флот и вот теперь очутился у вод Бенгальского залива, расчищает фарватер,
который весь завален, застопорен потопленными судами. Задача наших моряков
- открыть проход в порт, в так называемые Ворота Жизни... Опыт
аквалангиста вон в какой дали пригодился ему! Работать приходится в
невероятно сложных условиях тропиков, хуже всего то, что температуры
высокие и в воде, где работаешь, никакой видимости, сплошная муть: реки
наносят много ила... Вот так он там живет, кует мировую солидарность,
"среди надежд и жизни", как писала когдато эллинка Теодора... А то, о чем
он говорил Инне, там, у стен крепости, все остается в силе, он хочет,
чтобы она знала об этом... Любил и любит и но скрывает этого, кричит об
этом из своего скафандра сквозь все мутные воды тропиков!.. Будто из
другого, из ирреального мира донесся до Инны этот голос. Будто где-то за
крутыми перевалами осталась Овидиева крепость, и лунная мерцающая дорожка
в море, и этот археолог с его жаркими юношескими признаниями... Тут дождь
со снегом или снег с дождем, а он в своих тропиках изнемогает от зноя,
словно чудище какоенибудь доисторическое на ощупь пробирается в своем
водолазном костюме в непроглядной водяной мути, среди жутких нагромождений
чужих незнакомых кораблей. Все это потустороннее, иллюзорное плывет,
наплывает на ее глаза, серым туманом и гриппозной липкой желтизной
заволакивается свет, и сама она уже погружается в какието тяжелые,
болотные, засасывающие воды тропиков...
рептилийка, похожая па ящерицу, вся полупрозрачная, даже внутренности
видны в ней. Бронтозавр в миниатюре. Насторожившись, сидит это странное
существо на шифоньере, где старые журналы сложены стопкой, и смотрит
оттуда, как ты бьешься в горячке. Такая же, как и та, загадочная, что
наблюдала за Верой Константиновной в палатке Красного Креста. Не знаешь,
ядовита или нет и как поведет она себя в следующую секунду...
существо, откуда пришло ей неожиданное письмо... Пылая в жару, раздает
кому-то одеяла Красного Креста и сгущенное молоко с сахаром, готовит
какие-то микстуры маленьким бенгалятам, а тучи москитов висят над головой
и так жарко, что Инна задыхается, пытаясь сорвать с лица противомоскитную
сетку... Душно, муторно, желтеет свет, и голос чей-то едва пробивается
сквозь лыбкую горячую трясину... За время болезни в полубреду не раз Инне
- сквозь вполне реальный, пролетающий за окном кураевский снег с дождем -
мерещился тропический Читтагонг, и торчащие из воды полузатопленные мачты,
и туманный образ человека, далекого и верного, что часами странствует в
скафандре по дну залива, сродь акул, осьминогов, ощупывает, исследует
затонувшие судна, уже покрывшиеся илом, ракушками и какими-то похожими на
гадюк водорослями...
дело не ждет. Хоть и зима, однако поля держатся под постоянным надзором,
чуть ли не каждый день председатель и сам выезжает, и агрономов с
бригадирами гоняет, чтобы наблюдали за состоянием озимых хлебов, чтобы все
время были начеку. Делались разные измерения, брались пробы, ставились
диагнозы, тщательно определялись площади, которым прежде всего надлежало
давать подкормку. Кураевка жадно ловила по радио погодные сводки. Когда
метеорологи обещали на сегодня облачность, ветер с дождем и снегом, то
земледельцы воспринимали это как подарок, бухгалтерия оживлялась, а
Чередниченко смеялся в своем кабинете, радуясь как малое дитя.
грохотал он на все правление.
не догадывался, что обещанный им "дождь со снегом" или "снег с дождем" для
кого-то может быть истинной радостью. Знай он про то, не окрашивал бы свой
голос в грустные, как бы извинительные тона. Это чаще всего случается с
дикторшами, весьма нежными и чувствительными радиосуществами. Один из
передающих подобные сводки особенно старался, "дождь и снег"
фальшивой бодрости, пасмурную погоду и сплошную облачность преподносил
так, словно бы речь шла о самом красном, солнечном дне. Усердия этого
радиободрячка искренне потешали Чередниченко:
загорелся мыслью поставить весной в Кураевко памятник плугу. Тому старому,
еще комбедовскому, которым когда-то была проложена первая коллективная
борозда через кураевские поля. Поскольку же плуга такой марки в Кураевке
не сохранилось, председатель распорядился искать его повсюду, расспросить
у соседей, переворошить все и вся, но найти во что бы то ни стало.
кургане, и поднимем его, наш первый, однолемешный, на надлежащую высоту,-
разжигал он себя и своих единомышленников.- Танки на пьедесталах стоят, и
тачанки, и "катюши" - это все, конечно, здорово, а плуг, он разве не
заслужил подобной чести?!
увидите памятник плугу - первый, пожалуй, на планете...
жизни наверху. Только там, во мраке черноземов, полно кореньев,
переплелись и аврорины, и тюльпановые, и старые, и молодые... Живут только
одни они - корни: узлы и узелки затаенной жизни. Чередниченко хотелось бы
иметь такой рентген, чтобы просветить насквозь черноземные пласты и своими
глазами увидеть :)TII молчаливые и мудрые переплетения, с которых все ведь
начинается, вес - и цвет и колос...
корней лютыми морозам-и - их вообще не было, морозов. А радио и дальше
день за днем обещает как раз то, что нужно: то снег с дождем, то дождь со
снегом! Набирают жадно, пьют щедрую влагу черноземы, и даже в такую нору
года кустятся под мокрыми снегами, густо зеленеют хорошо укоренившиеся
хлеба. Выйдет Чередниченко к посевам, встанет среди ноля и, наклонившись,
глядит-любуется, как даже морозным утром зеленый росточек отважно
пробивается сквозь суховатый снег,- это ли не чудо! Зеленое шильце
высунулось, улыбается, образовав вокруг себя кругленькую крохотную
полынью... Стебелек живет, согретый каким-то невидимым теплом, холод снега
отступил от него, росточек словно бы создал тут свои микроклимат.
пробиться из небытия. Да, сама сила жизни зеленеет вокруг вперемежку со
снегами, и как только солнце, встап в зенит, слизнет с полей своим горячим
языком-лучом снежную кашу,- закурятся поля теплым паром, скажут всему
живому и сущему: расти! Повернет на весну, солнце все чаще будет
выглядывать из-за туч, пригреет поля какой-нибудь час или два, а уж
откуда-то сверху, от самого, кажется, солнца, польется на землю малиновый
голосок - это смельчак-жавороненок рискнул остаться в родимой степи на
зиму, не улетел в Замбию и теперь первым встречает свою голубеющую весну.
невидимому запевале.- Тебя-то нам для полной гармонии и не хватает!
пора, когда от края и до края засверкают кураевские небеса, когда, на
великую радость сеятеля, окажется, что в этом году ничто не вымокло и не
вымерзло, пересева не будет, поля дружно зеленеют-переливаются, и вот уже
веселым пламенем заполыхали красные цветы в заповедной степи: это цветут -
до самого моря! - неумирающие скифские тюльпаны.
Тасе-штукатурщице (тоже Ягничевой родственнице, хотя и далекой) людьми
почти мифическими. Великаны, гиганты. Труд, который они свершают, такой,
что, наверное, тяжелее его сейчас нет на свете. Гдето там, в глубинах
земли, в темных ее недрах, на километры протянулись их подземные
дороги-тоннели. Иной мир, мир отваги и битвы повседневной. Чтобы там
выдерживать, нужно иметь особую натуру, такую, скажем, ну, как...
первый шахтер, прибывший по профсоюзной путевке, Тася была поражена тем,
что он и в самом деле чем-то походил на Ягнича-орионца: степенной ли
сдержанностью, неторопливой ли походкой или этой своей плотной, словно бы
спрессованной силой, запас которой еще не весь, видно, иссяк; чуялась эта
силища в призоми стой кряжистой фигуре.
любопытством разглядывала прибывшего, его изборожденное глубокими
морщинами лицо с въевшейся угольной пылью.- И не страшно вам на той
глубине?
рубить уголек... Год рубим, и десять, и двадцать... А сверху над нами
степь ковылем колышется да воронцами цветет, табуны коней бегают, потому
что как раз над нашими штреками конезавод. Молодняк выгуливается..
небе... А близко, над головой, темная порода иногда потрескивает.
знать, как он находит их работу, может, обнаружил какие дефекты, но гость
не расположен был с ходу критиковать; видно, был из людей великодушных, не
"наводил критику", а, напротив, похвалил девчат:
пустыре. Осматриваясь, увидел мозаику на фронтоне первого корпуса:
шахтерская детвора встречает цветаMii молодых забойщиков в робах. Сказал,
что есть правда жизни.