за, как будто увидел смерть.
стоя, как два года назад - стоя в потемках - и голос ее заводил старую
песню: "... ну тогда не в школу, если ты не хочешь... Можно обойтись без
этого... О своей душе. Искупление..." И он, холодный, неподвижный, ждал,
когда она закончит: "... ад, вечные, вечные муки..."
знал, что не переубедил ее, и она знала, что не переубедила его. Но ни
он, ни она не сдавались: хуже того: не оставляли друг друга в покое: он
даже не уходил. И стояли в тихой полутьме, населенной, словно потомством
их, несметными тенями былых грехов и наслаждений, обратив друг к другу
неподвижные, съедаемые мраком лица, усталые, опустошенные и непокорные.
ной, до него доносился голос, монотонный, спокойный, отчаянный, говорив-
ший о том и с тем, о чем и о ком у него не хватало духу узнать и догады-
ваться. И три месяца спустя, в ту августовскую ночь, когда он сидел под
деревьями заглохшего парка и слышал, как часы на суде в двух милях отсю-
да пробили десять, а потом одиннадцать, ум его уже был опрокинут спокой-
ным убеждением, что он - безропотный слуга рока, в который, как ему ка-
залось, он не верил. Он говорил себе Я должен, был это сделать - уже в
прошедшем времени - Я должен был это сделать. Она сама так сказала.
По мере того как он поднимался по лестнице, монотонный голос делался
громче, звучал громче и яснее, чем обычно. Когда он взошел наверх, он
"увидел почему. Дверь на этот раз была раскрыта, а она продолжала стоять
на коленях у кровати и не поднялась при его появлении. Она не шелохну-
лась; голос ее не смолк. Головы она не склонила. Ее лицо было поднято
почти гордо, словно сама эта каноническая поза унижения родилась из гор-
дости, и голос ее в сумерках звучал спокойно - спокойно, невозмутимо,
самоотреченно Она как будто не замечала, что он вошел, покуда не закон-
чила фразы. Тогда она обернулась.
Ним самому. Только стань на колени. Сделай только первый шаг.
унижения Когда нужно было употребить особые слова, которым научил ее он,
она их употребляла - произносила решительно и без запинки, разговаривая
с Богом, как будто Он мужчина и находится в компании двух других мужчин.
Она говорила о себе и о нем, как о двух посторонних людях, - голосом
спокойным, монотонным, бесполым. Потом умолкла. Тихо поднялась. Они сто-
яли в сумерках лицом к лицу. На этот раз она даже не задала вопроса; ему
даже не пришлось отвечать. Немного погодя она тихо сказала:
кустарнике и слушая, как замирает вдали последний удар часов. Это было
место, где он поймал ее, нашел два года назад, в одну из тех безумных
ночей. Но то было в другие времена, в другой жизни. Теперь здесь была
тишь, покой, и тучная земля дышала прохладой. В тишине роились несметные
голоса из всех времен, которые он пережил, - словно все прошлое было од-
нообразным узором. С продолжением: в завтрашнюю ночь, во все завтра, ко-
торые улягутся в однообразный узор, станут его продолжением. Он думал об
этом, тихо изумляясь: продолжению, несметным повторам - ибо все, что
когда-либо было, было таким же, как все, что будет, ибо будет и было
завтра будут - одно и то же.
был темен. Он не заходил в хибарку с раннего утра и не знал, оставила ли
она ему записку, ждет его или нет. Однако о тишине он не заботился. Он
как будто не думал о сне, спит она или нет. Он не спеша поднялся по
лестнице и вошел в спальню. Почти сразу послышался ее голос с кровати:
еще не открытую А она больше ничего не сказала, и тогда его тело словно
ушло от него. Оно подошло к столу, руки положили бритву на стол, отыска-
ли лампу, зажгли спичку. Она сидела на кровати, спиной к изголовью. По-
верх ночной рубашки на ней была шаль, стянутая на груди. Руки сложены
поверх шали, прячутся в складках. Он стоял у стола. Они смотрели друг на
друга.
