ноги толстяка.
живот! Ой, живот! Ну и удар!
поклонника зимнего купанья и первоклассного гимнаста; она уже дважды ломала
ему руку, не говоря о том, что она могла натворить с помощью вазы или
кочерги. Не прошло и года с тех пор, как она застигла ночью в мастерской
двух взломщиков. Они потом пролежали долгое время в больнице, а один так и
не оправился после мощного удара, который она нанесла ему по голове железной
колодкой, к тому же он оглох на одно ухо. С тех пор взломщик стал
заговариваться.
не может. Толстяк готов. Это было бы все равно, что избивать тифозного
больного. Толстяк, видимо, получил страшный удар в ту часть тела, с помощью
которой хотел согрешить. Ходить он не способен. Даже на улицу Карл не может
его вышвырнуть. Мы укладываем его в углу мастерской на обрезки кожи.
гостей и старается напоить пивом рояль.
но мне этого и хотелось. Только редкие витрины еще светятся, перед ними
клубится туман и окутывает фонари золотистыми вуалями. На витрине мясной
лавки стоит цветущий куст альпийских роз, рядом тушка поросенка, в бледную
пасть засунут лимон. Уютно лежат кольцами колбасы. Вся картина полна
настроения, в ней гармонически сочетаются красота и целеустремленность. Я
стою некоторое время перед витриной, затем отправляюсь дальше.
Кнопф, он опять остановился перед черным обелиском. Я налетел на него со
всего размаха, он пошатнулся и обхва тил руками обелиск, словно
намереваясь влезть на него.
Неужели вы, в самом деле, не можете справить свою нужду у себя дома? А если
уж вы такой любитель акробатики на свежем воздухе, то почему вы не займетесь
этим на углу улицы?
деньги, выигранные у Карла Бриля, купить завтра букет цветов и послать его
Изабелле. Правда, до сих пор подобные затеи приносили мне только
неприятности, но ничего другого я не могу придумать. Я стою еще некоторое
время у окна и смотрю в ночной мрак, а потом начинаю стыдливо и совсем
беззвучно шептать слова и фразы, которые мне очень хотелось бы когда-нибудь
сказать кому-то, да вот некому, разве только Изабелле - хотя она даже не
знает, кто я. Но кто из нас действительно знает, что такое другой человек?
конторе.
сейчас два случая на мази - Хольман и Клотц вот-вот заключат договоры.
Надгробие, красный гранит, отполированный с одной стороны, два цоколя с
рельефами, метр пятьдесят высотой, цена - два миллиона двести тысяч марок, и
маленький, один метр де сять, за миллион триста тысяч. Цены хорошие.
Если вы возьмете на сто тысяч дешевле, вы их получите. Мне за комиссию
двадцать процентов.
и Клотца. Ради чего же тогда измена?
процентов и оплачивает накладные расходы. За накладные он получит все равно;
значит, у нас он хочет заработать сверх того еще десять процентов.
платим больше, чем Хольман и Клотц, и у нас найдется работа, достойная
первоклассного разъездного агента.
Хольмана, я подсовываю какой-нибудь договор вам, в виде мести. А если бы я
работал только на вас, я бы обманывал вас.
чтобы предлагать надгробия, очень скучно; нужно хоть какое-то развлечение.
исполнения роли Карла Гейнца в пьесе "Старый Гейдельберг".
Чисто интуитивно. Да?
глаза сырым луком, утверждает, что теперь сам может вызвать на своих
глазах слезы, как великие актеры. Это, конечно, гигантский шаг вперед. Ему
уже не надо входить в дом, плача, как было раньше, когда он применял луковую
технику, причем случалось и так, что, если переговоры затягивались, слезы у
него иссякали, ведь нельзя же было пользоваться луком при людях; теперь,
напротив, он может входить с сухими глазами и, как заведут разговор о
покойном, начать лить настоящие слезы, что, разумеется, производит совсем
другое впечатление. Разница такая же, как между настоящим и поддельным
жемчугом. Его скорбь столь убедительна, уверяет Оскар, что близкие нередко
его же утешают и успокаивают.
воплощенное довольство и мир. Он сразу устремляется к цели.
плакать по желанию, или это только гнусная пропаганда наших конкурентов?
влажным. Фукс опять смотрит на Георга, не мигая, и через несколько мгновений
на его голубых глазах действительно выступают крупные слезы. Еще миг, и они
уже катятся по щекам Оскар вытаскивает носовой платок и осторожно вытирает
их.
Порой, когда в доме лежит труп, я добиваюсь этого за одну минуту.
мужские слезы. Ну, конечно, Отелло, а вообще...
рисовать себе яркие картины.
руками и ногами, а стая крыс медленно обгрызает вам лицо, но вы еще живы,
пытаетесь переломанными руками отогнать грызунов и не можете. Извините меня,
но для таких быстрых результатов мне нужна очень сильная картина.
работаете? - спрашиваю я.
здравии и богатстве и умирают от разрыва сердца, во сне, без мучений, тогда
у меня от ярости особенно щедро текут слезы.
говорит Оскар. - Очень действует. Ускоряет переговоры. Люди чувствуют себя
виноватыми, они думают, что это результат сердечного сочувствия.
порывистостью. - Ваше место - в такой фирме, где люди работают худо
жественными методами, а не среди обыкновенных хапуг.
иначе я буду только хнычущей тряпкой. Предательство дает мне душевное
равновесие. Понимаете?
мы ставим превыше всего.
надгробия, и передаю его Генриху Кролю, который во дворе накачивает
велосипедные шины. Генрих презрительно смотрит на листок. Для него, старого
нибелунга, Оскар - просто жулик и пошляк, хотя, тоже в качестве старого