сторону. Ворс на обшивке сидений почти полностью вылез, спинные подушки на ощупь
напоминали хлеб трехнедельной давности. В воздухе висела фатальная смесь из
запахов уборной и керосина. Добрых десять минут я потратил, чтобы открыть окно и
впустить свежий воздух снаружи; но как только поезд, тронувшись, набрал
скорость, в лицо нам полетели тучи мелкого песка - и мне пришлось еще столько же
провозиться, чтобы окно закрыть.
Поезд наш состоял из двух вагонов. Пассажиров в обоих вагонах сидело человек
пятнадцать. Всеобщий дух апатии и безразличия ко всему вокруг, казалось,
объединил разных людей в одно неделимое целое. Старик в верблюжьем свитере, как
и прежде, читал свой журнал. Судя по скорости чтения старика, журнал вышел в
свет как минимум месяца три назад. Тучная дама средних лет уставилась в одну
точку с тем придирчиво-злобным выражением на лице, с каким многоопытный
музыкальный критик слушает фортепьянную сонату Скрябина. Я проследил за
направлением ее взгляда, но ничего, кроме воздуха, в заданной точке не
обнаружил.
Дети сидели как пришибленные. Никто не орал, не носился взад-вперед по вагонам;
эти странные дети даже в окно не хотели смотреть. Время от времени по вагону
разносился чей-то сдавленный кашель - неприятный хрустящий звук, будто древней
истлевшей мумии раскраивали череп металлической кочергой.
На каждой остановке кто-нибудь выходил, проводник спускался с ним на платформу,
забирал билет, входил обратно в вагон - и поезд двигался дальше. Физиономия у
проводника была настолько невыразительной, что он смело мог бы грабить банки без
маски. Новых пассажиров в вагон не садилось.
За окном тянулась река, мутно-коричневая от прошедших дождей. Вся в
ослепительных бликах осеннего солнца, вода в реке больше всего походила на кофе
со взбитыми сливками. Вдоль реки бежало асфальтовое шоссе. Лишь изредка по нему
проезжали на запад огромные грузовики с лесом - но в целом движения наблюдалось
до крайности мало. Рекламные щиты вдоль обочин рассылали свои призывы неизвестно
кому в пронзительной пустоте. Чисто от скуки я принялся разглядывать
проносившуюся мимо рекламу - яркую, стильную, напоминающую о жизни больших
городов. Загорелая девчонка в бикини, запрокинув голову, пила кока-колу;
киноактер средних лет жмурился от удовольствия над бокалом со скотчем; часы для
аквалангистов - крупные капли на циферблате; умопомрачительно дорого
обставленная спальня с красоткой-фотомоделью, делающей себе маникюр... Новые
колонисты, Пионеры Рекламного Бизнеса заново покоряли теперь эту землю, и, что
говорить, у них получалось более чем неплохо.
На конечную станцию, Дзюнитаки, наш поезд прибыл в два сорок. Мы с подругой
умудрились заснуть на своих сиденьях и потому прослушали, как объявляли
последнюю остановку. Дизель испустил последний вздох умирающего - и наступила
кладбищенская тишина. Именно эта тишина, от которой пощипывало кожу, и заставила
меня проснуться. Кроме нас, в вагоне не осталось ни пассажира.
Я торопливо посдергивал с багажной полки вещи, разбудил, потрепав по плечу,
подругу, и мы вышли из поезда. Стылый ветер разгуливал по платформе, назойливо
напоминая о том, что осень уже на исходе. Час был ранний, но тусклое солнце
низко висело над горизонтом, разбрасывая мистическими пятнами по земле тени от
черных гор. Два хребта, сбегаясь навстречу друг другу, как волны в шторм,
огибали городишко с обеих сторон и сходились под острым углом позади него - так
смыкаются две ладони, защищая пламя спички от ветра. Узенькая платформа, на
которой стояли мы, походила на утлую лодчонку, которую вот-вот накроет и
разнесет в щепки чудовищное цунами.
Пораженные, мы с подругой минуту глазели на этот странный пейзаж, не двигаясь с
места.
- Ну, и где же здесь пастбище Профессора Овцы? - спросила она наконец.
- Выше, в горах, - ответил я. - На машине еще часа три добираться.
- Сразу туда поедем?
- Нет! - покачал я головой. - Сегодня добрались бы только к ночи... Переночуем
где-нибудь здесь, а завтра с утра и отправимся.
Кольцевой разъезд перед станцией оказался безлюден и пуст. На стоянке такси мы
никакого такси не увидели. В центре разъезда громоздился нелепый фонтан в форме
цапли, но воды из него не лилось. Застыв навеки с распахнутым клювом, цапля безо
всякого выражения на физиономии таращилась в небеса. На клумбе вокруг фонтана
цвели одуванчики.
То, что за последние десять лет городок пришел в еще больший упадок, было ясно с
первого взгляда. Людей на улицах мы почти не встречали; у тех же, кто изредка
нам попадался, на лицах застыло то отстраненно-бредовое выражение, которое
отличает жителей всех умирающих городов.
По левую руку от разъезда тянулись один за другим с полдюжины старых складов -
ровесников еще тех времен, когда грузы перевозились железной дорогой. Кирпичные
стены, высокие крыши. Железные двери перекрашивали наново бессчетное количество
раз, да, видно, однажды плюнули - и оставили ржаветь до скончания века.
Здоровенные вороны сидели рядами на крышах и молча озирали город. Прямо перед
складами раскинулось поле заповедно-дикого, в человеческий рост бурьяна, посреди
которого чернели изъеденные дождями останки двух автомобилей. Покрышки со всех
колес были сняты, капоты распахнуты, внутренности ампутированы.
