понимание ситуации, помог ей осознать реальность правильно. Она бросила себя
в жертву семейному очагу. Слов "не жертвы прошу, но милости" она не знала и
замкнулась на беременности. Не мыслила ребенка? - так ведь это естественный
результат брачного союза. Но чужая жизнь, вынашиваемая ею, отделяла Павла от
нее, становясь между ними. Так незачем было бросаться на амбразуру... Ну что
ж, всему нужно время. Она с этим справится. Только выждать. "Я просто
временно вне игры", - думала она. И стала смотреть на мир глазами
наблюдателя, болельщика.
продуктами. Стоя поодаль от драки, она подкидывала едкие советы. Случилось
такое и в присутствии Павла. Он перепугался и через пару дней привел
профессора-психа из Бехтеревки. Таня заморочила докторишке бейцы, да так,
что Павел в дураках и остался. А еще через недельку закатила представление
дома. Явилась Анджелка со своим азером, прихватив еще одного беспризорного
вида мужичонку. Наверное, для нее. Втроем уговорили принесенный с собой
фугас. Послали мужичонку "за ещем", да только тот так и сгинул по дороге -
видать, сильно подогретый был. Анджелка с устатку прилегла на Танино ложе,
вскоре к ней под бочок подлез Якубчик. Таня тихо села в уголочке,
подбадривая голубков... Только они принялись кувыркаться всерьез, пришел
Павел. Окинул картинку ошалелыми глазами.
гостями.
все равно. Поспать бы теперь...
ведьма. Без упрека глядела в Упор. Прямо из живота, отчего он лопался, как
мыльный пузырь, только с брызгами крови, вытаскивала скользкого ребенка,
заворачивала в пеленку и уносила. "Дальше уйдешь, мне только лучше будет!" -
кричала ей Таня вдогонку. Но ведьма и не оглядывалась. Лишь под ногами
скрипели ветки валежника.
и то же в разных перепевах. Впрочем, Таня подругу и не слушала. Появилась
надежда на выкидыш. По срокам рожать предстояло во второй декаде февраля.
Уже к Рождеству дите билось внутри, натягивая конечностями стенки живота.
Таня прислушивалась к движению во чреве, подстегивая ребенка к
преждевременным действиям, вслух и про себя. Ребенок и поспешил, но позже,
чем хотела Таня. На стыке Козерога и Водолея, двадцать первого января, с
раннего утра начались боли. Сначала она не поняла, что происходит. С Павлом
отношения за последний месяц несколько нормализовались. Таня в тайных
надеждах, что ребенок до срока покинет вместилище, стала ласковой и
предупредительной с мужем, контролировала при нем каждое слово. Отвращение
же к себе самой не покидало, и теплился липучий страх потерять Павла. Муж
прижимал руки к ее животу, и поднималась, ударяя лицо в краску, волна обиды
на неродившееся существо. Павел же принимал это за стыдливость, отчего
заходилось от нежности его сердце. Но к этому времени дало всходы долго
зревшее в подсознании решение не быть матерью ни при каких обстоятельствах.
Это решение разбудило в ней уверенность, впереди забрезжил свет. И к вечеру
Двадцать первого началось: схватит - отпустит, схватит - отпустит.
засуетился, как мог спокойно сказал:
решила, что напрасно предупредила его раньше положенного.
туда, где располагалась палата рожениц. Чего только не услышишь! Бабы
проклинали мужей. Орали благими голосами, призывая в помощь любые силы, лишь
бы терпеть.
лбом в стекло, и жалилась: "Ой, пташки мои!" Дежурные акушерки
посмеивались...
доме", "Советы начинающим родителям". Доктор Спок. Последний удивил своей
прагматикой в легком изложении. Другой вопрос, что лично ей все эти
родительско-детские материи были скучны безумно. Но вскоре Павла отправили в
срочную командировку. Камень с души свалился. Ничуть не испугавшись тому,
что видела и слышала в родильной палате, торопила день и час.
новое.
каждые полчаса. Стоически выдерживая схватки, накатывающие все чаще, с
короткими передышками, хотела чуда и, если бы знала кому, молилась бы...
Судорога пробежала по телу, сжимая все естество. Занемели щеки, кончики
пальцев. Жизнь рвалась выйти из нее. "Умираю", - мелькнула мысль, и Таня
облегченно вздохнула, с далекой досадой, что сдалась маленькому убийце.
Новая судорога оказалась пуще прежней. Акушерка подхватила ее под руки,
крикнула санитарке: "Держи! Рожает!"
подмарганцованной водичкой. Таня закрыла глаза. Не видеть бы вообще.
в пеленку и пристраивая ее на Танин живот.
палате. Весь следующий день доставала из тумбочки зеркальце, разглядывала
себя.
сувенирчики - цветы нельзя! - читала и смеялась от счастья. Наконец-то...
ребенка на колени мамаше.
так заходилась в реве, что персонал не на шутку испугался. Сначала ребенка
отделили от матери совсем, а потом Таня и вовсе выписалась. Похудела,
осунулась, но довольная, со светящимися глазами. Нюту забирала Ада. Сразу
засекла полную несовместимость новорожденной с Таней, посоветовала съездить
отдохнуть. Павлу, мол, сама все объясню... Таня словно того и ждала, тут же
собралась и отправилась в Старую Руссу.
даже усилился неуловимый шарм. Что-то загадочное светилось в ее золотых
глазах, мелькало искрами. Она обволакивала, гипнотизировала ухажеров
колдовским взглядом - а они приносили ей настроение успеха и уверенность в
себе. И тут явился Павел. Плохо выбритый, неряшливо одетый. Ей было неловко
за него. В номере, зажигая одну сигарету от другой, она выговорила ему:
мне.
в компании, ни в одиночку. За день до конца путевки приехала навестить
Анджелка со товарищи.
рюмку коньяка.
Якуб ее поняли.
дополнительный смысл, предложила Анджела.
уборку и оформление бумаг и, не прощаясь, отправилась в Питер. Но не домой.
совсем то, что нужно. Запустив по кругу косяк, она становилась вялой. Да и
держало недолго. Колыхалось пространство, плавало, изменяя формы предметов.
Была острота восприятия, но не острота чувств. А не все ли равно? Павел не
должен знать, а на остальных начихать. Сознание просило чего-то сильнее, чем
невзрачная труха марихуаны. Снова помог Якуб. Таня пускалась во все
тяжкие...
мысль, блуждавшая давно. Первое: "Это смерть", потом: "Совсем не страшно",
потом: "Как хорошо". Решение зрело. А славно было бы... Она представила
себе, как ее хоронят, провожают в последний путь, плачут - и стало смешно от
этих унылых заплаканных рож. Тогда она поднималась в гробу со сложенными на
груди руками, сидя окидывала всех удивленным взором, люди в процессии от
ужаса штабелями опрокидывались в обморок, и она хохотала, звонко,
серебристо, раскатисто...
губы в наркотическом угаре и расплывались в блаженной улыбке.
способна была допустить мысль, что нуждается в помощи. Куда там сильной
женщине поведать хилому душеприказчику перипетии своих дорог. Некому и