Чтение 42–й страницы книги ~Тысяча и одна ночь~

зум?" И она ответила: "О батюшка, ты пронзил мое сердце! Довольно тебе
тяготить меня! Знай, о муж, что взял мою невинность, и он вошел в комна-
ту отдохновения, а я уже понесла от него".

К тогда ее отец поднялся изумленный и пошел в отхожее место и увидел
горбатого конюха, который был соткнут головой в отверстие, а ноги его
торчали вверх. И везирь оторопел, у видя его, и воскликнул: "Это не кто
иной, как горбун! Эй, горбатый", - сказал он ему. И конюх ответил: "Та-
гум, тагум", - думая, что с ним говорит ифрит, а везирь закричал на него
и сказал: "Говори, а не то я отрежу тебе голову этим мечом!" И тогда
горбун сказал: "Клянусь Аллахом, о шейх ифритов, с тех пор как ты меня
сюда сунул, я не поднимал головы! Ради Аллаха, сжалься надо мной!" -
"Что ты говоришь? - сказал везирь, услышав слова горбатого. - Я отец не-
весты, а не ифрит!" - "Хватит! - отвечал горбун. - Ты собираешься отнять
у меня душу, но уходи своей дорогой, пока не пришел к тебе тот, кто сде-
лал со мной это дело. Вы привели меня лишь для того, чтобы женить меня
на любовнице буйволов и возлюбленной ифритов. Да проклянет Аллах того,
кто меня женил на ней и кто был причиной этого..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двадцать третья ночь

Когда же настала двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о
счастливый царь, что горбатый конюх заговорил с везирем, отцом невесты,
и сказал ему: "Да проклянет Аллах того, кто был этому причиной!" А ве-
зирь сказал: "Вставай, выходи отсюда!" Но горбун отвечал: "Что я, сумас-
шедший, что ли, чтобы уйти с тобою без позволения ифрита? Он сказал мне:
"Когда взойдет солнце, выходи и иди своей дорогой". Что, взошло солнце
или нет?" - "Кто тебя сюда привел?" - спросил тогда везирь; и конюх ска-
зал: "Я вчера пришел сюда за нуждою, и вдруг из воды вылезла мышь и зак-
ричала на меня и стала расти, и сделалась буйволом. И он сказал мне сло-
ва, которые вошли мне в ухо, и оставил меня и ушел, да проклянет Аллах
невесту и тех, кто меня женил на ней!"

И везирь подошел к конюху и вынул его из отверстия, и тот выбежал, не
веря, что солнце взошло, и пошел к султану и рассказал ему, что у него
случилось с ифритом.

Что же касается везиря, отца невесты, то он вошел в дом смущенный, не
зная, что думать о деле своей дочери, и сказал ей: "Дочь моя, разъясни
мне, что с тобою случилось?" И она сказала: "Жених, перед которым меня
вчера открывали, провел со мною ночь и взял мою девственность, и я по-
несла от него; и если ты мне не веришь, то вот на скамеечке его чалма, а
его платье под матрацем, и в нем что-то завернуто, я не знаю что".

И, услышав эти слова, ее отец вошел под намет и увидел чалму
Бедр-ад-дина Хасана, сына своего брата, и тотчас же взял ее в руки и по-
вертел и сказал: "Это чалма везирей, - она сделана в Мосуле!" И он уви-
дел ладанку, зашитую в тарбуше, и взял ее и распорол, и, взяв одежду Ха-
сана, нашел в ней кошель, где была тысяча динаров.

И, открыв кошель, он увидел там бумагу и прочитал ее, и это оказалась
расписка еврея на имя Бедр-ад-дина Хасана, сына Нур-ад-дина Али каирско-
го, и тысячу динаров он тоже нашел.

И, прочитав эту записку, Шамс-ад-дин испустил крик и упал без созна-
ния, а придя в себя и поняв сущность дела, он изумился и воскликнул:
"Нет бога, кроме Аллаха, властного на всякую вещь!"

"О дочь моя, - спросил он, - знаешь ли ты, кто лишил тебя невиннос-
ти?" И она ответила: "Нет". И тогда везирь сказал: "Это мой племянник,
сын твоего дяди, а эта тысяча динаров - приданое за тебя. Хвала Аллаху!
О, если бы я знал, как случилась эта история!" Потом он вскрыл зашитую
ладанку и нашел в ней исписанную бумажку, где были написаны числа почер-
ком его брата, Нурад-дина каирского, отца Бедр-ад-дина Хасана.

И, увидев почерк своего брата, Шамс-ад-дин произнес:

"Я таю с тоски, увидя следы любимых,

На родине их потоками лью я слезы.

Прошу я того, кто с ними судил расстаться,

Чтоб мне даровал когда-нибудь он свиданье".

А окончив стихи, он прочитал бумажку, бывшую в ладанке, и увидел в
ней число того дня, когда Нур-ад-дин женился на дочери везиря Басры и
вошел к ней, и число дня рождения Бедр-ад-дина Хасана, и возраст
Нур-ад-дина ко времени его смерти, - и изумился и затрясся от восторга;
и, сличив то, что произошло с его братом, с тем, что случилось с ним са-
мим, он увидел, что одно совпадает с другим и что его брак и брак
Нур-ад-дина сходятся в числе и ночь их свадьбы и день рождения
Бедр-ад-дина и его дочери Ситт-аль-Хусн тоже совпадают.