В центре разъезда, похожего на дорожку для конькобежцев, возвышался железный щит
- путеводитель по городу. Почти все надписи на нем размыло; относительно
разборчиво прочитывались только две: "ГОРОД ДЗЮНИТАКИ" и "САМЫЕ СЕВЕРНЫЕ
ПАХОТНЫЕ ЗЕМЛИ ХОККАЙДО".
Сразу за кольцевым разъездом начиналась нашпигованная магазинчиками торговая
улица. Она была бы совершенно неотличима от торговых улочек прочих
провинциальных городов - если б не ее ширина. В низеньких кварталах с такими
широченными улицами сразу становится зябко. Рябины пылали жарко-алым огнем вдоль
обочин - а душу все равно пронизывал мелкий неприятный озноб. Плохо ли, хорошо
ли шли дела в лавках, было уже не важно - атмосфера фатальной зябкости, царившая
на этой улице, как будто отражала душевное состояние всех ее обитателей вместе
взятых. Воздух, казалось, навеки впитал в себя все неприметные судьбы и
непримечательные деяния населявших этот город людей.
Я забросил рюкзак за спину, и мы прошагали с полкилометра, глазея по сторонам и
пытаясь найти гостиницу. Гостиницы нигде не было. У доброй трети магазинов были
опущены жалюзи. У лавки часовщика наполовину отвалилась вывеска - один конец
болтался на ветру из стороны в сторону, громко хлопая при этом о стену.
Торговая улица внезапно оборвалась, уткнувшись в просторную автостоянку,
поросшую рыжей густой травой. На стоянке были припаркованы кремовая "Фэйрледи" и
ярко-красная спортивная "Селика". Обе машины новые. Я даже вздрогнул от
удивления: их кукольно-бесстрастная новизна никак не вязалась с унылой
атмосферой обветшалого городишки.
Торговая улица кончилась - и от города почти ничего не осталось. Дорожка из
редкой брусчатки спускалась к реке, разветвлялась буквой "Т" у самого берега и
разбегалась в разные стороны. Вдоль обочин выстроились двумя рядами
уныло-типовые одноэтажные домики. Пыльные деревья во двориках вздымали куцые
ветки к небу. При этом у каждого дерева была своя странная поза. У входа в
каждый дом было прилажено по баку для керосина и ящику для доставки молока. А на
каждой крыше торчало по телевизионной антенне фантастической высоты. Городок
тянулся кверху серебристыми усиками своих антенн, как будто решил бросить вызов
горам вокруг - и во что бы то ни стало достать до неба.
- Похоже, здесь нет никакой гостиницы! - озабоченно сказала подруга.
- Не беспокойся. В каждом городе обязательно есть хотя бы одна гостиница...
Мы вернулись на станцию и спросили у станционных служащих, как нам найти
гостиницу. Двое служащих, старый и молодой, - первый второму в отцы годился -
очнулись от забытья, как медведи от спячки, и принялись с убийственной
обстоятельностью отвечать на поставленный перед ними вопрос.
- Гостиницы в нашем городе две, - начал старый служащий. - Одна подороже, другая
подешевле. В первой обычно останавливаются люди из губернаторства, когда
приезжают к нам. Там же и банкеты устраивают официальные...
- Кормят там хорошо! - вставил молодой.
- А во вторую селятся бизнесмены, молодежь - в общем, обычные люди. Вид у нее,
правда, не ахти какой; но чтобы грязь или антисанитария какая - ни-ни! Помыться
можно очень даже неплохо...
- Но стены тонкие, это факт! - снова встрял молодой.
И они еще немного поспорили насчет толщины гостиничных стен.
- Нам в ту, которая подороже! - сказал я. Денег в конверте было еще до чертиков,
и экономить их не было никакой особой причины.
Молодой вырвал из блокнота страничку и набросал нам дорогу до гостиницы.
- Большое спасибо! - сказал я. - За последние десять лет город порядком опустел,
не так ли?
- О, да! - вздохнул старый служащий. - Лесной завод только один остался, а
никакой другой работы здесь и не было никогда. Сельское хозяйство тоже на спад
пошло. Вот и уезжает народ, сокращается население...
- В школе детей на классы разбить - проблема! - добавил молодой.
- И сколько сейчас населения? - спросил я.
- Официально - семь тысяч, но на деле и того меньше. Тысяч пять, наверное, -
ответил молодой.
- А скоро, того и гляди, и эту ветку закроют, - кивнул старый в сторону путей. -
Третья по убыточности железнодорожная ветка в стране!
Меня так и подмывало спросить, неужели на свете существует целых две ветки еще
безнадежней, - но я поблагодарил собеседников и вышел на улицу.
Мы снова прошли по торговой улице до конца, спустились к реке, свернули направо,
прошагали еще метров триста вдоль берега - и прибыли куда нужно. От старой
уютной гостиницы веяло духом тех забытых времен, когда жизнь в городишке еще
кипела вовсю. У входа раскинулся любовно ухоженный садик с видом на реку. В углу
садика толкались над миской с ужином рыжие щенки колли.
- Альпинисты? - только и спросила горничная лет сорока, провожая нас в номер.
- Альпинисты, - только и ответил ей я.
На втором этаже гостиницы было всего два номера. Просторные комнаты, высокие
потолки. С балкона глазам открывался все тот же пейзаж, что мы наблюдали из окна
поезда: река кофе со сливками.
В номере она сразу засобиралась в ванную; я же, пока суд да дело, решил
наведаться в местную мэрию. Здание мэрии располагалось через пару кварталов на
Громыко Ольга
Зыков Виталий
Грабб Джеф
Сертаков Виталий
Зыков Виталий
Березин Федор