может попасть под колеса. Ребята испуганно бросились в стороны, оставив
на проезжей части обтрепанный футбольный мяч. Он медленно катился
навстречу автомобилю.
остановиться, никто не махал руками, все, затаив дыхание, смотрели на
то, как мяч ныряет под бампер автомобиля.
только тогда прозвучало дружное "Ура!" и белобрысый паренек первым
бросился к мячу.
этих ребят, на двух старушек, неподвижно сидевших на лавочке. Его
раздражала пара - молодой парень и девушка, идущие в обнимку по
тротуару.
только я в очередной раз должен изменить свое имя, должен потерять все
то немногое, чем обзавелся за последние годы".
обозначавшего штангу. Сорвав свою злость таким немудреным способом, Глеб
наугад отыскал среди магнитофонных кассет ту, которую хотел послушать.
Это была старая, одна из первых, какие выпускались отечественной
промышленностью, компакт-кассета, довольно странная с виду. Ее корпус
был сделан из металла, и пленка была видна лишь в маленькие пластиковые
окошечки. Глеб как-то купил ее у уличного торговца, продававшего всякую
дребедень - от старых водопроводных вентилей до радиодеталей. Рядом с
кучкой значков, представлявшей серию "Гербы русских городов", лежала и
стопка магнитофонных кассет. У Глеба тогда была назначена встреча, и от
нечего делать он начал перебирать хлам. Продавец следил за ним жадным
взглядом, явно в надежде на то, что к тем небольшим деньгам, что уже
лежали в его кармане, прибавится еще пара тысяч, и ему хватит на бутылку
водки. Глеб взял в руки потрескавшийся футляр и сразу ощутил тяжесть
кассеты.
решив, что обязательно купит этот раритет.
слово.
боясь спугнуть покупателя.
возле мусорного контейнера.
машину полчаса тому назад.
исполнителя. Играл духовой оркестр, но не то, что привыкли слушать.
Музыка была сложной, современной и местами напоминала звуки, несущиеся
из оркестровой ямы во время репетиции оркестра. Было такое впечатление,
будто дирижер куда-то ушел, оставив оркестрантов доигрывать как кто
умеет. А те, боясь, что дирижер подслушивает за углом, не бросили ли они
работу, спустя рукава доиграли произведение.
предложенную ей пищу. Салон машины наполнили мощные звуки труб, и
музыкальный диссонанс прозвучал в странном согласии с настроением Глеба.
Музыка, такая же тяжелая, как и металлическая кассета, хранящая ее,
звучала и звучала. Глеб начинал злиться только тогда, когда ему
приходилось останавливаться на красный сигнал светофора. Он знал, если
ехать медленнее, можно попасть в "зеленую волну". Но все равно, каждый
раз, лишь только впереди менялся свет, разгонял машину и первым в
колонне замирал на перекрестке. А затем вновь мелькали столбы фонарей,
отливали зеркальным блеском витрины магазинов. Лица прохожих
смазывались, и Глеб на себе ощущал безразличие огромного города, в
котором невозможно стоять на месте, который существует только в
движении.
- Многие из них мечтают о чужой смерти, но мало кто из них способен
убить сам.
облегчением подумав, что так они смогли обмануть самого Бога. Да, -
продолжал Глеб, - каждый человек хоть раз в жизни мечтал о чужой смерти.
Но не у каждого хватает силы воли воплотить свою мечту в реальность".
трескотню выстрелов.
дворе дома, где располагалась его так называемая "мастерская". Глеб
осмотрелся.
помоечные коты голодными глазами смотрели на него, сидя на крышках
мусорных контейнеров, да ветер гнал по проезду несколько пожелтевших
газет.
пропахшей испражнениями, полутьме подъезда. Узкая лестница, о которой
обычно говорят, что на ней не развернуться, когда выносят гроб, вела его
вверх. Вот проплыли последние двери квартир и еще один марш, который
преодолевал только он, Глеб, его сосед художник да, может быть, еще
мальчишки, живущие в этом доме. Потолок, испещренный черными пятнами,
весь в мышиных хвостиках сгоревших спичек.
приметную дверь, затем чуть слышно заскрежетал сложный замок
двери-сейфа, и он тут же закрыл их за собой. Слабый свет заливал
помещение. Пыль клубилась в косых лучах солнца.
отсутствие.
высохшим кофе. Пыль ровно покрывала доски пола.
которая вела в самое сердце его мастерской. Его встретил мертвый блеск
погасшего экрана монитора. Мягкое кресло приняло Глеба, и он на какое-то
мгновение даже зажмурился от удовольствия.
вечером сидеть за столом и чистить оружие, выбирая пылинки из самых
маленьких трещин, натирая детали смазкой, снаряжая магазины".
не оставил ли каких записей. Пусто, лишь одни базовые программы. Уходить
не хотелось, да и нужно было сделать еще кое-какие дела. Но Сиверов
оттягивал свое прощание с мастерской.
крупинки размолотого кофе, засыпал новый порошок и включил аппарат.
Вскоре мастерскую наполнил приятно возбуждающий аромат, тонкой струйкой
зажурчал напиток. Кофеварка выпустила из своей утробы несколько облаков
пара и подмигнула хозяину красным огоньком индикатора.
белый, без рисунка, фарфор, небольшое, изящно выгнутое блюдце. Глеб сел
на край подиума и поставил чашку себе на колено. Он часто так проверял,
разгулялись ли у него нервы. Чашка стояла неподвижно, и даже кофе не
плескался в ней.
тобой случилось, - вполне закономерно. Иного и не могло быть".
небо.
трубку. Затем щелкнул зажигалкой и поднес огонек к краю бумаги. Толстый
ватман неохотно занялся, но затем в бумажную трубку, словно в дымоход, с
шумом потянуло воздух. Огонь ровными упругими языками стал подбираться
все ближе и ближе к пальцам, сжимающим края трубки. Глеб положил горящую
бумагу в умывальник, дождался, когда сгорит последний клочок и включил
воду. Черные хлопья, разваливаясь на микроскопические кусочки, один за
другим исчезали в зарешеченном отверстии стока.
свое одиночество, мужчина включил музыку. Убавив громкость чуть ли не до
шепота, он выбрал диск наугад и теперь вслушивался в голос Фишера
Дискау, исполнявшего Шуберта.
редко Бог награждает человека умом, и как редко случается, что и ум и
талант достаются в одни и те же руки. Умный певец - редкость. Но самое
странное то, что интеллект исполнителя можно сразу же отличить,
прослушав всего несколько минут записи. И пусть певец повторяет чужие
слова, исполняет чужую музыку, но все равно, в его голосе слышна душа,
слышен ум".
сомневался.
он для себя.