револьвер держать было нечем. Ворон обернулся к окну. Матер висел снаружи, у
седьмого этажа, высоко над узким проездом к Дубильням, беззащитный,
беспомощный - отличная мишень для пистолетной пули.
получше. Это было не так уж трудно, но - стрелять, убивать... он словно бы
утратил к этому интерес. Сейчас он не ощущал ничего иного, только боль и
отчаяние, и это было похоже на бесконечную, всепоглощающую усталость. Он не
мог вызвать в себе ни злости, ни горечи при мысли о новом предательстве.
Темный Уивил под дождем и градом пролег меж ним и любым его врагом в
человеческом образе. "О Боже, если б мы могли..." Но он с рождения был
обречен на такой конец; на то, чтобы его по очереди предавали все и каждый,
пока все пути к нормальной жизни не будут прочно закрыты: мать, истекающая
кровью в подвале; священник в приюте; слабаки из шайки, оставившие ему это
дело; жулик-врач с Шарлотт-стрит. Как же мог он избежать предательства,
самого обычного из всех, как мог не размякнуть из-за бабы? Даже Змей мог бы
остаться жив, если бы не баба. Все они теряли голову рано или поздно: Пенриф
и Картер, Джосси и Баллард, Баркер и Большой Дог. Ворон прицелился,
медленно, рассеянно, со странным чувством смирения, словно кто-то наконец
разделил с ним его одиночество.
отношениях есть что-то возвышенное. Единственная проблема, раз уж человек
родился на свет, это - уйти из жизни быстрее и опрятнее, чем в нее вошел.
Впервые мысль о самоубийстве матери явилась ему, не вызвав горечи, и он
неохотно прицелился в последний раз; в этот момент Сондерс выстрелил ему в
спину из приоткрывшейся двери. Смерть пришла к Ворону невыносимой болью.
Казалось, он должен исторгнуть из себя эту боль, как роженица исторгает дитя
из чрева, он рыдал и стонал от усилий. Наконец боль покинула его тело, и он
последовал за своим единственным чадом в безграничную пустынную тьму.
ресторана. Местные ротарианцы давали торжественный завтрак в одном из
отдельных кабинетов наверху, и когда дверь в кабинет открылась, Руби
услышала обрывок скабрезного стихотворения; потом хлопнула пробка. Было пять
минут второго. Руби вышла поболтать со швейцаром. Сказала ему:
час, и вот она - я, обливаюсь слюной, мечтая вкусно поесть. Знаю, девушка
должна заставлять себя ждать, но что же делать, если вечно ходишь голодная?
Он же мог не дождаться и начать без меня. - Она продолжала: - Беда в том,
что я - невезучая. Я из тех девчонок, которые не могут позволить себе
поразвлечься, потому что наверняка в результате появится ребенок. Ну, я не
хочу сказать, что у меня был ребенок, но корь у меня была. Можете вы себе
представить, чтобы взрослый мужчина заразил девушку корью? Но со мной -
всегда так. - Она болтала без умолку. - Вам очень идет эта форма, все эти
золотые галуны, шнуры, медали... Могли бы и сказать что-нибудь.
Но сегодня все вышли за покупками поздно: учебная тревога только что
закончилась. Лишь миссис Альфред Пайкер, как первая леди города, показала
всем пример, выйдя за покупками в противогазе. Теперь она направлялась
домой, и Чинки бежал рядом с ней; длинная, пушистая шерсть на животе и лапах
промокла и запачкалась в холодной слякоти; в зубах он нес противогаз
хозяйки. Он задержался у фонарного столба и уронил маску в лужу.
рынка. На груди блестели медали: за битву при Монсе и за воинскую доблесть.
Он был трижды ранен во время войны. Теперь он открывал стеклянные двери
бизнесменам, идущим обедать: главному коммивояжеру торговой фирмы "Кростуэйт
и Кростуэйт" (магазины тканей); управляющему фирмы бакалейных товаров, что
на Хай-стрит. Один раз ему пришлось выйти на мостовую, чтобы помочь
какому-то толстяку выбраться из такси. Потом он вернулся к дверям, встал
рядом с Руби и снова слушал ее болтовню, добродушно, но с абсолютно
бесстрастным лицом.
которому можно верить. Надо было по дереву постучать или пальцы скрестить.
Так мне и надо. А я с большей охотой потеряла бы честь, чем этот бифштекс.
Вы его знаете? Толстый такой, держится развязно, всюду бывает. Дэвис его
зовут.
далеко не уедешь.
"Новостей"!
несколько минут промчался еще один мальчишка:
трепал рекламные плакаты, так что на одном можно было прочесть только
"...гедия", а на другом - "...ство".
ронять. Десять минут опоздания - это предел.
считаю, только почему-то вот бросаться-то бросаюсь, да все как-то мимо
проскакиваю. - И она добавила очень мрачно: - Беда-то вот в чем: я создана,
чтобы сделать мужчину счастливым. И это на мне написано всеми буквами. А они
пугаются. Я их не виню. Мне самой это было бы противно.
выпить стаканчик. Жена ему дома выпивать не позволяет. Самые лучшие
пожелания к Рождеству, сэр.
картошкой?
минут пять, я как раз пойду обедать.
Потом вошла обратно в холл и повела долгую воображаемую беседу с неким
режиссером театра, которого она представляла себе похожим немного на мистера
Дэвиса, но такого мистера Дэвиса, который не нарушает обещаний. Режиссер
назвал ее малышкой, сказал, что у нее талант, пригласил пообедать, затем
отвез к себе, в роскошную квартиру, и угостил целой серией коктейлей.
Спросил, как она отнеслась бы к контракту в одном из театров Уэст-Энда -
пятнадцать фунтов в неделю! - и сказал, что хочет показать ей квартиру.
взволновавшись, закинула ногу на ногу, чем вызвала возмущенную реакцию
какого-то бизнесмена, записывавшего полуденные биржевые ставки. Он пересел
подальше, ворча себе под нос. Руби тоже бормотала себе под нос. Она шептала:
правда ли? - это спальня. - Руби сразу же ответила, что, разумеется,
согласна на пятнадцать фунтов в неделю, но нужен ли ей, в самом деле,
контракт в Уэст-Эндском театре? Тут она взглянула на стенные часы и вышла из
холла. Швейцар уже ждал.
униформой?
подойдут.
кофе.
- гвардеец короля и только для разнообразия охраняете сегодня девушку.
Этот старый черт, сэр Маркус, и еще двое. - Он положил на стойку раскрытую
газету - полуденный выпуск, и старое, жестокое лицо сэра Маркуса,
расплывшиеся черты и встревоженные глаза мистера Дэвиса возникли перед ними
среди чашек с кофе и сосисок, рядом с перечницей и электрической кофеваркой.
чтение.
Взгляните-ка. - И он указал на коротенький абзац в конце статьи, где
сообщалось, что из Скотленд-Ярда самолетом прибыл начальник Специального
отдела политических преступлений и незамедлительно направился в Управление
"Мидлендской Стали".
занимают каким-то убийством. А войну загнали на последнюю полосу.
Дэвис, который сидел вместе с ней на ящике и разглядывал рождественскую
елку, умер, умер такой мучительной насильственной смертью. Может быть, он
все-таки собирался прийти на свидание. Может, был вовсе не таким уж дурным
человеком. Она сказала: