нас, без нас в той или иной культуре.
Самойлова Елена
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Емилина Ника
Шилова Юлия
Сертаков Виталий