комнате тесно. Мелодия хотела вырваться наружу, Глебу почудилось - сейчас
распахнется окно и музыка, свободная и независимая, полетит над городом. А
люди удивленно вздрогнут, запрокинут головы, станут смотреть в небо и
пытаться понять: что же случилось в Москве и откуда льются эти божественные
звуки? И, может быть, тогда им расхочется жить не праведно, может быть,
тогда они хоть на какое-то время перестанут обманывать, перестанут
ненавидеть друг друга и станут лучше, задумавшись о смысле жизни, отринув
мелкие дрязги и суету.
Мир может спасти только сила. Но сила должна быть разумной". А музыка
звучала и звучала. Она кружила по комнате, раздвигала стены. Она
обволакивала Глеба, сидящего с закрытыми глазами. У его ног дожидалась
своего часа сумка с оружием.
многих. Но и красота нужна. Без красоты, без музыки невозможно жить..."
словно он играл на невидимом инструменте, вторя волнам музыки. - Пальцы
словно ловили, перебирали, поглаживая камешки, принесенные этими теплыми
звучащими волнами.
если все обойдется, если я вернусь живым и здоровым, мы обязательно сходим
туда. Я покажу ей фантастический плафон, расписанный Шагалом. И она услышит
музыку, услышит волшебные голоса певцов, и мы с ней улетим. Улетим
далеко-далеко, забудем все на свете..." Музыка еще звучала, еще рвалась из
массивных черных колонок, но Глеб уже поднял левую руку и взглянул на
циферблат часов. "Еще один круг секундной стрелки - и я поднимаюсь".
сидеть. Ему не хотелось вставать, он чувствовал, что музыка вливает в него
силы.
Глава 16
небольшой прогалине между густым кустарником. Человек резко повернул голову
и прислушался. Птичий гам немного утих, но несколько ворон продолжали
кружить над головой.
опять собаки бегают, - пробурчал он себе под нос.
боялся. Он вообще животных не боялся, страшнее были люди. С кем с кем, а вот
с двуногими существами, подобными себе, Володька Кондаков встречаться не
хотел.
где-нибудь на берегу Москвы-реки, то не стал бы дергаться. Но Володька сидел
не на берегу Москвы-реки, а очень далеко от российской столицы. Он находился
на территории чернобыльской зоны, и не временно находился, а уже с десяток
лет скитался по ней. Зимой и летом, под теплыми весенними дождями, в осенний
холод бродил он в одиночестве по зоне. Он жил здесь, добровольно покинув
общество. За ним не тянулся шлейф страшных преступлений, он никого не
убивал, не насиловал, не грабил по своему характеру он был человек мирный и
ко многим социальным событиям абсолютно безразличный. Володьке просто
хотелось одиночества и покоя, поэтому он и избрал для себя такую странную
долю, спрятался, скрылся, исчез.
милицией, спецприемники, распределители, объяснения, избиения - все то, что
поджидает в цивилизованном мире бродягу. И Володька, поразмыслив, решил
забраться туда, где его никто не достанет, где он сможет жить так, как
пожелает. И дорога привела его в чернобыльскую зону, отгороженную от всего
остального мира колючей проволокой. За те годы, что Володька прожил здесь,
он исходил зону вдоль и поперек. Ему были известны в ней каждая брошенная
жителями деревня, каждый хутор, дороги, мосты... - ему было известно многое.
И если бы кому-то понадобился проводник по зоне, то лучшего, чем Володька
Кондаков, никогда не сыскать. Но быть проводником Володька не желал. Едва
завидев человека или заслышав рокот мотора, он прятался, уходил куда-нибудь
подальше, оставляя одно насиженное место и перебирался в другое. Иногда ему
доводилось за сутки проходить до сорока километров. Еще утром он мог быть
где-нибудь неподалеку от какой-нибудь Чистоголовки, а уже к вечеру оказаться
в Залесье, переправившись через несколько больших и малых рек, обходя все те
места, где рисковал столкнуться с людьми.
милиция, иногда с ревом проносились пожарные машины, иногда военные - с
пятнистыми брезентовыми тентами... Кое-где в деревнях, официально
считавшихся давным-давно выселенными и даже исчезнувших с карт, оставались
жители. Немного находилось таких смельчаков, но были. Большинство из них -
старики, которые, помыкавшись по свету после отселения, вернулись в родные
места. Отремонтировали дома, вставили выбитые стекла, навесили двери,
подмазали глиной и мелом печки, укрепили заборы и попробовали жить так, как
раньше. Сколько власти ни пытались выселять самоселов, люди вновь и вновь
возвращались, а когда приезжала милиция, нередко хватались за топоры,
исступленно кричали, без страха глядя на представителей власти:
показывала на песчаный холм под столетними соснами, - Видишь, там кладбище,
там могилки моих детей, моих родителей. И я хочу лежать там, а не где-нибудь
в чужом краю. Власти, сперва ретиво взявшись за дело, в конце концов поняли:
народ вразумить им не удастся. "Черт с ними, пускай живут. Но ни света, ни
продуктов они не получат. Как хотят, так пусть и перебиваются".
