Чтение 42–й страницы книги ~Синяя борода~

- Как вы думаете, что с этой картиной будет? - спросила Цирцея.

- Ее не выбросишь, слишком большая, - сказал я. - Может быть, она
перекочует в частный музей в Лаббоке, Техас, где собрано большинство работ
Дэна Грегори. Или, может, стоило бы повесить ее над самой длинной на свете
стойкой бара, тоже где-нибудь в Техасе. Только клиенты, боюсь, будут все
время вскакивать на стойку, чтобы посмотреть, что там, на картине, - бокалы
перебьют, затопчут закуски.

Но, в конце концов, сказал я, пусть мои сыновья Терри и Анри решают,
куда им девать "Настала очередь женщин".

- Так вы оставите картину им? - спросила Цирцея. Она знала, что сыновья
терпеть меня не могут и взяли фамилию второго мужа Дороти, Роя, потому что
он-то и был им настоящим отцом.

- Вы думаете, это остроумно - оставить им картину? - сказала Цирцея. -
По-вашему, она ничего не стоит? Ну, так я вам скажу - в каком-то смысле это
ужасно значительная картина.

- Значительная, как лобовое столкновение. Всегда есть последствия.
Что-то случилось, уж сомневаться не приходится.

- Оставите ее этим неблагодарным, - сказала она, - и сделаете их
мультимиллионерами.

- Они все равно ими будут, - сказал я. - Я оставляю им все, что у меня
есть, включая ваших девочек на качелях и биллиард, если вы, конечно, его не
заберете. Но после моей смерти им придется кое-что сделать, сущую ерунду,
чтобы все это получить.

- Что именно?

- Взять себе и передать моим внукам фамилию Карабекян.

- Вам это так важно?

- Я делаю это ради своей матери. Хоть она Карабекян не по рождению, но
ей так хотелось, чтобы имя Карабекянов продолжало жить - неважно где,
неважно как.
x x x

- А много тут реальных людей? - спросила она.

- Стрелок, цепляющийся за меня, - я помню его лицо. Эти два эстонца в
немецкой форме - Лоурел и Харди*. Вот тот француз- коллаборационист - Чарли
Чаплин. Двое угнанных из Польши рабочих - по другую сторону часовни -
Джексон Поллок и Терри Китчен.

/* Известные американские комики./

- Так, значит, там внизу все три мушкетера?

- Да, это мы.

- Наверно, когда двое почти одновременно умерли, для вас это было
страшным ударом? - сказала она.

- Мы раздружились задолго до этого. Мы много пили втроем, вот люди нас
так и прозвали. К живописи это не имело отношения. Какая разница, будь мы
хоть водопроводчики. То один, то другой, а иногда все трое, мы на время
бросали пить и редко встречались, поэтому какие уж там три мушкетера, ничего
от нашего союза не осталось еще до того, как они покончили с собой. Говорите
- страшный удар? Вовсе нет. Когда это случилось, я просто на восемь лет стал
отшельником.
x x x

- А потом покончил с собой Ротко, - сказала она.

- Увы, - ответил я. Из Долины Радости мы возвращались к
действительности. А тут нас снова ждал грустный перечень самоубийств
абстрактных экспрессионистов: Горки повесился в 1948 году, Поллок разбился
пьяный на машине, и почти одновременно застрелился Китчен - в 1956 году, а
затем в 1970 до смерти себя изрезал Ротко, ужасающее было зрелище.

С резкостью, которая даже меня самого удивила, я сказал, что эти
насильственные смерти сродни скорее нашим пьяным разгулам, а к нашей
живописи касательства не имеют.

- Мне, конечно, трудно спорить с вами, - сказала она.

- Да и не о чем. Честное слово даю, не о чем! - говорил я с юношеской
горячностью. - Вся магия нашей живописи, миссис Берман, вот в чем: для
музыки это давно уже обыденность, но на полотне впервые проявился
благоговейный восторг человека перед Вселенной, причем этот восторг не имеет
никакого отношения к тому, хорошо ли ты пообедал, к сексу, к тому, какой у
тебя дом или костюм, к наркотикам, машинам, деньгам, газетным сенсациям,
преступлениям и наказаниям, спортивным рекордам, войнам, миру и всем прочим
житейским делам, и, уж само собой, этот восторг совершенно не связан с
необъяснимыми приступами отчаяния и самоуничтожения, которые находят на
всех, будь ты художник или водопроводчик.
x x x

- Знаете, сколько мне было лет, когда вы стояли на краю этой долины? -
спросила миссис Берман.

- Нет.

- Ровно год. И, пожалуйста, не обижайтесь, Рабо, но картина говорит так
много, что сегодня я больше не в состоянии на нее смотреть.

- Понимаю, - сказал я.

Мы находились в амбаре уже больше двух часов. Я и сам был как выжатый
лимон, но все во мне ликовало от гордости и удовлетворения.

Мы подошли к выходу, и я уже держал руку на выключателе. Не было ни
луны, ни звезд; поверну выключатель - и мы погрузимся в кромешную тьму.

И тут она спросила:

- Вы на картине даете как-нибудь понять, где и когда это происходит?

- О том, где это происходит, - нет. А вот когда - понять можно, только
надо как следует присмотреться, это там, на дальнем конце и очень высоко.
Для этого понадобятся стремянка и увеличительное стекло. Хотите?

- Лучше в другой раз, - сказала она.

Тогда я ей рассказал:

- Там, наверху, капрал новозеландской полевой артиллерии, маори,
попавший в плен под Тобруком в Ливии. Вы, конечно, знаете, кто такие маори.

- Полинезийцы, - сказала она. - Аборигены Новой Зеландии.

- Правильно! До прихода белых они разделялись на множество воюющих
племен и были людоедами. Полинезиец сидит на пустом ящике из-под немецких
боеприпасов. На всякий случай в ящике еще осталось три пули. Маори пытается
читать газету. Подобрал газетный обрывок, принесенный ветром, который
поднялся на рассвете.

Я продолжал, держа руку на выключателе.

- Это клочок антисемитской еженедельной газеты, издававшейся в столице
Латвии Риге во время немецкой оккупации этой маленькой страны. Газета
полугодовой давности, в ней даются советы по уходу за садом и
консервированию продуктов. Маори очень внимательно ее читает, пытаясь понять
то, что все мы хотели бы понять: где он, что происходит и что будет дальше.

Если бы у нас была лупа и стремянка, миссис Берман, вы могли бы
увидеть, что на ящике маленькими буковками написана дата: 8 мая 1945 - тогда
вам был один год.
x x x

Я последний раз оглядел "Настала очередь женщин", которая снова
укоротилась, превратившись в треугольник плотно упакованных драгоценностей.
Мне не надо было ждать, пока появятся соседи и приятели Селесты и подтвердят
то, что я знал и без них: из всех картин моей коллекции эта будет
пользоваться самой большой известностью.

- Господи, Цирцея! - воскликнул я. - Похоже, она тянет на миллион!

- Так и есть, Рабо.

Я выключил свет.
37

Когда мы медленно, в полной тьме брели к дому, она взяла меня за руку и
напомнила, что я все-таки пригласил ее танцевать.

- Когда?

- Мы сейчас танцуем, - сказала она.

- Да ну!

Она опять повторила, что и представить себе не могла, чтобы я или
кто-нибудь другой мог написать такую огромную прекрасную картину, да еще на
такую серьезную тему.

- Мне и самому не верится, что создал ее я. Может, это не я? Может,
картофельные жучки?

Цирцея сказала, что как-то, взглянув на полку с романами Полли Медисон
в комнате Селесты, она тоже засомневалась, она ли их написала.

- Может, это плагиат? - пошутил я.

- Мне иногда и самой так кажется.

Домой мы вернулись в таком состоянии, какое бывает только после
физической близости, хотя ничего подобного между нами не происходило и не
произойдет. Не примите за хвастовство, но никогда еще я не видел ее такой
удовлетворенной и усталой.
x x x

Обычно такая неугомонная, вся в движении, она теперь расслабленно
откинулась на мягких подушках в библиотеке. Тут незримо присутствовал и дух
Мерили Кемп. Переплетенный томик ее писем к армянскому мальчику из
Калифорнии лежал на кофейном столике между мной и миссис Берман.

Я спросил миссис Берман, что она подумала бы, если бы амбар оказался
пустым, или полотна незаполненными, или я бы восстановил на них "Виндзорскую
синюю 17".

- Если вы действительно оказались бы такой пустышкой, как я думала,
поставила бы вам пятерку с плюсом за искренность.
x x x

Я спросил, будет ли она писать. Я имел в виду письма, но она решила,
что речь идет о ее романах.

- Я только это и умею делать, да еще танцевать, - сказала она. - Пока
не разучилась, горе ко мне не подступится.

Все лето она держалась так, что никто бы и не догадался - недавно она
потеряла мужа, человека, видимо, блестящего, остроумного, которого она
обожала.

- И еще одно немного помогает. Мне помогает. Вам, возможно, и не