стало происходить иначе: вертолет приземлился на хорошей бетонированной
площадке близ красивого дома, увитого виноградом. Дима вышел из вертолета и,
прихрамывая, двинулся к ожидавшему его автомобилю. Он что-то говорил, глядя
на меня, но я не слышал ни слова за шумом винтов. Тогда он попытался
повторить еще раз, делая мне знаки руками, как при сурдопереводе. Потом
весело улыбнулся, махнул рукой и пошел к машине. Страх охватил меня; я
кричал, чтобы он не садился в салон, что это засада, но теперь не слышал он.
Шел, улыбался и махал мне рукой.
связан. Бешено закрутились лопасти, и вертолет беззвучно пошел вверх; я
снова выглянул из дверцы: вокруг было лишь голубое небо, и жгучее солнце
слепило глаза так, что наворачивались слезы. Дима был внизу. Он усаживался в
машину; я рванулся что было сил и - уткнулся в серую, полуоблупившуюся
стену.
чтобы унять сердцебиение, и тут услышал смешок:
еще не вполне отошел; мне хотелось прикрыть веки, постараться расслабиться и
вспомнить: ведь было во сне что-то значимое, так нужное для меня теперь.
Если этого не сделать сейчас, то смутное ощущение может ускользнуть от меня
безвозвратно.
за отворот куртки и рывком сбросил с нар:
обычным бакланом, но если я сейчас не отвечу ему "со всей геволюционной
суговостью", то у параши и пропишусь, и не исправить этого потом ничем. Хотя
здесь я задерживаться и не собирался, но, как говорят, от тюрьмы да от
сумы...
здоровых зуба:
Страна - это не только институты государства, это еще гордость ее великим
прошлым и надежда на блестящее будущее. У этого недоросля не было ничего,
кроме серо-пьяного настоящего.
Или - понравился? Так я тебе прям щас за щеку заправлю - тяжело вам,
игривым, без сладкого, а?
граничила с безумием. Тишина в камере сделалась мертвой: это была еще не
тюрьма, а потому многие, попавшие сюда "под сурдинку", со страхом ожидали
развязки.
так легли? И еще, меня ожидал неприятный сюрприз: у парниши-грубияна
оказались тут дружбанки. Трое. Скаля зубы от предстоящего развлечения, они
неровным кольцом расположились у меня за спиной. Скверно.
нужно было только одно: знать, что передо мной враг. Долгое время в родной
стране я не. ощущал ни страха, ни ожесточения. Но те, кто развязал эту
нескончаемую войну, не просчитались: ожесточение разъедает нас, как ржа.
Только страх хуже - он губит наверняка и сразу.
инстинктивно, а я пробил правой же - кулаком в шею. Без изысков, но надежно.
Прыжком повернулся на месте; мне было недосуг смотреть, как этот увалень
осядет на цементный пол и будет корчиться там, задыхаясь. Один из его
дружбанков уже летел на меня с невесть откуда взявшейся заточкой. Дернул
рукой, имитируя удар, и разом отмахнул на уровне лица, стараясь задеть
глаза. Я успел чуть отклониться корпусом - остро отточенное лезвие
пронеслось в миллиметре. Я рисковал, но теперь и противник был открыт: он
был моего роста, но худой, как гнилая жердина. И такой же хлипкий. Я
"перекинул" его с руки на руку, с удара на удар: левой в печень, правой - в
селезенку и, уже не дожидаясь нового нападения, с шипением оскорбленной
гюрзы ринулся на третьего.
подставить руки и локти под мои удары, но я продолжал молотить его, пока он
не обмяк и не свалился туда же, на холодный пол.
"болельщиков" в переполненной камере; я же, возвращаясь на нары, от души
врезал привставшему было на колени дебилу импровизатору мыском в подбородок,
он кувыркнулся назад и затих в отключке минут на двадцать. По всем понятиям,
мне бы надлежало его опетушить, но сексуальной ориентации я не менял и
делать это на четвертом десятке не собирался.