И он взял эту бумагу и пошел с ней к султану и рассказал ему, что
случилось, от начала до конца; и царь удивился и велел тотчас же запи-
сать это дело. И везирь просидел, ожидая сына своего брата, весь этот
день, но он не пришел, и на второй день и на третий тоже - до седьмого
дня, и о нем не было вестей. И тогда везирь сказал: "Я непременно сделаю
дело, которого еще никто не делал!"

И он взял чернильницу и калам и начертил на бумаге расположение всей
комнаты и обозначил, что кладовая находится там-то, а такая-то занавеска
- там-то, и записал все, что было в комнате, а потом он свернул запись и
велел убрать вещи, а тюрбан, ермолку, фарджию и кошель он взял и убрал к
себе, заперев их железным замком и запечатав их до той поры, пока не
прибудет сын его брата, Хасан басрийский.

Что же до дочери везиря, то ее месяцы кончились, и она родила мальчи-
ка, подобного луне и похожего на отца красотой, прелестью, совершенством
и блеском, и ему обрезали пуповину и насурьмили глаза, и передали
нянькам, и назвали Аджибом.

И день был для него точно месяц, а месяц - как год; и когда над ними
прошло семь лет, везирь отдал его учителю и поручил ему воспитывать его,
научить его чтению и дать ему хорошее образование. И Аджиб пробыл в шко-
ле четыре года и начал драться со школьниками, и ругал их, и говорил им:
"Кто из вас мне равен? Я сын каирского везиря!" И дети собрались и пожа-
ловались старшему на то, что терпели от Аджиба, и старший сказал им:
"Завтра, когда он придет, я научу вас, что сказать ему, и он закается
ходить в школу. Когда он завтра придет, сядьте вокруг него и говорите:
"Клянемся Аллахом, только тот будет играть с нами в эту игру, кто ска-
жет, как зовут его мать и отца, а кто не знает имени своей матери и от-
ца, тот сын греха и не будет играть с нами!"

И когда наступило утро и они пришли в школу и явился Аджиб, дети ок-
ружили его и сказали: "Мы будем играть в одну игру, но только тот будет
играть с нами, кто скажет нам имя своей матери и отца". И все ответили:
"Хорошо!" И один сказал: "Меня зовут Маджид, а мою мать - Алавия, а отца
- Изз-ад-дин"; и другой тоже сказал такие же слова. И когда очередь дош-
ла до Аджиба, он сказал: "Меня зовут Аджиб, мою мать - Ситт-аль-Хусн, а
отца - Шамс-ад-дин, везирь в Каире". Но ему закричали: "Везирь тебе не
отец!" - "Везирь правда мой отец", - возразил Аджиб; и тогда дети стали
смеяться над ним и захлопали в ладоши и сказали: "Его отца не Знают!
Вставай, уходи от нас, с нами будет играть только тот, кто знает, как
зовут его отца".

И дети тотчас же разбежались и стали смеяться над Аджибом, и у него
стеснилась грудь, и он задохнулся от плача. И старший сказал ему: "Мы
знаем, что везирь - твой дед, отец твоей матери Ситт-аль-Хусн, но не
твои отец. А твоего отца ты не знаешь, и мы тоже, так как султан выдал
твою мать замуж за горбатого конюха, и пришли джинны и проспали с ней, -
и у тебя нет отца, которого бы знали. Не думай же больше равняться с
детьми в школе, пока не узнаешь, кто твой отец, а иначе ты будешь среди
них сыном разврата. Не видишь ты разве, что сын торговца зовется по от-
цу? А ты? Твой дед - везирь в Каире, а твоего отца мы не знаем и гово-
рим: нет у тебя отца! Приди же в разум!"

И, услышав от старшего из детей эти слова и позорящие его речи, Аджиб
тотчас же поднялся и пошел к своей матери, Ситт-аль-Хусн, и стал ей жа-
ловаться плача, не плач мешал ему говорить. И когда его мать услыхала
его слова и рыдания, ее сердце загорелось огнем, и она спросила: "О сын
мой, почему ты плачешь? Расскажи мне, что с тобою случилось".

И Аджиб рассказал ей, что он услышал от детей и от старшего, и спро-
сил: "Кто же мой отец, матушка?" - "Твой отец везирь в Каире", - сказала
Ситт-аль-Хусн; но Аджиб воскликнул: "Не лги мне, везирь - твой отец, а
не мой! Кто же мой отец? Если ты не скажешь мне правду, я убью себя этим
кинжалом".

И, услышав упоминание об его отце, Ситт-аль-Хусн заплакала, вспоминая
сына своего дяди и думая о том, как ее открывали перед Бедр-ад-дином Ха-
саном басрийскю! и что с нее с ним случилось. И она произнесла такие
стихи:

"Любовь в душе оставив, они скрылись,

И земли тех, кого люблю, - далеко.

Ушли они, и с ними ушло терпенье,

Расставшись со мною, и трудно уж мне быть стойким"

Уехали - и радость улетела,

Исчез мой покой - и нет уже мне покоя.

И слезы они пролили мои, расставшись,

И льются из глаз обильно они в разлуке.

Но если когда захочется мне их видеть

И долго их мне придется прождать в волненье,

То вызову вновь я в сердце своем их образ,

И будут думы, страсть, тоска и горе.