копыт, а когда над его головой зазвучал властный голос,
решительно отдававший приказы, он не сразу понял, что
происходит. Поляна, к тому времени почти полностью
погрузившаяся во тьму, наполнилась движением. Это отвлекло
монаха, и он ослабил хватку -- всего лишь на миг, -- но и того
оказалось достаточно, чтобы Поер, извернувшись вьюном,
оттолкнул монаха и откатился в сторону. Двое его приятелей уже
пустились наутек -- правда, уйти далеко никому из них не
удалось. Покатившись по траве, Поер натолкнулся на чье-то
съежившееся тело и случайно нащупал шнурок, на котором
болталась какая-то побрякушка, возможно, ценная. Грабитель
ухватился за свою находку и дернул изо всех сил: уж если
уносить ноги, то хоть с какой-то добычей. Раздался дикий крик
отчаяния и боли. Шнурок лопнул, а Поер, вскочив на ноги,
бросился наутек, ловко увернулся от попытавшегося схватить его
всадника и нырнул в кусты.
толпились какие-то люди, но лиц их в темноте не было видно.
Кто-то неспешно возился с кремнем и трутом, стараясь разжечь
огонь. Наконец хорошо просмоленный факел зажегся и осветил
прогалину -- замкнутое пространство под крышей из ветвей
могучего бука, окруженное зеленой стеной. Из темноты выступил
Хью и с улыбкой протянул руку, чтобы помочь монаху встать. И
тут с другой стороны поляны подскочил еще один человек. Факел
высветил смуглое, худощавое лицо с тонкими, высокими скулами,
яркие, золотистые глаза и черные как вороново крыло волосы.
-- А я-то думал, что ты поехал по дороге на Освестри. Как ты
сюда попал?
и, конечно, благодаря твоему зычному реву, -- отвечал теплый,
веселый и такой знакомый голос. Оглянись-ка лучше по сторонам.
Видишь -- поле битвы осталось за тобой.
не было сомнений в том, что стражники Хью, благо он привел их с
собой добрую дюжину, скоро переловят беглецов. Всей шайке
придется держать ответ за куда более тяжкие прегрешения, нежели
надувательство при игре в кости.
рукав его рясы распорот ударом кинжала.
широкими плечами, будто сбрасывая оцепенение, и сделал шаг
вперед. Обстановка переменилась столь внезапно, что он, похоже,
не вполне осознал, что случилось. А у ног Мэтью, скорчившись и
уткнув лицо в ладони, лежал Сиаран.
но все так же сжимал в руке обнаженный клинок. Рука, державшая
кинжал, была окровавлена, костяшки пальцев ободраны, но и
стальное острие обагряла кровь. -- Давай поднимайся. Я знаю,
что ты не ранен.
пепельно-серое лицо, на котором читалось потрясение и
запредельный ужас. Глаза Сиарана и Мэтью встретились, и в этом
столкновении взглядов было нечто такое, что Берингар вздрогнул
и уже порывался вмешаться, что-то сделать или сказать, чтобы
разрядить обстановку, но Кадфаэль удержал его за руку. Хью
искоса взглянул на монаха, и, полагая, что коли тот
предостерегает, у него есть на то веские основания, не двинулся
с места.
Он медленно поднял словно налитые свинцом руки и, рванув ворот,
обнажил шею и грудь. С левой стороны шеи был отчетливо виден
глубокий и очень тонкий, будто сделанный бритвой, кровоточащий
порез. Ухватив первое, что подвернулось под руку, грабитель
сорвал тот самый заветный крест, с которым Сиаран никогда не
расставался. Теперь он лишился всякой надежды и, похоже,
смирился с неизбежностью. Кровавый след на шее казался
знамением, предвещавшим его ужасную участь.
выражения голосом. -- Видать, от судьбы не уйдешь. Я потерял
крест, а вместе с ним и жизнь. Убей меня. Мэтью стоял и молча
смотрел на оставленный шнуром глубокий порез. В воздухе повисло
напряженное, тягостное молчание. Оно затянулось, но молодой
человек никак не мог принять решение. Сомнения и колебания были
видны на его лице, освещенном пляшущим огнем факела.
промолвил Кадфаэль, -- условия нарушены, крест утерян, а стало
быть, его жизнь принадлежит тебе. Бери ее.
монаха, -- разве что губы его сжались, словно от боли. Он не
отрывал глаз от униженно стоявшего на коленях, раздавленного и
сломленного Сиарана.
и терпеливо дожидаясь своего часа, -- настойчиво продолжал
Кадфаэль. -- Этот час настал. Сделай то, к чему ты так долго
стремился.
разве что обратный эффект. Он не сомневался в том, что сейчас,
когда закон и обычай позволяют Мэтью расправиться с его врагом,
молодой человек не сможет нанести роковой удар. Столь долго
вынашиваемая жажда мщения сменилась отвращением и щемящей
тоской. Монах понимал, что Мэтью по натуре своей не способен
убить того, кто не только не сопротивляется, но даже не молит о
пощаде. Разве ему нужна смерть этого ничтожества?
то, что ты считаешь нужным. Если Мэтью и понял, что монах
назвал его настоящее имя, то не подал виду. Сейчас это не имело
значения. Да и что могло казаться ему важным ныне, когда он
расстался с мечтой о мести. Молодой человек разжал
окровавленные пальцы, и клинок, выскользнув из его руки, упал
на траву. Повернувшись, он, не разбирая дороги, зашагал прочь и
исчез в темноте за окружавшей прогалину зеленой стеной.
встрепенулся, глубоко вздохнул и, схватив Кадфаэля за руку,
спросил:
юноша и вправду Люк Меверель?
сорвался с места и бросился было в кусты за Люком, но его
задержал Хью.
Кадфаэль прав -- а он наверняка не ошибается, -- здесь
находится убийца твоего друга. Если хочешь, ты можешь
рассчитаться с ним.
спроси, нынче он отпираться не станет.
на коленях в траве и покорно ждал, когда кто-нибудь решит,
оставлять ли его в живых, и если оставлять, то на каких
условиях.
головой и потянулся к узде своего коня.
человека? Уж если Люк Меверель отказался покарать его, пусть он
идет своей дорогой. Грех его останется на его совести. Ну а у
меня другая задача.
пропал из виду.
воспринимать окружающее, увидел, что, кроме него и Берингара,
на поляне есть и другие. Трое стражников сидели верхом на конях
с факелами в руках, и к стремени одного из них был крепко
прикручен ремнями за запястья Симон Поер. Самозванного купца
изловили ярдах в пятидесяти от прогалины, и вид у него был
весьма угрюмый. Откуда-то из лесу донесся шум -- еще один
беглец был настигнут и схвачен. Третьего пока не поймали, но и
ему недолго оставалось гулять на воле. Главное было сделано, и
теперь по лесным тропам можно будет гулять без опаски.
взгляд на коленопреклоненного Сиарана.
думаю, и нам не пристало вмешиваться в это дело. К тому же
можно сказать кое-что и в пользу этого бедолаги: он не пытался
смягчить свою епитимью, даже когда рядом с ним никого не было и
никто не мог его уличить. Конечно, не Бог весть какая заслуга
ходить босым и с крестом на шее, коли от этого зависит твоя
жизнь, но все же... А главное, Люк пощадил его. Так имеем ли мы
право карать?
одного лица на другое. Кажется, он начинал понимать, что ему
Посняков Андрей
Максимов Альберт
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк