вода зажурчала вдоль невидимого во мраке борта.
враг, свет
уцепился за нее, подтягиваясь, повел дощаник вдоль ее колючей линии.
взбираясь в высоту, и от усталости этой постепенно напухал дрожащим
магниевым светом, замирал неподвижно, словно раздумывая, что делать
дальше на бесприютной пустынной высоте такому слепящему газовому шару,
потом со шлепком, в котором была слышна грусть, лопался, осыпаясь
красными короткими искрами.
лодку руками, и, когда я ошибался, в руку впивался острый ржавый шип. И
боли я не чувствовал, потому что всего меня мордовало от неушедшего
холода и напряжения. Лодка ткнулась во что-то и встала. Протянул я руку
за борт и наткнулся на мокрый тяжелый куль, торчащий из воды, и не сразу
сообразил, что ощупываю ватник убитого Федотова. Я перегнулся через нос,
так что доска ножом врезалась в живот, уперся ногами в банку и изо всех
сил потянул ватник вверх и на себя, и вспухшее тело разорванного
автоматными очередями Вальки Федотова сползло с проволоки на еловом
колу; и я опустил снова его в воду, плавно, без всплеска, и оттолкнул
подальше от берега и еще несколько секунд видел в косом молочном свете
ракеты над островом, как серым бугром уплывает он по течению вниз, к
нашим позициям.
Федотову, а я снова ухватился за проволоку и потащил лодку, отпихиваясь
от заграждения, стараясь не думать о том, что через несколько минут и мы
можем так же поплыть вниз по иссеченной дождем Висле.
месте залитого осенним разливом песчаного карьера, где вкопать колья
немцам не удалось из-за глубины. Пристали у высокого берега. Коробков
остался в лодке под обрывом, а мы с Левченко поползли вверх по оврагу -
где-то здесь, метрах в тридцати, должно быть пулеметное гнездо, и
подобраться к нему нам надо с тыла.
продвигался вперед на три-четыре метра и замирал; мы слушали, и в этой
фронтовой тишине, вспоротой только недалеким пулеметным татаканием и
чавканьем осветительных ракет, не было ни одного живого голоса, и я
думал о том, как сейчас невыносимо страшно оставшемуся на береговом
урезе Сашке Коробкову, потому что на войне страх удесятеряет свои силы
против одного человека. И мы были заняты, а он должен был просто ждать,
зная, что, если раздадутся выстрелы, мы уже убиты. А он еще жив.
сообщения, переползли поближе вдоль заднего бруствера и снова
прислушались. Один голос был совсем молодой, злой, быстрый, картавый, а
второй - неспешный, сиплый, обиженно-усталый. И мне казалось, будто
молодой за что-то ругает простуженного - он говорил сердито и дольше, а
второй не то оправдывался, не то объяснял и повторял часто: "Яволь". И
подползали мы, не сговариваясь с Левченко, только когда говорил молодой,
пока не учуяли за бруствером рядом с собой сигаретный дым. Я ткнул в бок
Левченко; мгновение мы еще полежали на вязкой, отрытой из окопа глине, а
затем одновременно беззвучно перемахнули через бруствер.
фашист сидел на ящике у пулемета, завернувшись в одеяло, а другой
сердито размахивал у него перед лицом рукой, и стоял он, на свою беду,
спиной к нам, поэтому Левченко с ходу воткнул ему в шею финку, и он
молча осел вниз, а я, перепрыгнув через него навстречу поднимающемуся
сиплому пулеметчику, ударил его по голове рукоятью пистолета, натянул на
него глубже одеяло и мешком подал наверх уже выскочившему из окопа
Левченко.
был в сумраке силуэт Сашки Коробкова около лодки, когда у самого обрыва
мы напоролись на четырех немцев с ведрами - они по темному времени шли
за водой. Немцы тоже нас не сразу опознали, и один из них, поднимая
"шмайсер", крикнул неуверенно:
"языка" коленом к земле, он уже бросил гранату, и грохот еще не стих, и
от вспышки плавали в глазах волнистые червячки, а уже бросил свою
гранату Коробков и одновременно выстрелил из ракетницы зеленый сигнал
против течения реки - вызвал отсечный огонь.
гребков - и все еще было тихо, пока вдруг весь берег на нашей стороне не
раскололся пламенем и громом. Завывали жутко минометы, и их "чемоданы" с
визгом пролетали прямо над нашими головами и с треском взрывались над
обрывом - на немецком переднем крае; стреляли тяжело и резко
стомиллиметровки прямой наводкой; на этом кусочке прикрывал наш отход
весь сто сорок третий артдивизион...
воду вокруг нас пороли длинными струями бурунчиков пулеметные очереди, у
середины реки стали рваться мины, и, когда они взмывали над нами с
долгим, щемящим душу ухающим вскриком, мы закрывали глаза и сильнее
рвали веслами воду. Потом дощаник протяжно затрещал, я увидел, как
крупнокалиберная очередь сорвала целую доску и вода, густая и черная,
хлынула внутрь.
спеша, словно задумавшись о чем-то, падает через борт. Я вскочил с
банки, лодка накренилась и пошла ко дну.
за шиворот Левченко...
часа, а может быть, все это, происходившее со мной год назад,
привиделось мне вновь в то мгновение, когда я открыл глаза от
дребезжавшего долго и пронзительно телефона, гулкого и тревожного в
пустоте ночного коридора.
бился в ней крик дежурного:
портянка, и он сиплым голосом негромко ругался; я натягивал ставшую
тесной и неудобной гимнастерку, ремень на ходу, кепку в руки, а под
окном уже гудел, бибикал копыринский "фердинанд".
нас с мостовой, и помчался с гулом и тарахтением по Сретенке.
сам ничего не знаю...
прорезал поток транспорта и помчался по Садовой к Самотеке, в сторону
Марьиной рощи.
Верки Модистки спросил:
послали, сказали, что Соловьев позвонил...
почерневшей крови у двери, ничто не говорило о том, что здесь произошло
час назад. Верка Модистка сидела в углу на стуле, оцепенев от ужаса, и
только зябко куталась все время в линялый платок, будто в комнате стало
невыносимо холодно. А здесь было очень душно - по лицу Соловьева
катились капли пота, крупные, прозрачные, как стеклянные подвесочки на
Веркиной люстре. Капли стекали на огромную красно-синюю ссадину под
скулой, и Соловьев морщился от боли.
вниз, точно хотел убедиться в том, что сапоги, как всегда, блестят, и по
голосу его, вдруг ставшему наждачно-шершавым, я понял: он сильно
недоволен Соловьевым.
у него был все еще испуганный, как-то очень жалобно он говорил.- В
двадцать два пятьдесят вдруг раздался стук в дверь, и я велел Вере
впустить человека...
руками закурил папиросу, а я почему-то невольно отметил, что нам на
аттестат не дают "Казбек", а продается он только в коммерческих
магазинах по сорок два рубля за пачку.
затягиваясь и осторожно поглаживая пальцами кровоподтек на щеке, но
Жеглов оборвал его:
продолжал сидеть за столом...
Акунин Борис
Самойлова Елена
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Витковский Евгений