чем-то похожем на больницу, рядом с заброшенным ныне аэродромом в
Мирам-Шахе. Лучник вел туда свою группу. Ему удалось убедить партизан, что
захваченный русский принесет им больше пользы живым, чем мертвым, и что
американцы хорошо вознаградят их за офицера русской секретной полиции с его
документами. Лишь один глава племени мог успешно выступить против таких
аргументов, но он погиб во время боя. Моджахеды поспешно похоронили его тело
в соответствии с обычаями их веры. И сейчас он был уже в раю. Теперь отряд
возглавлял Лучник - как самый опытный и преданный воин.
словам, что впервые за три года в его сердце найдется место жалости? Даже он
сам испытывал удивление. Почему в его голову пришли такие мысли? Или это
воля Аллаха? Не иначе, решил он. Кто еще мог помещать мне убить русского?
не распространялось так далеко. Моджахеды несли морфий лишь для своих
раненых. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, Лучник передал капитану
КГБ фотографии его близких. На мгновение его взгляд смягчился. Русский
офицер посмотрел на афганца с удивлением, преодолевшим даже боль. Здоровой
рукой он взял фотографии и прижал их к груди. На лице капитана отразилась
благодарность вместе с изумлением. Он подумал о своем умершем сыне и
собственной судьбе. Худшее, что может случиться с ним, пронеслось сквозь
туман вновь нахлынувшей боли, - это то, что он присоединится к своему
ребенку, где бы тот ни находился. Афганцы уже не смогут причинить ему
больших страданий, чем те, которые он пережил как душой, так и телом.
Капитан достиг того мгновения, когда боль превратилась в наркотик, агония
стала знакомой, даже приятной. Он слышал, что такое возможно, но не верил
рассказам.
сумеречном состоянии капитан не мог понять, почему все еще жив. В Москве он
слышал о том, как афганцы обращаются с пленными... Но ведь именно поэтому ты
и вызвался на это задание в дополнение к собственным обязанностям, напомнил
он себе. Сейчас капитан думал о предстоящей участи и о том, как навлек ее на
себя,
уже достаточно страдали, подумал он. Даже сейчас ей так больно... Мысль
исчезла, словно по собственной воле. Капитан сунул фотографии в грудной
карман и отдался накатывающейся тьме, теряя сознание, пока его тело боролось
за жизнь. Он не пришел в себя, когда его привязали к доске и положили на
повозку. Лучник повел свой отряд дальше.
***
было все еще темно - до рассвета оставалось немало времени, - и первым
действием старого полковника было пройти в туалет, сполоснуть лицо холодной
водой и проглотить три таблетки аспирина. Его тело содрогнулось в приступе
рвоты, но в желудке было пусто - показалась только горькая желчь. Михаил
Семенович выпрямился и посмотрел в зеркало, чтобы убедиться в том, как
отразилась измена на Герое Советского Союза. Он, разумеется, не мог - не
хотел - прекращать свою деятельность, но... посмотри, Миша, что делается с
тобой. Когда-то ясные голубые глаза стали красными и безжизненными, румяное
лицо - серым, как у трупа, складки кожи свисают вниз, а седая щетина
скрывает черты лица, которое когда-то называли красивым. Он вытянул правую
руку - шрамы, как всегда, стягивали ее, походили на пластик. Ничего не
поделаешь. Михаил Семенович сполоснул рот и пошел в кухню готовить кофе.
доступ в который открыт только "номенклатуре", и сделанная на Западе
кофеварка, чтобы готовить его. Старик задумался: а не стоит ли что-нибудь
поесть, затем решил ограничиться одним кофе. Всегда можно пожевать хлеб в
кабинете. Через три минуты кофе был готов. Он выпил чашку, не обращая
внимания на то, как горячая жидкость обжигает рот и горло, затем снял трубку
телефона и вызвал машину. Ему нужно было выехать из дома пораньше, и, хотя
он не сказал, что собирается заехать в баню, сержант, сидящий у телефона на
автобазе Министерства обороны, догадался об этом.
слезились, и он болезненно щурился от холодного северо-западного ветра,
пытавшегося загнать старого офицера обратно в подъезд. Водитель-сержант едва
было не подбежал к полковнику, чтобы поддержать его, но Филитов чуть
наклонился, сопротивляясь невидимой руке природы, и сел в машину, как
всегда, словно залезая перед боем в свой старый Т-34.
притворной суровостью произнес полковник, - может быть, мне удастся выжить.
сомневаюсь, что несколько капель хорошей русской водки могут вам повредить,
- весело заметил водитель.
юмором. Сержант и внешне походил на ефрейтора Романова.
отец химик, и мне хочется пойти по его стопам.
Сержант открыл дверцу для полковника, затем поставил машину в месте, где
стоянка запрещалась, но откуда был виден выход. Он закурил сигарету и открыл
книгу. Такая служба ему нравилась, по крайней мере это куда лучше, чем
ковылять по колено в грязи в составе мотострелковой роты. Сержант взглянул
на часы. Старик выйдет из бани примерно через час. Бедняга, подумал про него
сержант, он так одинок. Почему герою войны пришлось столько пережить?
бы проделать все и во сне. Раздевшись, он прихватил полотенце, тапочки и
березовый веник и направился в парилку. Сегодня он появился здесь раньше
обычного, и завсегдатаи еще не пришли. Это его устраивало. Он плеснул воду
на раскаленные кирпичи, сел на полку и принялся терпеливо ждать, когда пар
выгонит похмелье из его больной головы. В разных углах парилки сидели еще
три клиента. Он узнал двух, но не был знаком с ними, да и разговаривать
никому не хотелось. Михаил Семенович тоже предпочитал оставаться в
одиночестве. Ему было больно даже открывать рот, и аспирин почему-то никак
не действовал этим утром.
Филитова. Он поднял голову, увидел банщика, услышал обычное объявление
относительно выпивки - никто не выразил желания, - а также сообщение о
пользе плавания в бассейне. Казалось, что для банщика такая фраза была самой
обычной, однако ее скрытое значение звучало по-другому: "все в порядке. Я
готов к приему информации". Вместо ответа Филитов подчеркнуто размашистым
жестом, привычным для пожилых людей, вытер пот со лба. Это означало:
"сейчас". Банщик вышел. Михаил Семенович начал медленно считать до трехсот.
Когда он добрался до двухсот пятидесяти семи, один из
соратников-алкоголиков, сидевших в парилке, встал и вышел. Полковник обратил
на это внимание, но не проявил никакого беспокойства. У него была слишком
большая практика. Досчитав до трехсот, он встал, с трудом разогнув коленные
суставы, и молча вышел из парилки.
увидел, что второй мужчина еще не ушел. Он стоял и о чем-то разговаривал с
банщиком. Филитов терпеливо ждал, когда банщик обратит на него внимание.
Наконец молодой человек заметил его, направился к нему, полковник сделал
несколько шагов навстречу, поскользнулся на выбитой плитке и едва не упал.
Инстинктивно он вытянул вперед здоровую руку. Банщик подхватил его - или по
крайней мере попытался подхватить. Березовый веник упал на пол.
Через несколько секунд он снабдил его свежим сухим полотенцем для душа и
усадил на скамью.
отремонтировать...
сорока, он ничем не отличался от других посетителей бани, за исключением
красных глаз. Еще один пьяница, сразу определил Филитов. - Значит, вы были
на войне?
меня, но я успел прикончить его, в битве на Курской дуге.
командованием Конева.
Рокоссовского. Это был мой последний бой.
рад нашему знакомству, товарищ полковник.
качестве начальника политотдела. Он ушел в отставку полковником НКВД, и сын
последовал по стопам отца, служил теперь в той же организации,
переименованной в КГБ.
заднюю дверь и вошел в химчистку. Пришлось вызвать приемщика из мастерской,
где он занимался насосом. В качестве меры элементарной предосторожности
мужчина, принявший из руки банщика кассету, не знал - по крайней мере так
считалось - ни его имени, ни места работы. Он сунул кассету в карман,