становилось тоскливо, он подбирался поближе к жилью. Принюхивался к запаху
дыма, тянущегося из печной трубы, в нем улавливая ароматы вареной картошки,
жареного сала, и этот обычный запах для Володьки Кондакова, вечного
скитальца по чернобыльской зоне, был слаще любых духов, грел его душу,
успокаивал сердце. Иногда он приближался к людям, заговаривал с ними. Они
ему отвечали, правда, удивлялись, глядя на странного вида мужчину -
сухощавого, высокого, с длинными грязными рыжими волосами, клочковатой
бородой, отливающей медью, с ясными голубыми глазами на темно-коричневом от
загара лице. Но когда Володька Кондаков снимал свою старую-престарую
потертую кепку, под ней оказывался светлый лоб - на удивление высокий,
выпуклый, "профессорский". Хотя профессором Володька Кондаков отнюдь не был,
образование имел восемь классов и два года ПТУ.
любил и даже просыпался в холодном поту, когда ему снился сон о той далекой
жизни. Впрочем, в последнее время такие сны навещали его все реже и реже.
Все реже и реже сухощавый высокий мужчина с острым, словно обломок камня,
кадыком вспоминал прежнюю жизнь и пытался в нее заглянуть, сверить со своей
теперешней.
скорее всего, оставили бы его в покое. И не гонялась бы за ним милиция, не
выслеживали бы его, не пытались схватить, связать руки, затолкнуть в машину
и вывезти их зоны. Но сколько ни ловила милиция Кондакова, он неизменно
убегал и вновь возвращался сюда, в свое добровольное заточение, за колючую
проволоку со страшными знаками "Радиация!".
считая, что ее не существует. На здоровье никогда не жаловался. Правда,
случалось, он сильно простывал, и его тогда начинал душить и раздирать
жуткий кашель. Но это проходило, стоило Володьке добрести до какого-нибудь
заброшенного села, отыскать дом с русской печью, разобрать на дрова забор
или просто взять поленья, сложенные в сарае, растопить печку, не топленную
многие годы. Затем залезть на нее, укрыться чем Бог пошлет и лежать,
нежиться, прижимаясь к раскаленным, дышащим теплом кирпичам. И черт с ним,
что сперва печка дымит, пока не прогреется дымоход, - Володька привык
ночевать у костра.
справиться с болезнью, сколько травы и коренья, в которых он научился
разбираться, спасали его от хвори. В первые годы жить в зоне было вообще
замечательно. Без проблем можно было отыскать продукты в покинутых домах,
где к тому же осталось полно всевозможной одежды, обуви. Тогда еще у
Володьки Кондакова имелся велосипед, который он нашел во дворе какого-то
дома, и он ездил по зоне на этом велосипеде, выкрашенном в ярко-красный
цвет. И благодаря велосипеду расстояния для Володьки сократились. Но однажды
ему пришлось бросить свой транспорт. За ним погналась милиция, и Володька,
как и редкие жители этих мест, кинулся вначале в лес, а затем - на болото. И
там, на болоте, на маленьком островке, он пересидел переждал и через
несколько дней вернулся опять туда, где можно достать продукты, где можно
жить.
загадок. С каждым годом чернобыльская зона становилась все тише и тише. Все
выше поднималась трава, все гуще зарастали проселки, все больше размывались
дождями дороги, рушились мосты через небольшие речки и ручьи, сгорали
оставленные дома, а иногда и целые деревни.
среди кустов на берегу небольшой речушки. Он не знал названия этой речушки,
знал лишь то, что она впадает в Припять. И если бы он взял лодку, сел в нее,
оттолкнулся от берега и поплыл по течению, речушка вынесла бы его километра
через два в Припять, а по ней можно было бы сплавиться в Днепр, в Киевское
водохранилище, а по нему добраться до столицы Украины, славного города
Киева.
никогда бы не стал. Он прекрасно понимал, что на воде отловить его очень
легко. У милиции и рыбнадзора быстрые катера, а его, скорее всего, приняли
бы за браконьера и церемониться бы не стали. Правда, и лодки у Кондакова не
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Ильин Андрей
Шилова Юлия