Экой вздор! В своей жизни я встречал ровно столько же высоколобых болванов,
сколько и умников, в числе которых, надо сказать, довольно редко оказывались
краснобаи.
всюду заверял Роберт Георгиевич своих судейских коллег и партнеров по винту.
компанию.
Петровичу Акимову, которого сейчас поджидали. А ведь про доктора не только в
гостиных и в клубе, но и на базаре всегда говорили: "У-у, это голова!"
"Доктор, а коньячок-то небось мне теперь пить нельзя?.. И курить небось -
ни-ни?.. И насчет дамочек..." - Петр Петрович обычно клал такому пациенту на
плечо свою костистую руку и внушительно поучал: "Самое вредное для вас,
дорогой мой, это слово "нельзя" и слово "ни-ни". А все остальное - Бог
простит... И я вслед за ним".
здоровыми. Я бы, например, добавил: "Психически". А ведь и это немаловажно.
прелестны.
своей болезни попривыкнуть. Сродниться с ней, батенька. Конечно, я понимаю,
на первых порах она вам кажется каким-то злодеем, врагом, чудовищем. Чепуха,
батенька! Вот поживете с ней годик-другой - третий, и все похорошему будет.
Уж я знаю. Даже полюбите ее, проклятую эту свою болезнь. Станете за ней
ухаживать, лелеять ее, рассказывать про нее. Вроде как про дочку. Приятелям
своим рассказывать, родственникам, знакомым. Да нет, батенька, я не смеюсь,
я говорю серьезно. Честное слово. И чем раньше это случится, тем лучше.
Вообще, батенька, в жизни философом надо быть. Это самое главное.
Обязательно философом... Хочешь не хочешь, а к полувеку надо же какую-нибудь
болезнь иметь. Помирать же от чего-нибудь надо. Так ваша болезнь, батенька,
не хуже другой. Даже, на мой глаз, посимпатичней".
говорил: "Такого врача и в Москве не сыщешь!" И, привыкнув к своей болезни,
наконец помирал, как и все другие пациенты на этой планете.
Петровичу тоже, Сергею Афанасьевичу Пономареву... ну, конечно же! Словом,
как это ни грустно, но знаменитый на всю губернию присяжный поверенный был
совершенно прав, когда заявлял, что они "никому не нравятся". Разумеется,
надо понимать под словом никому солидную пензенскую интеллигенцию.
парадную дверь.
хрипел в ответ доктор. - К чудотворцу Абраму Марковичу. Вот...
фартучка пузырек с персиковым ароматным маслом.
лапушка, в щеки и в нос... пять капелек.
Марго:
Он и к своему больному является через пять минут после его смерти.
Марго.
батенька, вашего величественного тела! - неласково отозвался доктор, снимая
возле вешалки высокие суконные боты, изрядно забрызганные знаменитой
пензенской грязью - черной, как осенняя ночь.
карты.
четырехэтажный каменный дом.
примерно один и тот же.
обязательно дураки. Десять купцов - пропорция та же. Десять полотеров или
дворников - картина не изменилась. Десять миллионеров, десять бедняков - тот
же закон природы. Совершенно железный закон.
насмешливыми морщинками. Он явно говорил то, что продумал, в чем убедился,
наблюдая жизнь сквозь стекла пенсне в золотой оправе.
как с огромной социальной силой.
Георгиевиче:
Шекспира, заключил цитатой из него:
с винтовкой на плече - "шагом марш!.. ".
интеллигенции.
"Мы - русская интеллигенция! ", "Мы - образованные люди! ". Ну какая она, в
сущности, "мы - интеллигенция! ", какая - "мы - образованные люди! "? Да что
она знает, эта барыня, толстокожая, как плохой апельсин? Что у нее после
гимназии осталось в голове? Что помнит? Ну, скажем, о древних римлянах? Да
кроме того, что Нерон ради красивого зрелища Рим поджег, ничего она больше
не знает, ничего не помнит. Ну, разве еще, что римляне на пирах для
облегчения желудка вкладывали два пальца в рот и тошнились. Вот и все. Вот и
все ее познания о римлянах. И о древних афинянах не больше, и о французах
средневековья, и о Пушкине. "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." И - тпру! А
ведь таких у нас интеллигентов, как Марго, - девяносто процентов.
получше, пошире будут, чем европейские. А почему?
этого необходимо с полчасика почитать. Это убаюкивает. Сегодня полчасика,
завтра, послезавтра... так из года в год. Глядь, и весь Толстой прочитан, и
весь Достоевский, и весь Чехов. Даже Мопассан и Анатоль Франс. Вот мы и
пошире и неначитанней французов и немцев. Те засыпают легче.
сигарного дыма. Как нетрудно догадаться, "Гавану" курил знаменитый присяжный
поверенный. Это импонировало его клиентам. Вторые рамы еще не были
вставлены.
ночь. Социалистическая революция уже погасила все керосиновые фонари на
нашей Казанской улице.
насыпи обоих вокзалов: "Пенза 1-я" и "Пенза 2-я", - то есть от пассажирского
и товарного.
Отец аккуратно сложил салфетку, проткнул ее в серебряное кольцо с