Чтение 42–й страницы книги ~Близнецы-соперники~

- Я и сама знаю не больше. И не хочу знать. Ко мне в гостиницу в Цюрихе
пришел человек и стал задавать вопросы о вас. Естественно, я не могла на них
ответить. Вы были только сотрудником разведки союзников, спасшим жизнь
шлюхе. Но ему был также известен и Антон Любок.

- Кто был этот человек?

- Священник. Это все, что я о нем знаю. Прощайте, капитан. - Она
повернулась и пошла, одаривая улыбками девушек, которые плескались в
бассейне и слишком громко смеялись.

Священник. В Цюрихе.

"Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком с сыном Фонтини-Кристи".

Только теперь он понял смысл загадочной встречи близ бассейна под
открытым небом в Лос-Анджелесе. Лишенный сана священник после
тридцатилетнего тюремного заключения выпущен на свободу и возобновил охоту
за константинскими рукописями.

"Дело Донатти продолжается" - так говорится в письме. "В настоящее время
он прилагает усилия, чтобы добыть хоть малейшие крупицы сведений о поезде из
Салоник, отправившемся в путь тридцать три года назад... Он уже объездил
большую территорию, начал с сортировочной станции в Эдесе, побывал на
Балканах... в районе Монфальконе вплоть до северных пределов Альп...

Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком c сыном Фонтини-Кристи".

И вот за многие тысячи миль от Цюриха, в Нью-Йорке, к нему в больницу
приходит священник, отнюдь не лишенный сана, и говорит о варварском деянии,
прямо связанном с этими рукописями. Утерянными три десятилетия назад и вновь
разыскиваемыми...

А в Вашингтоне молодой индустриальный гений приходит к нему в контору и
по неизвестным причинам начинает рассказывать о своей семье, которая служила
некой церкви, способами, которых он не понимает.

"Мне представилась возможность получить образование в общине доброго,
хотя и малоизвестного религиозного братства..."

Ксенопский орден! Вдруг все прояснилось.

Это не просто совпадения.

Все вернулось на круги своя. Поезд из Салоник очнулся от тридцатилетнего
сна и снова в пути... Необходимо его остановить - пока не столкнулись
ненависть с ненавистью, пока фанатики не обратили свои поиски в священную
войну, как они уже сделали это три десятилетия назад. Виктор знал, что это
его долг перед отцом, матерью, родными, зверски убитыми в белом свете
Кампо-ди-Фьори, перед теми, кто погиб под бомбами в Оксфордшире. Перед
обманутым молодым монахом по имени Петрид, который покончил с собой на утесе
в Лох-Торридоне, и перед человеком по имени Алек Тиг, и перед подпольщиком
Любоком, и перед стариком Гвидо Барцини, который спас его от самого себя.

Нельзя допустить, чтобы снова пролилась кровь.

Дождь хлынул сильнее, плотную пелену воды косо сносил ветер. Фонтин
уперся ладонями в металлический стул и с усилием встал, вцепившись в
стальную палку.

Ветер и дождь словно омыли его душу. Он знал теперь, что ему делать, куда
ехать.

В горы Варесе.

В Кампо-ди-Фьори.

Глава 20

Тяжелый лимузин подъехал к воротам Кампо-ди-Фьори. Виктор смотрел из
окна. Спину вдоль позвоночника пронзила спазматическая боль: глаза
наблюдали, мозг вспоминал...

Здесь, на этом самом месте, некогда в муках страданий резко переменилась
его жизнь. Он старался не давать волю воспоминаниям, но подавить их был не в
силах. То, что видели глаза, вытеснили картины, вставшие перед мысленным
взором: черные костюмы, белые воротнички.

Машина въехала в ворота. Виктор затаил дыхание. Он тайно прилетел в Милан
через Париж. В Милане снял простенький однокомнатный номер в "Альберго
Милано", зарегистрировавшись как "В. Фонтин. Нью-Йорк".

Время сделало свое дело. Его уже не встречали ни удивленно поднятые
брови, ни любопытные взгляды, а имя ни у кого не вызывало никаких
ассоциаций. Тридцать лет назад одно упоминание Фонтина или Фонтини-Кристи в
Милане послужило бы пищей для пересудов. Но не теперь.

Прежде чем покинуть Нью-Йорк, он навел справки - вернее, лишь одну
справку: обилие информации могло потревожить его душу. Он выяснил, кто
приобрел Кампо-ди-Фьори. Покупка была совершена двадцать семь лет назад, и с
тех пор владелец оставался неизменным. Но имя его не произвело в Милане
никакого впечатления. Там его не знали.

"Барикур, отец и сын". Франко-швейцарская компания из Гренобля - вот и
все, что ему сообщили. Он не смог узнать деталей и у адвоката, совершавшего
сделку. Тот умер в 1951 году.

Автомобиль миновал насыпь и въехал на круглую площадку перед главным
входом. К спазматической боли в позвоночнике добавилась резь в глазах: они
въехали на место казни, и кровь застучала в висках.

