свою сферу так, что на отдельном предмете выполняется также далекое,
бесконечно удаленное, но бесконечно удаленное на замкнутой поверхности,
заданной двумя непосредственностями. Именно к этому расширению процессов,
которые происходят в нашей чувственности, расширению наших понятий, их
аналитического содержания. Кант применяет термин "самоаффекция Я", или, в
других случаях, он говорит о действиях рассудка на чувственность, странных и
непостижимых. То есть мы расширяемся в результате самоаффекции Я точно так
же, как чувственность расширяется в воздействии на нее рассудка. В каком
смысле она расширяется? В том смысле, что то, что называется пространством и
временем как формами созерцания, не есть просто продукты нашего
естественного физического устройства или психофизического устройства, а суть
трансцендентальные продукты, всегда большие, чем их содержание, которое мы
можем черпать только из нашей чувственности. Они дополнены топологической
содержательностью самого сознания.
пространства, есть насилие над нашей чувственностью, потому что впечатления
продолжают падать в последовательности, так же как они падали на
чувственность любого животного, а синтез возвращает и располагает их по
вертикали к горизонтальной линии продолжения падения этих впечатлений на
нашу чувственность. И тем самым совершается насилие, которое не имеет
природного смысла, бессмысленно по отношению к природным процессам, но
целесообразно по отношению к расширению нашей души. Кант пишет об этом в
"Критике способности суждения". На этом уровне расширительного феномена Я
Кант и завязывает всю проблему целесообразности, или проблему гармоний, или
согласовании, или единства вещей, их систематической связи. Проблема эта
покоится на парадоксальности, необъяснимости самого факта мысли. Мысль - я
уже говорил об этом - рассматривается нами как сторона упорядоченного
объекта. То есть некая упорядоченность должна случиться, реально иметь
место, чтобы мысль случилась в качестве стороны или содержания этой
упорядоченности, в то время как природные процессы своим воздействием на
чувственность не порождают этого события. Для его порождения нужны какие-то
дополнительные зависимости и связи. Все они располагаются на том уровне, где
у Канта идет речь о способности продуктивного воображения, когда он
разворачивает эстетическую, артистическую, телеологическую сторону,
разворачивает проблему целесообразности, которая закодирована в вопросе о
воздействии рассудка, или самоаффекции Я. Фактически Я аффицирует само себя
в своей чувственности, и это дает расширение, а это расширение является
трансцендентальным продуктом, и в этом смысле пространство и время, которые
мы предполагаем естественно присущими человеческим организмам, не есть
естественные свойства этих организмов, но есть продукт, произведенный в
пространстве самоаффекции Я. Самоаффекция Я есть действие внутри меня на
меня самого некоторого независимого мира, который я не могу сделать
предметом. И отсюда у Канта вводится еще одно определение
трансцендентального сознания: это такое сознание, для которого не может быть
дан никакой предмет. В том числе и никакое Я в смысле предмета, то есть Я,
представляющее только логическую личность. Кант подчеркивает, что сознание
есть только форма сознания. Повторяю: трансцендентальное сознание тем
отличается просто от сознания, что оно не может быть сделано предметом, - и
это одновременно есть свойство бытия, или существования. Бытие, или
существование, есть то, что не может быть, в свою очередь, сделано
предметом. Оно нами ухватывается только как независимая от нас сила,
девствующая в нас самих и проявляющаяся в нас расширением, или
амплификацией, наших естественных способностей и наших естественных
состоянии. Значит, мир всех возможных миров действует через самоаффекцию,
внутри которой мы, в свою очередь, не можем еще одним актом сделать это
действие предметом, который был бы предметом в мире. А все остальное, мир
нашей опытной науки, то, что мы получаем в результате, - всегда есть
зависимый мир, такой, каким он может быть для данного существа, каким-то
конечным и случайным образом организованного. Независимый мир один, мы о нем
знаем лишь в феномене формы сознания, но не как о предмете.
размышляв над тем, что он делает и откуда получается полная определенность
описания, в том числе физического описания, - замкнулось на геометрическую
аналогию, как отношения правого и левого, аналогию асимметричных
образований. Кант глубоко ощущает, что в основе всех наших оснований - а
основания на уровне законов всегда выражены симметриями - лежит некоторая
фундаментальная асимметрия жизни и жизненных явлений. Только оставляя ее
позади как некоторую необратимость, мы получаем возможность формулировать
обладающие признаком симметрии физические законы. Древняя проблема - почему
более это, чем иное? - Кантом рассматривается так: "это, а не иное" сначала
определяется из некоторой исходной, фундаментальной асимметрии (сам факт
бытия - есть или нет - асимметричен), определяется лишь после; после - мы
имеем язык, в котором формулируем симметричные законы, не учитывающие
случайностей различения верха и низа, правого и левого и так далее. Иначе
говоря, лишь после мы получаем возможность оперировать универсальными
понятиями.
