постели. Я поставил на пол ящик с землёй, и, хотя его поутру сильно
расковыряли, и оттуда крепко несло аммиаком, всё же постель оставалась
главным сортиром.
раньше добрался до Глазго, но заболел и был вынужден вернуться назад. Не
ведая о том, что телефон, с которого я разговаривал с ним, находится в
пяти милях отсюда по морю, он просил позвонить ему в Саррей в тот же вечер.
на неопределённое время, я снова отправился в ту деревню с ненадёжным
подвесным мотором, который довёз меня только в одну сторону, но спасовал
на обратном пути.
что меня немедленно известят телеграммой о будущей судьбе дикой кошки.
поимки на железнодорожную станцию в двенадцати милях от меня по морю
прибыл посыльный, который послал в Камусфеарну нанятую лодку. Сам он не
поехал на ней, а я-то полагал, что он приедет, переночует, получит у меня
необходимые сведения о повадках дикой кошки. Так что я совсем не был готов
к тому, чтобы засадить животное в ящик так вот сразу, пока лодка стояла и
ждала у кромки прибоя.
прочный и удобный ящик, набитый соломой, в одном из углов которого лежала
пухлая неощипанная курица.
обернулась ещё одной травмой. Он, - по манере испражняться я смутно
предполагал, что это самец, - съёжился на высокой полке под защитой
пишущей машинки (которую уже сбрасывала и разбила выдра) и при первом же
приближении руки в рукавице издал тигровое, очень грозное
предупредительное рычанье. При втором приближении он спрыгнул с полки на
стол в проёме окна и, рыча, съёжился там, прижавшись спиной к стеклу.
вернулся домой и потребовал взять всё на себя. Он одел рукавицы и ступил
на арену со всей самоуверенностью своей неопытности. При его первом
приближении кошка вся изменилась, почти, я бы сказал, преобразилась. Исчез
даже намёк на пушистого домашнего ручного персидского котёнка, на его
месте возник дикий свирепый зверь перед лицом кровного врага. Выставив уши
не назад, а вниз, растопырив их по сторонам широкого плоского черепа, так
что не только волосы, но и поры, из которых они растут, встопорщились, он
оскалил не только клыки, но все зубы и даже десны, а жёлтые глаза его
превратились в щёлочки, излучавшие ярость и ненависть, его полосатый хвост
вздулся раза в два больше обычного, и он прижался спиной к оконному
стеклу. И пока одна лапа была высоко поднята с растопыренными когтями,
вторая оставалась на столе, передние лапы как бы телескопически
вытянулись, эти бархатные конечности в мгновение ока превратились из
средства передвижения в далеко разящее оружие, рассекающее всё и вся. Я не
видал ничего подобного этому, как образ первобытной жестокости это было
великолепно, но это была война.
существами, чей блеф можно легко игнорировать, не устрашился при таком
проявлении агрессивности, но отступил, когда ему прокусили и рукавицу и
ноготь большого пальца.
сказать, загнать кошку в угол, приставив к нему открытую крышку ящика и
прижав к стеклу.
ящика за соломой и затих. С тех пор я больше его не видел, но не
исключено, что мы встретимся снова, так как его новый владелец пообещал,
что если кошка поведёт себя так, как об этом говорят в легендах, и её
невозможно будет приручить, то его вернут в Камусфеарну и выпустят на волю
там, где дикие кошки пользуются привилегиями и защитой.
склонах Ская за проливом уже ревут самцы оленей, а вчера дикие лебеди
пролетели к югу низко над свинцово-чёрным морем. Граница прибоя вдоль
берега залива отмечена опавшими листьями, которые снесло в море ручьём, и
под порывами леденящего морского ветра они трепещут и кувыркаются на
песчаных склонах. Лето с дикими розами и мягким голубым морем, плещущимся
у белых песчаных островов, кончилось; цветы вереска завяли, а алые
рябиновые ягоды опали. Впереди нас ждут короткие сумрачные зимние деньки,
когда седой водопад будет реветь поверх камней, по которым было так горячо
ступать при летнем солнце, а холодный, солёный и сырой ветер будет стучать
в окна и стонать в трубе. В этом году меня здесь не будет, я не увижу и не
услышу всего этого. Дом для меня всё ещё крепость, из которой я делаю
вылазки и набеги, это отвоёванный редут, за стенами которого можно
укрыться, зализывать раны и планировать новые путешествия к дальним
горизонтам.
Камусфеарна Октябрь 1959 года
Благодарю тебя, мой добрый гений, близкий ко мне как тень, За бледные как
лютики деньки на древнем лугу, За дни моего детства, за то, что я видел и
слышал, За дни бешеной гонки и физического благополучия.
Благодарю тебя, дружок, хоть ты и на голову меньше, и более покладист,
Чем я, твой подопечный, чьи дни не так уже светлы, Мой зверёк-ангел,
уверенный в прикосновении и добродушный, С личиком, загоревшим ещё
каким-то первобытным летом,
Благодарю за грациозную осанку, за радостную уверенность, За то, что ты,
скользя по чудной шелухе приличий, Держал меня за руку и отрицал мой
разум, Посылал меня собирать ягоды в нужное время года.
Когда-нибудь ты покинешь меня или, в лучшем случае, не так уж часто, Я
буду ощущать твоё присутствие, когда раскрываются глаза и ноздри, Всё реже
твои ловкие пальцы будут готовы, Вскрывать замки, когда мои руки уже не
так будут слушаться меня.
Спасибо, что ты доверился мне, за то, что разорвал осаду, Шпионов и
сторожей у неразграбленного сада.
тьме, За то, что сделал жизнь стоящей того, чтобы жить.
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Семенова Мария
Посняков Андрей
Сапковский Анджей
Апраксина Татьяна