все покосились на меня: учинять разборки в КПЗ - дело гнилое, отхреначат
образцово-показательно, чтобы никому неповадно. Но показавшийся вертухай
даже не обратил внимания на лежащих: камера притирается, да и денек для него
выдался сегодня, видать, нелегким. Окинул всех единым взглядом, процедил:
среди которых была и моя?
но охранник посмотрел на него таким тяжелым взглядом, что дядька разом
заткнулся.
"полароидом", щелкнул каждого по нескольку раз, и - нас отправили в камеру,
выкликнув следующую пятерку.
дядька.
щелкают, потом карточки нам же и продают. Отрабатывать денюжки кто-то
должен? Вот нас и пошлют. Хуже всего, если на муку рыбную:
к своим нарам: несмотря на то, что людей было битком, место никто не занял.
в подвальчике покойные ныне отморозки: в городе началась непонятная
разборка. Были убиты или пропали Вахтанг Шарикошвили, теневой папа города,
мэр Клюев, несколько авторитетов рангом пожиже - во время наезда неких
пришлых на рынок. Кто-то решил ставить городок под свой контроль.
взорвали в собственном автомобиле после встречи со здешним губернатором.
Какой банк он представлял - неизвестно, о чем говорил с властью - тоже.
сынтуичил их начала, прозевал:
в домзаке, и перспективы мои выйти отсюда куда как призрачны: паспорт у них,
пусть день-два уйдет на запрос в Москву, и - нате вам, песня: "Как славные
солдаты споймали супостата..." Насильника, убивца и буку. В лучшем случае
этапируют в Москву; в худшем - поместят в местную пресс-хату, дабы
рапортовать в верха не только об успешном задержании, но и о стопроцентном
расколе "писюкастого злыдня". Есть еще и третий вариант, тоже не лучший:
кто-то решит, что мавр уже сделал свое дело (узнать бы - какое?!) и потому -
может уходить. Вперед ногами. Скверно. Самое противное, что ни к заказчикам,
ни к исполнителям убийства Димы я не приблизился ни на шаг.
ощущения. Первое - ребяческое: а здорово я все-таки этих диплодоков,
возомнивших себя плотоядными, разложил! Секунд за тридцать и безо всяких
изысков!
и пачку "Севера" желаю получить..." Ну да, курить хотелось зверски.
Чего-нибудь крепкого, вроде былого "Северка" или "Прибоя", чтобы затянуться
сразу всласть и ощутить, что дым Отечества горчит не только гарью пепелищ.
стекло прямо в райотделе, скрутили, насовали слегонца и забросили во вторую
клетку. В два часа ночи за ним пришел сержант. Молча вывел в туалет. Передал
пачку сигарет и чирок со спичками. Вольф вынул крайнюю сигарету, прочел на
ней только одно слово: "Ночью". Вместо подписи стоял крест. Он чиркнул
спичкой, покурил, пока не истлела надпись. Тот же сержант проводил его уже в
первую камеру.
окинул помещение взглядом. Его подопечный спал на крайних нарах ближе к
стене. Рядом с ним ничком дрыхнул здоровый мужик. Можно было бы решить дело
и сразу, но лучше повременить полчасика, осмотреться. Если бы этот соня был
так прост, Панкратов не разводил бы весь сыр-бор. Вольф нашел на полу
переполненной камеры место ближе к нарам, с пьяным куражом распихал двоих,
улегся и замер. Теперь он походил на застывшего без движения ядовитого
паука. Те имитировали мнимую смерть как раз затем, чтобы убивать наверняка.
стелился низко и закрывал собою все: небо, облака, солнце. Да и осталось ли
в этом мире солнце? Здесь не было ничего, кроме огня. Порывы ветра несли
огонь дальше, и он мчался, сметая на своем пути все и вся, оставляя после
себя черную землю, обессиленную, безжизненную и бесплодную.
потянуться туда, вверх, к свету, чтобы вздохнуть, и - очнулся.