восстановил декартовский принцип минимальности существования. Я существую, и
тем самым существует (можно говорить о его существовании) реальный мир.
Первая достоверность является минимально достаточной для того, чтобы
говорить об объективном мире вообще, о всех существованиях в нем. Меньше
этой первой достоверности не может быть, ниже нельзя опуститься, она
минимальна для того, чтобы вообще можно было говорить о мире. Кант так прямо
и говорит, что реальность вещей основывается через когито, через "я
существую". "Я существую" есть первая достоверность - это ответ Канта
идеализму. То есть этой достоверности достаточно для того, чтобы сказать:
следовательно, существует мир. Скажем, в "Критике" (я пользуюсь переводом
Лосского, он часто лучше) появляется такая формула: чистое, но эмпирически
определяемое сознание моего собственного бытия доказывает бытие предметов в
пространстве вне меня. Ибо иначе невозможен, например, внутренний опыт, но
он есть. А раз он есть и раз всякая возможность внутреннего опыта
предполагает пространственное расположение реальных предметов, реальных
вещей вне меня, то тем самым доказана реальность предметов вне меня и
доказана, следовательно, та эмпирическая база, база созерцания, на которой я
могу разрешить свои понятия, иметь в составе описания мира такие понятия,
которые имеют эмпирический и вообще физический смысл.
единичности. Термин "единичность" у Канта применяется также к тому, что
внизу: именно там какие-то дискретные "существа" (я их условно так называю),
какие-то наглядно, чувственно воспринимаемые системы отсчета, телесные и в
то же время понимательные, понимательная материя. Открытие эстезиса, или
утверждение, что мы в мире определяемся эстезисно и расширительно, есть
открытие некоторой понимательной материи. Потом все это развернулось через
аппарат, даваемый трансцендентальной апперцепцией, или представлением "я
мыслю", а отсюда термины "чистое сознание", "чистое созерцание", форма
созерцания, являющаяся в то же время единичностью. Я, в свою очередь, также
единичность. Значит, эти единичности как некая двоящаяся фигура, то
сливающаяся, то раздваивающаяся. Движение по поверхности Мебиуса есть как бы
движение двоящееся фигуры, то ее само движение есть двоение фигуры - то оно
сливается, то различается. Например, правое и левое, именно это
пространственное определение, а не другое, - а наверху не различается,
скажем пространство переходит в абсолютное пространство, или время как идею,
не как предмет. Решая ньютоновскую дилемму, является ли пространство вещью,
реальным вместилищем и в этом смысле абсолютным пространством или оно только
относительное явление, только отношение реально наблюдаемых вещей, - Кант
делает радикальный поперечный срез, вводит трансцендентальный срез. Для
него, конечно, пространство - не вместилище, не некоторый предмет, который
нечто вмещал бы, но и не отношения наблюдаемых вещей, как это получалось у
Лейбница. Кант решает эту проблему в рамках определения трансцендентального
сознания. Оно подобно у него некоему эфиру, это некоторое пространство
наблюдения, которое омывает и охватывает все вещи так, что в каждой точке
этого пространства не только локальность, но и связь со всем бесконечно
далеким, со всеми наблюдениями на других, бесконечно удаленных точках. А
ведь при наблюдениях в пространственно расположенной системе информация
доступна нам только постепенно, только со временем. В то же время эта
информация должна быть в каждой точке определена по всему пространству, как
информация об одном. Поэтому Кант и вводит постулат постоянства изменения -
не неизменности, а постоянства изменения. Само изменение не меняется, и
поэтому это одно, все охватывающее пространство наблюдения обладает
признаком однородности. На нем, например, при всех переносах выдерживаются
меры, а это и в физике соответствует определению абсолютного пространства.
Оно означает устойчивость и неизменность самой меры в перемещениях предметов
и тел.
некоторые недоразумения, существующие в связи с кантовским анализом.
Проблема пространства и времени как форм созерцания у Канта стоит следующим
образом. И к пространству, и к времени, и к Я применим признак "есть" (или
"нет"). Есть - само собой, это невыводимо ни из какой мысли. И тогда мы
имеем уже что-то определенное, имеем предметы внутри мира. Так вот, это есть
применимо и наверху и внизу. Внизу в применении к проблеме пространства и
времени оно означает прежде всего следующее: есть до и после (иначе говоря,
есть ли такой предмет, который различителен, на котором мы имеем различение
до и после, или нет). Есть или нет означает - удалось ли включиться в мир
актом "есть", или актом бытия, включиться в мир и представить собой или на
себе этот мир. Вопрос о пространстве и времени и есть вопрос - удалось ли? А
раз они есть - то удалось. Удалось включиться в мир и представить его на
себе или собой, как бы собой его экземплифипировать, индивидуировать мир. И
это есть эвиденцирующее мир тело когито.
которого я, собственно, и начал обо всем этом говорить. У Канта явление, или
Херберт Фрэнк
Семенова Мария
Посняков Андрей
Корнев Павел
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей