Чтение 42–й страницы книги ~Воин поневоле~

хорошо продуманных вариантах, ни разу не сказав два раза одного и того же
слова, объяснил Нанджи, какую глупость тот совершил. Даже лежа на спине,
Нанджи сумел съежиться от страха.

- Но все же двое на одного - это бесчестно, - закончил Вэлли, а потом
подозрительно посмотрел на своего побитого вассала. - Их ведь было двое
против тебя одного?

Ну, не совсем так. Ганири оскорбил Нанджи. Нанджи его ударил, а потом
получил за это по заслугам. Ганири хорошо дрался, Вэлли уже знал об этом,
он ниже, но плотнее Нанджи, у него растопыренные уши и расплющенный нос
заправского борца. Потом, когда Нанджи удалось все-таки встать на ноги,
Горрамини сказал то же самое, Нанджи попытался было на него замахнуться,
но потерпел еще более сокрушительное поражение.

Теперь ярости и изумлению Вэлли просто не было границ. Он не мог даже
ругаться.

- Значит, вместо того, чтобы объявлять о нарушении правил чести, мне
придется на брюхе ползти к Тарру и просить, чтобы он тебя простил? Но что
же такое они тебе сказали, что ты так потерял голову? Что же это за
оскорбление, если за него надо драться два раза подряд?

Нанджи отвернулся.

- Говори, вассал. Я приказываю! - резко сказал Вэлли, почувствовав
вдруг какой-то подвох.

Совершенно убитый горем, Нанджи повернулся и взглянул ему в глаза.
Потом он закрыл правый глаз и показал пальцем на веко, то же самое
проделал и с левым, после чего уставился на Вэлли полными страдания
глазами, но Вэлли так ничего и не понял.

- Я же сказал "говори"! Словами!

Тут ему показалось, что вассал впервые не захочет повиноваться, но
вот юноша сглотнул и прошептал:

- Мой отец плетет циновки, а мать работает с серебром.

Можно было подумать, что он признается в кровосмесительстве или в
том, что торгует наркотиками.

Родовые знаки? Джа говорила о чем-то подобном, а Вэлли не решился
спросить, где они ставятся. А загадка, которую загадал ему бог - там
что-то про брата... Вэлли почувствовал непреодолимое желание подбежать к
зеркалу и осмотреть свои собственные веки - что же там у него самого?

- Ну и что? - спросил Вэлли. - Они - честные люди? Много работают?
Хорошо обращаются со своими детьми? - Нанджи кивал. - Тогда гордись ими!
Какая разница, чем занимается твой отец, если он хороший человек?

Что за потрясающая разница в морали! Вэлли уже открыл рот, чтобы
сказать, что его отец был полицейским, но вовремя остановился. В его ушах
зазвучал звонкий смех, которым бог ответил на такое заявление. Это могло
означать, что бог предвидел подобный разговор: ведь "полицейский"
прозвучало бы как "воин", а значит, Вэлли не должен говорить об этом
Нанджи.

Однако отец Вэлли Смита на протяжении всей своей сомнительной карьеры
понемножку занимался и тем, и другим, включая два года работы на ковровой
фабрике.

- Какое странное совпадение, Нанджи, - мой дед тоже плел циновки.

Нанджи открыл рот. Если бы поклонение героям можно было измерить по
шкале Рихтера, то Вэлли бы дошел сейчас до девяти с половиной.

- Ну и какое это имеет значение? Ведь мой вассал - ты, а не твой
отец. А сыновей делать он умеет, это ясно. Вот только мозги у него выходят
плохо, ты, слабоумный кретин!

В это время к ним торопливо вошел целитель. Пока он осматривал
пациента, Вэлли незаметно проскользнул в соседнюю комнату и быстро
захромал к зеркалу. На веках у него ничего не было. Так что об этом лучше
пока не заикаться.

Возвращаясь обратно, он стал думать о Нанджи. Эта непонятная
закомплексованность своим невоинским происхождением вполне объясняла,
откуда взялись его преувеличенные представления о чести и мужестве;
типичный случай перекомпенсации, хотя на языке Мира такого слова нет.
Здесь явно не помешает некоторая психотерапия. Если бы эта
стокилограммовая гора мускулов могла заменить мудрого бородатого венского
доктора... Да, для Зигмунда Фрейда тут непочатый край работы. Поэтому,
когда целитель уверил светлейшего, что серьезная опасность его подопечному
не грозит, получил свою плату и удалился, Вэлли приказал пострадавшему
лежать тихо, а сам устроился рядом с ним на табурете.

- Давай-ка поговорим о твоих неудачах в фехтовании, - сказал он. -
Когда это началось? Или всегда было так плохо?

Конечно же нет, ответил Нанджи, глядя в потолок; у него распухли
губы, и говорить ему было трудно. Сначала начинающий Нанджи первого ранга
был просто примером для всех. Бриу говорил, что он - прирожденный воин.
Бриу говорил, что никто не может выучить сутры быстрее и точнее, чем он.
Уже через две недели Бриу сказал ему, что можно было бы двигаться дальше,
если бы не специальное правило, по которому второй ранг присваивают
начинающим только через год. И вот через год после того, как он стал
воином, Нанджи продемонстрировал свое воинское искусство в двух боях со
Вторыми...

- Ну я их и отделал! - воскликнул он с тоской.

После этого он вновь взялся за тренировки, чтобы скорей получить
третий ранг, но тут случилось нечто ужасное. Однажды утром он обнаружил,
что, несмотря на все усилия, не может правильно держать рапиру. И с тех
пор никто не смог снять с него этого проклятия.

Так, подумал Вэлли, наконец что-то проясняется!

- Скажи, - спросил он, - а не произошло ли в это же время нечто
важное?

Лицо Нанджи сделалось совершенно бледным, и синяки проступили еще
отчетливей, и он весь напрягся.

- Я не помню! - ответил он.

- Ты не помнишь? Нанджи не помнит?

Или он лжет, или же сама попытка что-либо вспомнить приводит его в
ужас. Нет, он не помнит, он не хочет ничего говорить, он отвернулся к
стене и зарылся в подушку.

Вэлли был вполне уверен, что его догадка правильна. Новоиспеченный
Второй внезапно узнал, что воины охраны не так честны и неподкупны, как
это представлялось ему в его невинном простодушии. Он и теперь еще
идеалист и романтик - так каким же он был раньше! Каким образом он узнал
это? Связан ли он клятвой молчания? Чего ему стоило такое прозрение? Все
это не имеет значения. А имеет значение лишь то, что Вэлли вовсе не
психиатр, что в этом языке нет подходящих слов и что любая попытка
объяснить что-либо Нанджи только усложнит его положение.

- Хорошо, - сказал Вэлли, вставая, - я не могу объявить, что
Горрамини и Ганири нарушили правила чести, и мне придется ползти к Тарру.
Но я все равно с ними расквитаюсь, и поможешь мне ты.

- Я? - раздался сдавленный голос Нанджи.

- Ты, ты! Не позже, чем через неделю ты будешь драться с ними, и это
станет частью испытания на четвертый ранг. Ты их разделаешь на глазах у
всех.

- Это невозможно, мой повелитель! - запротестовал Нанджи.

- Не говори мне ничего подобного! - взревел Вэлли. - Я сделаю из тебя
Четвертого, даже если ты протянешь ноги.

Нанджи не спускал с него глаз; он решил, что его наставник говорит
вполне серьезно, и душа его в восторге воспарила к небесам. Нанджи,
четвертого ранга?!

- Так, - сказал Вэлли, - ты вел себя невероятно глупо! Ты поставил
меня в неловкое положение, ты подверг опасности мою миссию, ты
задерживаешь нас здесь. Ты будешь наказан.

Нанджи глотнул воздух и, предчувствуя недоброе, возвратился в
реальный Мир.

- Ты будешь здесь лежать до полудня, вот так, на спине, без еды. Это
к тому же лучшее лечение для всех твоих ран. И попытайся вспомнить, что с
тобой приключилось, что выбило тебя из колеи!..

Вэлли повернулся и шагнул к двери, а его вассал так и остался лежать
в постели с открытым ртом. Потом светлейший вспомнил про собачью
исполнительность Нанджи и сделал прощальный выстрел:

- Это не значит, что и мочиться ты должен в постели! - и дверь за ним
захлопнулась.

Завтрак в тот день не доставил ему большого удовольствия. Тарру уже
ждал его, сидя за большим столом в центре зала, и по бокам у него были
четверо Пятых, а свободное место напротив явно предназначалось для
светлейшего. Войдя, Вэлли не мог не заметить украдкой ухмыляющихся воинов
- вот что бывает с теми, кто берет себе в подопечные сыновей ковровщиков.

Вэлли извинился за поведение своего вассала и заверил хозяина, что
виновный примерно наказан. Тарру неохотно принял извинения и улыбнулся.
Непонятно, почему его улыбка всегда напоминала Взлли об акулах, ведь зубы
у достопочтенного вовсе не острые, и глаза - совсем не похожи на
стеклянные акульи зрачки, и морщины вокруг глаз - такое бывает у слонов,
но не у акул, и почтенные седины - тут уж и вовсе нет ничего от хищника.
Разве что взгляды, которые он бросает на седьмой меч, вкрадчивые,
зловещие: так акула осторожно описывает свои круги возле обреченной
жертвы.

- Конечно, подобные оскорбления не делают чести и хозяевам, - сказал
Вэлли, когда перед ним поставили тарелку с мясом. - Мне, наверное, стоит
поговорить с наставниками этих доблестных воинов. Кто они?

- Дело вот в чем, светлейший, - заговорил правитель, и лицо его при
этом было совершенно непроницаемо, - они ведь не хозяева, они гости, такие
же как и вы. Раньше их наставником был светлейший Хардуджу. Они попросили
разрешения остаться здесь на некоторое время, и я согласился.

Умно! Они думали, что Вэлли займет место Хардуджу. Если бы они
выбрали себе нового наставника, кого-нибудь из охраны, они стали бы