Стань на колени.
ка вынырнула из-под шали. Она держала старинный, простого действия, кап-
сюльный револьвер длиной почти с небольшое ружье, только более тяжелый.
Но его тень и тень ее руки на стене нисколько не колебались - обе чудо-
вищные, и над ними чудовищная тень взведенного курка, загнутого назад и
злобно настороженного, как головка змеи; курок тоже не колебался. И в
глазах ее не было колебания. Они застыли, как черное кольцо револьверно-
го дула. Но жару, ярости в них не было. Они были недвижны и спокойны,
как сама жалость, как само отчаяние, как сама убежденность. Но он за ни-
ми не следил. Он следил за тенью револьвера на стене; следил, когда нас-
тороженная тень курка спорхнула.
тем не менее не ожидал, что машина остановится. Но она остановилась - с
почти комичной внезапностью, взвизгнув и клюнув носом. Машина была ма-
ленькая, старая и помятая. Когда он подошел к ней, ему показалось, что
два молодых лица в отраженном свете фар плавают, как два блеклых и ото-
ропелых воздушных шара, - ближнее, девичье, бессильно откачнулось в ужа-
се. Но тогда Кристмас этого не заметил.
ни звука, глядели на него с немым и непонятным ужасом, которого он не
замечал. Тогда он открыл заднюю дверь и влез.
минуту обещал стать громче - когда страх, так сказать, наберется храб-
рости. Машина уже ехала; она словно прыгнула вперед, а юноша, не снимая
рук с руля, не поворачивая головы, шипел девушке: "Тише! Замолчи! Это
единственное спасение. Ты замолчишь или нет?" Кристмас и этого не слы-
шал. Он сидел сзади и даже не подозревал, что впереди него царит ужас.
Только мелькнула мысль, что больно лихо гонит парень по такому узкому
проселку.
кий парнишка три года назад, когда он впервые увидел Джефферсон. Голос у
юноши был какой-то пустой, шелестящий.
туда?
Снова девушка рядом с ним начала придушенно, вполголоса подвывать, как
маленькое животное; снова юноша зашипел на нее, деревянно глядя вперед
на дорогу, по которой мчалась, подскакивая, машина: - Тес! Тише. Тсc!
Тсc! - Но Кристмас и тут ничего не заметил. Он видел только два молодых
одеревенелых затылка на фоне яркого света, в который влетала, мелькая и
болтаясь, лента дороги. Но и на них, и на мелькающую дорогу он смотрел
без всякого интереса; даже когда до него дошло, что юноша уже довольно
давно разговаривает с ним, он остался безучастен; много ли они проехали
и где находятся, он не знал. Теперь юноша говорил медленно, повторяя од-
но и то же, подыскивая слова попроще и стараясь произносить их раздельно
и ясно, как будто объяснялся с иностранцем.
рога. Срежем - и на хорошую дорогу. Я поеду напрямик. Тут можно срезать.
Там дорога лучше. Чтобы нам быстрее доехать. Понимаете?
поворотах, взлетала на пригорки и низвергалась с них так, как будто
из-под нее уходила земля. Столбы с почтовыми ящиками влетали в свет фар
и мелькали мимо. Изредка попадался темный дом. Юноша говорил:
здесь. Я туда сверну. Но это не значит, что мы съезжаем с дороги. Я
просто возьму наискосок, там дорога лучше. Понимаете?
Вы, наверно, где-нибудь здесь живете.
было серым от тревоги и ужаса, слепого крысиного отчаяния:
Ее голос смолк, оборвался; Кристмас увидел, что ладонь юноши зажала ей
рот, а она пытается отодрать ее; под ладонью придушенно булькал ее го-
лос. Кристмас подался вперед.
Никитин Юрий
Андреев Николай
Корнев Павел
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Шилова Юлия