сизой дымкой глазки и неровными движениями нашарила пуговицу на пиджаке
отца, потянула на себя, открыв рот.
глаза, заметив взгляд Нины Артемьевны. Няня исподволь наблюдала за Таней.
Наверняка жалеет Павлушу, а значит, виноватит ее. Ну и черт с ней. Впрочем,
девочка не разревелась при виде матери, сыпью не покрылась. Хуже другое:
Павел умудрился всучить ей дочку именно тогда, когда та наложила в ползунки
и их стягивали для замены. Таня едва сдержала себя, чтобы не уронить...
случайно.
младенцем:
отказался.
внешне все выглядело нормально, как того и следовало ожидать. И все же он не
мог принять того, что девочка для его жены, родной своей матери абсолютно
чужая. Можно бы все списать на вспыхнувшую по дороге ссору. Только
обманывать себя не хотелось. Но такой правды не хотелось тем более.
высказали друг другу все, так и не сказав ни о чем. Оба чувствовали
нестерпимое одиночество, но Павел при этом бился в закрытую дверь. Как ни
стыдно ему было в этом признаться, никаких объяснений он найти не мог.
Оставалось признать, что тут не обошлось без каких-то неопознанных и
разрушительных биопсихических энергий. А от этого есть лишь испытанные
народные средства: либо водка, либо бабка. Итак, едем к Кондратьевне...
деревни, где жила бабка, непременно застряли бы в непролазной грязи
проселков. Дом Кондратьевны им показали без всякого удивления - видимо,
привыкли. Дойдя до скособоченного бревенчатого домика, Павел вошел в
раскрытую калитку, поднялся на невысокое кривое крыльцо и постучал. Вышла
некрасивая веснушчатая молодая женщина, которая сообщила им, что
Кондратьевна ушла в лес за молодыми травами и будет только к вечеру. Они
купили в соседнем доме молока с лепешками, поели и немного погуляли по
окрестностям, наслаждаясь свежим воздухом и стараясь не завязнуть в грязи.
Кондратьевна, сморщенная старуха, такая же кособокая, как ее жилище.
Поплевав на землю, она двинулась к Павлу и стала водить вокруг него руками и
что-то пришептывать.
руками, а веснушчатая женщина сердито зашептала:
манипуляций.
протянула к ней руку, тут же отшатнулась, взвыла и, придерживая руку,
засеменила в дом.
побежала в дом вслед за Кондратьевной.
замахала руками.
вот к этой, - она перекрестилась и подбородком показала на Таню, -
приблизила, вся опухла и покраснела!
щеколда.
на очень большой скорости вела машину. Павел сидел рядом и смотрел на нее.
Он чувствовал, что эта поездка что-то резко изменила - в ней, в нем, в их
отношениях или во всем вместе, - но не мог подобрать подходящих слов. У него
возникло ощущение, что от него с кровью оторвали что-то родное, дорогое,
привычное... Машину тряхнуло на повороте.
только одно - что с Нютой, что без нее, но Павел безвозвратно потерян. Тане
было пусто и скучно. Конечно, можно было, прервав академический отпуск,
вернуться в университет, но при одной мысли об этом с души воротило.
Батальные сцены супружеской жизни совсем не возбуждали. Боль невысказанного,
непонятого прошла, и не было никакого желания врезать ему покрепче в больное
место. Какое-то время она сдерживала себя, чтобы не наговорить лишнего,
теперь же неважно стало, уязвит его колкий язычок или нет. Таня не
торопилась резать и без того слишком тонкую нить их отношений, но и уходить
от скользких разговоров с Павлом не пыталась. Ежедневно вспыхивали между
ними перепалки и так же быстро угасали: Таня подсознательно ставила
многоточие, Павел лавировал, стараясь удержать ее. Она уходила. Это было
заметно даже в застольной беседе или во время редких теперь ласк. Вдруг она
застывала с отрешенным лицом, и взгляд ее тонул в неведомой Павлу вселенной.
Тогда она отвечала невпопад, а ему казалось, что он разговаривает со
стенкой.
Если что-то и сохранилось в ее чувствах к нему, авось окрепнет на
расстоянии.
скрывала, что ей только того и надо было. И двух дней не прошло, как она
успела согласовать с неведомыми ему друзьями место отдыха в нескольких
километрах от Судака. Говорила об этом взахлеб, не чая увидеть закрытый
дельфинарий при военном ведомстве и заказник с реликтовыми растениями.
Отодвинуть от себя мысль о ее скором отъезде Павлу не пришлось. Вернувшись
вечером из душного института, он еще за дверью услышал, как щебечет жена с
кем-то по телефону, сообщая номер и время рейса. Словно смазанный маслом
блин, она светилась улыбкой, потряхивая билетом перед его носом, и Павел
взорвался:
стал жестким, под жались губы. Она приготовилась к обороне, но Павла уже
понесло. Он говорил, а голос внутри кричал: "Остановись!"
тебя обожали!
кем-то еще делить.
Таня не глядя, не поворачиваясь, медленно и спокойно выговорила:
добр, сделай выбор в мое отсутствие.
об имуществе и квартире, не упустив ни единой мелочи. Как это не вязалось с
той Таней, которую он знал! Или не знал?
ей поднять баул. Всю ночь он просидел в ступоре, не в силах думать о прошлом
или будущем.
она, Танина наука: полный абзац. Край и конец...
IV
отправляются на моря чуть ли не с собственной плитой. Сама она ездила всегда
налегке - были бы деньги и смена белья. Только так и можно получить
удовольствие от отдыха, от дороги.
правой обочине. Мохнатые горы, как кавказские мужчины, подпирали яркую и
тучную небесную твердь. В пейзаже недоставало лишь мужика в бурке с посохом
и бегущей вниз отарой. Пол был заплеван семечками, пассажиры весело
переговаривались в предвкушении солнца, пляжа, волн. Возвращаясь мыслями в
Питер, Таня старалась отогнать тревогу. В общем-то все, что она сказала
Павлу, правильно. Действительно, пускай судится, уж коли захочет -
разменивается. Но это не в духе Павла. Не станет он заморачиваться с
разводом, с тяжбами по имуществу. Вряд ли и с ней останется. Будет по гроб
тянуть ношу ответственности, соплями дочкиными умываться и радоваться.
Только тогда и заметила мальчишку лет девяти, залезшего с ногами на сиденье
и протягивающего ей наполовину вылущенный подсолнух. Белобрысый Юрасик из
Минска, похоже, тот еще черт.
Василенко Иван
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Никитин Юрий
Афанасьев Роман