Фонтин с силой стиснул запястье. Боль помогла - он смог поднять глаза и
посмотреть, что делалось здесь сейчас, а не тридцать три года назад.

Его взору предстал мавзолей. Мертвый, но ухоженный дом. Все оставалось
таким, как и прежде, но - неживым. Даже в оранжевых лучах заходящего солнца
было что-то мертвенное: величавая декоративность без жизни.

- Разве у ворот имения нет сторожей? - спросил он.

- Не сегодня, хозяин, - ответил шофер. - Сегодня сторожей нет. И
священников папской курии - тоже.

Фонтин резко подался вперед. Металлическая палка выскользнула из его рук.
Он в упор смотрел на шофера

- Меня обманули.

- Нет. За вами наблюдали. Вас ждали. Там, в доме, вас ожидает человек.

- Один?

- Да.

- Энричи Гаэтамо!

- Я же вам сказал, сейчас здесь нет священников курии. Пожалуйста,
зайдите в дом. Вам помочь?

- Нет, я сам. - Виктор медленно вылез из машины. Каждое движение давалось
ему с трудом, но резь в глазах уже прошла, боль в позвоночнике отпустила. Он
понял. Его сознание переключилось. Он приехал в Кампо-ди-Фьори за ответами.
Чтобы вступить в бой. Но он не думал, что все произойдет вот так...

Он поднялся по широким мраморным ступенькам к дубовым дверям своего
детства. Он остановился и стал ждать, когда наступит, как ему казалось,
неизбежное чувство всепоглощающей печали. Но оно не пришло, потому что дом
был безжизнен.

Он услышал за спиной рев автомобильного мотора и обернулся. Шофер
развернулся и помчался по дороге к главным воротам. Кто бы он ни был, ему не
терпелось побыстрее скрыться.

Виктор еще смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, когда раздался щелчок
замка. Он повернулся к дубовой двери. Дверь отворилась.

Он не мог скрыть, насколько поражен. И не хотел скрывать. Все его тело
сотрясалось от гнева.

В дверях стоял священник! Одетый в черную сутану. Это был немощный
старик. Будь иначе, Виктор не сдержался бы и ударил его своей палкой.

Он посмотрел на старика и тихо сказал:

- Увидеть в этом доме священника для меня невыносимо больно.

- Жаль, что таково ваше чувство, - ответил священник. Его голос был
твердым, но слабым. - Мы чтили хозяина Фонтини-Кристи. Мы передали в его
руки самые бесценные сокровища.

Они смотрели друг другу прямо в глаза не мигая, но гнев в душе Виктора
постепенно сменился недоверчивым удивлением.

- Вы грек, - прошептал он едва слышно.

- Да, но это не важно. Я монах из Константины. Пожалуйста, входите. -
Старик священник отступил на шаг от двери, впуская Виктора в дом. - Не
спешите. Осмотритесь. Здесь мало что изменилось. Была составлена подробная
опись всех вещей в комнатах, сделаны фотографии интерьеров. Мы сохранили
здесь все так, как было.

Да, мавзолей!

- Как и немцы. - Фонтин вошел в просторный холл. - Странно, что те, кто
предпринял такие ухищрения, чтобы приобрести Кампо-ди-Фьори, не захотели
ничего здесь менять.

- Никто не станет распиливать прекрасный бриллиант или замалевывать
ценную картину. Так что тут нет ничего странного.

Виктор не ответил. Он крепко сжал палку и с трудом подошел к лестнице,
ведущей на второй этаж. Он остановился перед аркой слева, за которой
начиналась гостиная. Там все оставалось по-старому. Картины на стенах,
столики у стен, старинные зеркала над столиками, восточные ковры на полу,
широкая лестница с блестящими полированными перилами и балюстрадой.

Он взглянул на северную арку: за ней была столовая. Сумеречные тени
играли на гигантском обеденном столе - полированном, пустом, без скатерти,
за которым когда-то собиралась вся семья. Он представил себе эту картину,
даже услышал болтовню и смех. Споры, шутки, нескончаемые беседы. Семейные
ужины были важными событиями в Кампо-ди-Фьори.

Фигуры застыли, голоса пропали. Пора возвращаться.

Виктор обернулся. Монах жестом указал ему на южную арку:

- Давайте пройдем в кабинет вашего отца. Он направился впереди старика в
гостиную. Машинально - ибо ему совсем не хотелось воскрешать воспоминания -
взглянул на мебель, неожиданно такую знакомую. Каждый стул, каждая лампа,
каждый гобелен, камин и кресла были в точности такими, какими он их
запомнил.

- Фонтин глубоко вздохнул и закрыл на мгновение глаза. Жутко. Он шел по
музею, который когда-то был живой частью его жизни. В каком-то смысле это
была жесточайшая пытка.

Он подошел к двери в кабинет Савароне; этот кабинет никогда не