сторожа стоянки перед автовокзалом. Извинившись перед приемщиком багажа
за опоздание, я сунул ему свой чемодан и чаевые. Я мчался что было духу.
У выхода на летное поле мне вручили "вашу" телефонограмму. Чтобы меня
запомнили, я дал десять франков на чай. В "каравелле" у меня не спросили
фамилию, но я под разными предлогами дважды повторил стюардессе, что ме-
ня зовут Морис Коб, Морис Коб, и что я лечу в Вильнев-лез-Авиньон. Я вы-
пил рюмку водки, взял предложенную мне газету. Лететь предстояло час с
небольшим. Я принялся размышлять. Меня совершенно не волновало то, что я
нисколько не похож на Коба. Среди такого количества пассажиров никто не
запомнит, как выглядел один из них. Могут примерно запомнить фамилию, да
еще может запасть в голову Авиньон, и достаточно. И как раз во время
этого полета, когда я подумал о том, что Аните тоже предстоит выдавать
себя за другую, но у нее возникнут гораздо большие трудности, чем у ме-
ня, она должна оставить о себе очень четкие воспоминания, - мне в голову
и пришел трюк, чисто рекламный трюк с забинтованной рукой. Такие подроб-
ности запоминаются лучше всего: "Это была дама на "тендерберде", и у нее
была забинтована рука". Я сразу же оценил, сколь выгодна будет эта инс-
ценировка, тем более если забинтовать левую руку. В гостинице Анита смо-
жет сама не заполнять карточку, поскольку она левша. А так как она не
левша, то ей повязка не помешает. Ваше самоубийство само по себе явится
доказательством вашей вины. А если у вас будет покалечена рука, никто не
удивится, что вы не оставили никакой записки, которая бы пролила свет на
ваш поступок.
зале аэропорта все необходимое для повязки. Потом сел в такси и поехал в
Авиньон. По дороге я рассказал шоферу о своей работе, выдавая себя за
инженера-строителя. Поговорили мы и о бедняках, которые живут в трущо-
бах. Потом я снова углубился в свои мысли. Мы остановились у ворот гара-
жа Коти. Я щедро отвалил шоферу чаевые - восемьдесят километров он пром-
чал за пятьдесят минут. Позже я подумал, что совершенно не запомнил его.
Даже не могу сказать, какого цвета были у него волосы. Что бы вам ни го-
ворили, Дани, но это так. В действительности никто ни на кого не обраща-
ет внимания. Именно на это я рассчитывал, когда собирался обвести вокруг
пальца тех, кому поручат вести следствие, и хотя бы в этом, мне кажется,
я был прав.
мужчина. Я заплатил ему за ремонт "тендерберда". Он выдал мне счет. Я
сказал, что у меня вилла Сен-Жан в Вильневе. Он подогнал "тендерберд" к
воротам-с поднятым верхом, только что вымытый. Я сел за руль, пытаясь с
ходу угадать, как тронуть эту машину с места. Это оказалось просто. Мне
кажется, я уехал, не вызвав никаких подозрений.
Авиньону, чем я предполагал. Часы показывали четверть одиннадцатого,
когда я распахнул ворота виллы Сен-Жан. Едва войдя, я сразу достал из
чемодана винчестер и сделал три выстрела. Две пули я пустил в раскрытое
окно, одну - в стену в большой комнате. Чтоб сбить с толку какого-нибудь
дотошного эксперта, я подобрал пустые гильзы, а на пол, под стол, бросил
те, что нашел в Монморанси. В магазин я вложил три новых патрона. После
этого я стал вслушиваться в ночную тишину. Я уже заранее решил, что, ес-
ли кто-нибудь появится, я скроюсь, оставив здесь костюм Коба, ваши вещи
и машину. Но никто не появился. За четверть часа я сделал все, что нуж-
но. Большую фотографию, где вы сняты обнаженной, я нашел наклеенной на
деревянный подрамник наверху, в этой порнографической фотостудии. Я пос-
мотрел все папки со снимками, вынул ваши - за исключением двух, которые
вполне подходили для моего плана, - и Аниты, от которых хотелось выть.
Вот Аниту снимали с ее полного согласия, Дани. Все это я разорвал, сунул
в большой бумажный мешок и потом увез с собой. Я отыскал и нужные мне
негативы - они оказались в ящике, пронумерованные и занесенные в ката-
лог, как почтовые марки. Были там и рамки для контактной печати. Я отнес
вниз вашу большую фотографию и повесил ее на стену, взамен другой, на
которой была изображена девица лет двадцати, не старше, присевшая в ка-
кой-то нелепой позе. Прежде чем снова подняться в мастерскую, я впервые
вгляделся в ваше лицо. Не могу вам объяснить отчего, но у меня вдруг по-
явилось такое чувство, что вы в нашем лагере, что вы тоже, как и я, пре-
исполнены жалости к нам. Ваше лицо на этом снимке выражало нескрываемую
нежность к той, которая, пользуясь тем, что вы полуслепая, в ту минуту
предавала вас, потакая гнусным порокам этого подонка. Короче, на этом
снимке был запечатлен момент, который поразительно предопределил все
дальнейшее. Я оставил фотографию на стене, хотя прекрасно сознавал, что
я мерзавец.
торые, быть может, еще хранили запах духов Аниты. Постель была в беспо-
рядке. Кожаный ремень валялся на полу, там я его и оставил. Думаю, я уже
начинал уставать и чувства мои притупились. Кожаный ремень не произвел
на меня никакого впечатления, никакого. Я перенес в машину бумажный ме-
шок, ваше белое пальто, коврик, в котором вы потом обнаружили труп Мори-
са Коба. И еще коробку с патронами и ружье. Дверь в доме я оставил отк-
рытой. Я действовал как робот, но я сделал все, чтобы ввести в заблужде-
ние следствие.
