Чтение 42–й страницы книги ~Мент~

вымогалову!

Дверь открылась.

- Заходи,- сказал контролер.- Уснул, что ли?

- Куда? - закричали голоса из сводчатого помещения камеры.- Куда на хер? И
так уже дышать нечем. Нас тут аж восемь рыл.

Сашка смотрел в проем, наполненный людьми, глазами, шконками.

- Заходи, Зверев,- повторил контролер. Сашка сделал два шага вперед. Дверь
за ним захлопнулась, голоса враз смолкли. Восемь пар глаз смотрели на него
из глубины "ментовской хаты".

* * *

- Сука! - сказал полковник.- Сука. Ты спала с ним.

Настя презрительно сощурила глаза. Тихорецкому было хорошо знакомо это
выражение. Он влепил жене пощечину - голова мотнулась, не прикуренная
сигарета упала в тарелку. Пал Сергеич тихонько матюгнулся. Бить-то ее,
суку, пожалуй что и нельзя: хрен его знает, что там в мозгах после этой...
как ее?.. дуральной гематомы. Докторишки говорили: возможны последствия.

- Да, спала. Я спала с ним, Пашенька,- сказала Настя с улыбкой и взяла
другую сигарету. Щелкнула зажигалкой.

"Мне плевать, спала ты с ним или нет... мне плевать на это. Где бабки?"
Голубоватый дымок плыл по кухне. По уютной кухне, где мирно ужинает
семейная пара. Уважаемые люди, полезные члены нашего демократического
общества. Первый заместитель начальника ГУВД и народный судья. Ради Насти
майор Тихорецкий восемь лет назад бросил семью. А тогда на эти вещи
смотрели по-другому. Советскому человеку, офицеру милиции, коммунисту такие
фортели не к лицу... Но Паша плюнул на все и поступил как мужик. С тех пор
утекло много воды.

- А ведь он чуть не убил тебя, Настя.

- Это не он, Пашенька,- ответила Настя почти ласково, но глаза смотрели с
прежним упрямо-презрительным прищуром. Павел Сергеевич налил себе водки...
Влепить бы этой суке пощечину! Влепить так, чтобы свалилась с табуретки. А
потом поставить раком и драть. Драть, как блядь дешевую, сучку
вокзальную... Полковник выпил водку, рукой взял маленький маринованный
хрустящий огурчик, но закусывать не стал, положил обратно.

- Давай по-серьезному, Настя. В прокуратуре ты можешь лепить, что хочешь. Я
читал твои показания: неизвестный... ниже среднего... черное пальто...
Следаку что? Ты сказала, он записал... Но я же опер, Настя! Не самый
хуевый, кстати...- Она усмехнулась.- Я провел свою проверочку. Соседка с
первого этажа видела другого мужчину. По всем приметам - Зверев! Ну?

Столбик пепла упал с Настиной сигареты, рассыпался прахом по ломтику
нежнейшей лососины. Под глазами у Насти лежали глубокие тени, левая щека
покраснела... Ну, сука, где бабки? Где сто пятьдесят тонн зелени, взятых у
Джабраилова?

- Он же хотел тебя убить, Настя. Из-за денег! Ты понимаешь это?

Тихорецкая молчала, стелился голубоватый дымок. В темноте за окном летел
невидимый пушистый снег. Полковник милиции, первый заместитель начальника
ГУВД смотрел сочувственно, внимательно. Он давил в себе сильное искушение
ударить эту блудливую суку... Если она даст показания, что ее пытался убить
именно капитан Зверев, деньги наверняка удастся вернуть. С таким козырем в
руках Тихорецкий обязательно сумеет прижать его как надо... Но она не даст.
Павел Сергеевич это уже понял.

- Это был не он, Паша,- сказала Настя.- Это не он. Ты ошибся. И вообще...
тебя же в первую очередь деньги интересуют? Я не знаю, где они. Я не
знаю... и не хочу знать.

* * *

Шел снег. Покрывал черный каменный лабиринт Петербурга белым саваном. В
уютной кухне квартиры Тихорецких засвистел чайник. На шконке старинной
тюрьмы в центре города лежал Александр Зверев, бывший сотрудник уголовного
розыска, обвиняемый по статье 148 УК. Ему было очень тоскливо. Он проиграл
уже второй раунд в схватке за свое будущее. А впереди был третий - самый
страшный... о нем Зверев еще ничего не знает, но он уже предопределен.

Зверев лежит на шконке в "ментовской хате", слушает гул голосов
сокамерников и даже как бы участвует в общем разговоре. Но мыслями он
далеко. В тюрьме Сашка провел почти неделю... Освоился. Дико звучит:
человек освоился в тюрьме. Странно, как если бы в борделе повесить иконку,
возжечь лампаду. И тем не менее... Сашка слушал гул голосов и вспоминал,
как он вошел в эту хату. В красную, ментовскую хату номер два-девять-три.

...Он сделал шаг, потом еще. Остановился. Десятки глаз - так ему казалось -
смотрели на него. Опер уголовного розыска - особая профессия. Она учит
соображать быстро, ситуацию оценивать мгновенно... И все же он растерялся в
первый момент. Остановился, потом сказал:

- Здравствуйте.

- Ну, здорово... мы тебя сюда не звали, но коли пришел... садись,
представься.

А сесть-то было некуда. Глаза сокамерников внимательно рассматривали
новенького. В любом коллективе на нового человека обращают внимание... в
тюрьме - вдвойне, втройне.

