прямо на полу, на красном ковре, который ты всюду с собой
возила, и глядела бы на меня беспощадным взглядом, ожидая... Не
успел бы я сказать слово, сделать движение, отдышаться, как ты
начала бы хмуриться и я сразу почувствовал бы, что провинился,
сам не знаю в чем. Потом с каждой минутой мои оплошности
множились бы и я был бы кругом виноват...
проницательней?
решается в это поверить! -- И продолжает мягко: -- Ну так вот,
можешь мне поверить -- этого больше нет.
внезапные трагедии, в которых маски, шали, мебель и я сам --
все играли какую-нибудь маленькую роль, а ты играла главную?
предназначала ему роль куда более важную, чем моя собственная.
А он и не подозревал об этом. Так вот -- да, все кончено. Ты
удивлен?
частица тебя самой и тебя этого лишить -- все равно что вырвать
у тебя сердце.
сожаления. И добавляет с ноткой иронии, оставляющей у меня
тягостный осадок: -- Как видишь, я могу жить без этого.
смотрит в пространство с блуждающей улыбкой, от которой вдруг
молодеет все ее лицо. Сейчас она похожа на толстушку девочку,
полную таинственности и чем-то очень довольную.
переставили на другое место, перекрасили и вкопали в землю на
обочине другой дороги, я потеряла бы ориентир. Ты мне
необходим: я меняюсь, но ты, таков уговор, должен оставаться,
каким был. Глядя на тебя, я могу измерить, насколько изменилась
я сама.
-- За это время я как раз переменился, и по сути я...
Подумаешь, интеллектуальные перемены! Вот я изменилась до мозга
костей...
иначе, во мне вдруг совершается перелом -- я перестаю искать
исчезнувшую Анни. Меня трогает вот эта толстая, потрепанная
жизнью женщина, это ее я люблю.
что ли. Я чувствую, что совершенных мгновений не бывает. Когда
хожу, я чувствую это ногами. Чувствую все время, даже когда
сплю. И не могу об этом забыть. И не то чтобы это меня однажды
осенило -- я не могу сказать: вот с такой-то минуты или с
такого-то дня моя жизнь переменилась. Но отныне у меня всегда
такое состояние, будто накануне до меня внезапно это дошло. Я
ошеломлена, я не в своей тарелке, я не могу к этому привыкнуть.
гордости из-за того, что она так изменилась. Она покачивается
на своем сундуке с удивительной грацией. Еще ни разу с тех пор,
как я вошел, она не была так похожа на прежнюю Анни, на Анни,
какой она была в Марселе. Она вновь покорила меня, вновь
погрузила в свой странный мир, за пределами смешного,
наигранного, за пределами мудрствований. Я даже вновь чувствую
тот легкий озноб, который всегда охватывал меня в ее
присутствии, тот же горький привкус во рту.
молчит. Это рассчитанное молчание -- так в Опере сцена остается
пустой в течение семи оркестровых тактов, не больше и не
меньше. Анни пьет чай. Потом отставляет чашку и, выпрямившись,
опирается кулаками на края сундука.
которое я когда-то так любил: исполненное ненависти,
перекошенное, ядовитое. Анни меняет не выражение, она меняет
лицо, как античные актеры меняли маски -- в мгновение ока. И
каждая из этих масок призвана творить определенную атмосферу,
задавать тон тому, что последует. Маска появляется и остается
неизменной, покуда Анни говорит. Потом маска спадает,
отделяется от Анни.
заговорит. Я жду трагического монолога на уровне ее маски, жду
погребального песнопения.
страшен -- в нем сухое отчаяние, без слез, без жалости. Да,
что-то в ней безнадежно иссохло.
о чем мне грустить? Когда-то я была способна на пылкие страсти.
Я страстно ненавидела свою мать. Или вот тебя, -- с вызовом
говорит она, -- тебя я страстно любила.
мне страсть. Понимаешь, начать кого-нибудь любить -- это целое
дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность... Вначале
бывает даже такая минута, когда нужно перепрыгнуть пропасть:
стоит задуматься, и этого уже не сделаешь. Я знаю, что больше
никогда не прыгну.
Пытаюсь воскресить ту прекрасную ярость, которая побудила меня
двенадцатилетней девчонкой кинуться с четвертого этажа, когда
мать меня высекла. -- И без видимой связи, с отстраненным видом
добавляет: -- И еще мне нельзя слишком пристально глядеть на
вещи. Я должна взглянуть, понять, что это, и сразу отвести
глаза.
однажды было, что мы, каждый в отдельности, в одно и то же
время подумали одно и то же об одних и тех же вещах. Я был бы
так рад, если бы... Но мысль Анни делает обычно причудливые
извивы, никогда нельзя быть уверенным, что ты ее понял до
конца. Я должен это выяснить.
точности не знал, что такое совершенные мгновения. Ты мне
никогда не объясняла.
понять. Ты оставался рядом со мной чурбан чурбаном.
виноват. Ты раздражал меня своей основательностью. Всем своим
видом ты будто говорил: "Вот я, я человек нормальный" и
старался показать, какой ты здоровяк, как ты пышешь моральным
здоровьем.
такое...
снисходительно осведомлялся: вот какой у тебя был тон. Ты
спрашивал с ласковой рассеянностью, как старые дамы спрашивали
меня, во что я играю, когда я была маленькая. Вообще-то говоря,
-- задумчиво продолжает она, -- может, как раз тебя я и
ненавидела больше всех на свете.
-- щеки ее все еще пылают. Она очень хороша.
достаточно стара, чтобы, не злясь, посвятить добрых старушек
вроде тебя в игры моего детства. Ну говори, что ты хочешь
знать?