все свои мысли только на дороге, не обращая внимания на то, что слеплю
встречные машины. Я подъехал к аэропорту Лион-Брон около часу ночи, за
двадцать минут до отправления самолета, которым я заранее решил лететь в
Париж. Это был последний ночной рейс. Анита ждала меня не в назначенном
месте, а немного дальше, на обочине шоссе. При свете фар я увидел, что
она в белом костюме. Я открыл ей дверцу, и мы помчались. Оказывается,
она ждала меня больше часа. Она все время дрожала от страха и холода. Я
свернул с шоссе и остановился на проселочной дороге, под деревьями.
Здесь я объяснил, что она должна делать. Я отдал ей ваши водительские
права, косынку, белое пальто. Наложил ей на левую руку повязку. Я вырвал
из обложки неиспользованного авиабилета, который она купила на ваше имя
до Марселя-Мариньяна, внутренние листки, а обложку положил в карман ва-
шего пальто вместе со счетом из авиньонского гаража и конвертом с преми-
альными. Из конверта я вынул часть денег - стоимость билета на самолет.
На Аните был новый костюм, похожий на ваш. Она купила его, даже не при-
мерив, неподалеку от площади Звезды, в какой-то лавке, которая оказалась
открытой. Она показала, как ей пришлось закатать и скрепить на талии
двумя английскими булавками юбку, чтобы та держалась. Я не утерпел и
спросил ее о постели, которую видел в беспорядке в доме Коба, - она ли
лежала с ним на этих смятых простынях. Я испытывал непреодолимое желание
узнать все до последней детали, и, так как на счету была каждая минута,
от волнения я даже начал заикаться. Анита закрыла мне рот ладонью. Она
поклялась, что, как бы ни сложилась наша судьба, отныне она будет при-
надлежать только мне. Мы снова подъехали к аэропорту. Я объяснил Аните,
как управлять этой машиной. Расставаясь, я долго целовал ее.
пятого утра. Мы посмотрели карту, которая оказалась в машине Коба, и
высчитали, что к этому времени Анита будет в районе Аваллона. С бумажным
мешком в руках я побежал к кассе и купил билет на имя Луиса Кэрролла. И
снова час в воздухе на винтовом самолете, летевшем с Ближнего Востока. Я
забылся в полудреме, и перед моими глазами несколько раз всплывала ваша
фотография на белой стене. В Орли я не воспользовался своей машиной, а
взял такси и около трех часов уже был в Отее, в квартале Монморанси. По-
ка я шел к дому Коба, я не видел ни одного освещенного окна. В доме Коба
тоже было темно. Войдя, я громко заговорил, якобы обсуждая с Анитой этот
скучный вечер. Я подошел к комнате, где вы должны были спать, и тихо
позвал вас. Вы еще не спали. Бутылки с вином в гостиной не оказалось, я
обнаружил ее на кухне, вместе с вашим прибором, который вы, к сожалению,
вымыли. Пусть, все равно в этом доме останется достаточно других следов
вашего пребывания, и я облегченно вздохнул, увидев по отметке, которую я
сделал, что уровень вина в бутылке поубавился примерно на бокал. Видимо,
доза снотворного была недостаточна, чтобы сразу свалить вас с ног, но я
убедил себя, что надо лишь немного подождать.
окно. Я курил и представлял себе Аниту за рулем "тендерберда", мчащуюся
по шоссе среди ночи. Я мысленно перебрал каждый свой шаг после смерти
Коба, проверяя, не ошибся ли где-нибудь, не забыл ли чего. Нет, кажется,
я недурно сварганил это грязное дело. Часа в четыре я опять подошел к
вашей комнате и тихонько окликнул вас. На этот раз вы не ответили. Я ти-
хо вошел. Вы лежали на спине, рассеянный свет, проникавший из гостиной
через раскрытую мною дверь, освещал на подушке ваш профиль, глаза были
закрыты. Теперь, когда я удостоверился, что вы спите, мне надо было как
можно скорее вернуться на авеню Моцарта. И все же я не удержался и, хотя
это было безрассудством, сделав несколько шагов, подошел к вам настолько
близко, что услышал ваше дыхание. Я впервые увидел вас без очков, и вы
показались мне еще более незнакомой, чем днем. Наверное, с минуту я
рассматривал вас. И тут случилось такое, отчего у меня замерло сердце.
Вы заговорили. Вы отчетливо, как наяву, произнесли несколько слов. Вы
сказали в ритм своего дыхания: "Убейте меня, прошу вас, убейте меня". Не
спуская с вас глаз, я медленно попятился к двери. Я ушел. До авеню Мо-
царта я добрался пешком, неся в руках свой бумажный мешок.
которая спит в задней комнате. Я громко разговаривал с Анитой, которая
якобы была рядом. А она как раз в это время должна была позвонить. С ми-
нуты на минуту я ждал звонка в нашей спальне. У меня было еще много дел,
но я заставил себя караулить у телефона, чтобы прервать звонок, как
только он раздастся. Но вот уже часы показали пять, сквозь шторы в ком-
нату стал просачиваться утренний свет, я услышал первые звуки просыпаю-
щегося города. С Анитой, верно, случилось что-то серьезное. Чем больше
Березин Федор
Андреев Николай
Контровский Владимир
Березин Федор
Емилина Ника
Лукьяненко Сергей