Зверев посмотрел под ноги: чисто. Он спокойно положил матрас и спальные
принадлежности на пол, сел сверху. Вытащил сигарету и не спеша прикурил.

- Зверев,- сказал он.- Капитан уголовного розыска... бывший. Вменяют сто
сорок восьмую. Что еще сказать?.. Пожалуй - все. Да, зовут меня Саша. Есть
вопросы?

Вопросов не было. По крайней мере, их не задавали... это было хорошо -
разговаривать Сашке не хотелось, а не разговаривать с людьми в хате -
неприлично.

- Расскажите и вы,- сказал он после паузы,- по каким правилам живете?

- Правила у нас простые,- ответил один из сидельцев, крепкий мужик лет
сорока на вид,- в хате у нас все общее... кроме дорогих сигарет. Пол моем
по очереди. Меня зовут Игорь...

Потом Зверев перезнакомился со всеми. А пока - только с Игорем.

- Умыться можно у вас? - спросил Зверев.

- Мойся. Сейчас воды подогреем, потом чайку попьем. Бритва есть?

- Нет... пока нет.

- Не беда, возьмешь мою.

Зверев сбрил трехдневную щетину, вымылся как мог нагретой кипятильниками
водой. Потом сели пить чай и разговаривать. После нехитрых бытовых процедур
настроение несколько улучшилось. Или ему так показалось... Зверев понимал,
что тюрьма - это надолго. В наших тюрьмах сидят годами! Он настраивал себя
на длительное пребывание в Крестах. На то, что эта камера теперь стала его
домом. Это реальность, и относиться к этому нужно именно как к реальности.
Тяжелой, но не смертельной... Жизнь опера, работа опера, судьба опера... "в
любой момент ты должен быть готов к любой неожиданности. Раньше Зверев
считал, что он готов. Впрочем, он действительно был готов, но его
готовность лежала "в рамках" оперской судьбы, а не бандитской. Встреча с
Анастасией Тихорецкой перевернула все в один миг. Сашка понимал, что
конечно, не все так просто... Ох как не просто все!.. Ты не пацан, решение
ты принимал сам. И представлял себе меру риска. И меру ответственности. И
даже формулировки УК ты знал наизусть. Но все же пошел на этот риск... Чего
ты хотел? Изменить свою жизнь?.. О, в этом ты преуспел. Ты действительно
изменил свою жизнь. Ты сделал это настолько радикально, что впору писать об
этом роман. Впрочем, кому он будет интересен?.. Разве что прокурору на
процессе. Да, может быть, твоим товарищам по службе, которые всегда знали
тебя как жесткого, рискового и удачливого опера... Пожалуй, именно ребята
сумеют понять тебя лучше всех. Обыватель, прочитав о судьбе твоей, скажет:
ну и что? Был мент - стал натуральный бандит. Посадили? Так правильно
сделали! Не хер их жалеть - ментов прибандиченных, сук продажных!

И ведь прав наш обыватель. Вот в чем загвоздка-то: прав. Возразить ему
нечего. Все верно, все по закону. ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ... Как-как? По
справедливости?.. Ага, по справедливости!.. И вот тут что-то немножко (о,
совсем немножко!) вызывает сомнения. В смысле, "по справедливости".
Возразить по существу нечего, а сомнения есть... Такая вот ситуация.
Двусмысленная, непонятная.

- Да какие, к черту, сомнения? - может воскликнуть читатель.- В чем дело,
господа сочинители? Уж не хотите ли вы выступить в защиту этого бывшего
мента, превратившегося в откровенного бандюгана?

Хотим, дорогой читатель, хотим... но не будем этого делать, поскольку у нас
нет такого МОРАЛЬНОГО права. Поскольку мы не можем быть объективны и
беспристрастны. Да мы и не хотим быть беспристрастными. Да, собственно
говоря, где же найти беспристрастного сочинителя?

Поэтому мы просто продолжим наш рассказ о бывшем опере Звереве, который
лежит сейчас на шконке в ментовской хате следственного изолятора Кресты...
Который наделал уже множество ошибок... Который уже проиграл два раунда в
схватке за будущее... Который... да нравится он авторам, и все тут!

* * *

Камера "два-девять-три", как принято называть номера камер в Крестах, была
самой обычной. Если можно так сказать, "усредненной ментовской хатой". В
"ментовских хатах" содержат сотрудников милиции, прокуратуры, суда,
госбезопасности и - иногда - иностранцев. В идеале перечисленные категории
граждан (кроме иностранцев) должны быть кристально честными людьми и в
тюрьму не попадать. Но жизнь от идеала отличается так же, как метр плотника
от эталона в палате мер и весов. Увы, но сотрудники и милиции, и суда, и
прокуратуры, и даже госбезопасности - всего лишь живые люди... Они
подвержены человеческим слабостям и порокам. Они совершают ошибки и - хуже
того - преступления... О том, что очень часто к преступлению их
подталкивает само государство, мы сейчас толковать не будем. Неуместно,
право. А может быть, неуместно, лево... Видимо, мы все уже очень сильно
запутались, коли не можем понять, где "право", а где "лево". Может,
господин Ястржембский растолкует? О, он растолкует... В камере
"два-девять-три" сидели, кроме Зверева, два офицера. Один - заместитель
начальника РОВД маленького областного городка. На пикнике, после обильного
возлияния, он случайно застрелил из табельного ПМ собственную жену. Парился