поднял со дна что-то живое, трепещущее, разбрызгивающее действительно
солнечные блики... Да что же это? Если бы не плескучий непрестанный трепет,
то она приняла бы это за махровое полотенце... Как завороженная, она на
цыпочках двинулась вперед, к этому шафранному чуду.
крыльев отдали свою золотую пыльцу твоему несказанно прекрасному,
неприкасаемому телу...
длинному полотнищу заживо, И бесчисленное множество крошечных крылышек еще
трепетало в бессильной попытке избежать медленного и мучительного умирания.
подчинял, - и ты испытаешь дуновение нежности, которой не знала ни одна
женщина мира!
приближающееся, чуть запрокинутое лицо. Его ярость, его жадность казались ей
недавно безумными. Но сейчас она поняла, что по-настоящему сумасшедшей была
эта нежность, безысходная, как смертная мука. Потому что такая нежность
способна убить ради того, чтобы не причинить мимолетной боли.
делать что-то по указке и под диктовку - неизбежности школьных лет. Но
никогда она еще не находилась в полной и безраздельной власти другого
человека, а тем более - безумца. Она вскинула руки, скорее от брезгливости,
чем от страха - терпеть не могла насекомых, даже бабочек, - и тут щекочущая,
дрожащая поверхность коснулась ее кожи. Она взвизгнула и ринулась в сторону,
совершенно перестав ориентироваться во всем этом хаосе мебели, чаш и цветов;
комната вдруг стала гораздо меньше - в первую секунду ей снова показалось,
что сдвигаются стены, но затем она увидела, что от настоящих неподвижных
стен отделились какие-то ломаные полупрозрачные поверхности, и вот они-то и
перемещаются, создавая вокруг нее что-то вроде лабиринта, одновременно
реального и эфемерного, точно компьютерное построение.
где стояло парчовое кресло. - Бросай!
голос, и Таира, вглядевшись, с ужасом увидела, что над креслом, в котором
полулежала принцесса, медленно поднимаются, изгибаясь, не то змеи, не то
кольчатые стебли.
возникающие то тут, то там призрачные конструкции. Но они теснились на ее
пути упрямо, словно по чьему-то расчету, и, чувствуя, что вырваться из их
мерцающего хаоса - дело безнадежное, она поступила так, как делала всегда:
пошла напролом. Упругие поверхности отбрасывали ее, но она билась всем
телом, локтями, коленями, и неумело сооруженное сари слетело на пол, и
гневный голос за спиной крикнул: "Довольно!" - и лабиринт растаял, но слепая
ярость свободного существа, которое попытались заключить в клетку, не
оставила Таиру, когда она в три прыжка преодолела оставшееся расстояние и
голыми руками схватилась за то, что реяло над полулежавшей принцессой.
узор, которым была заткана обивка парчового кресла, волшебным образом ожил
и, отделившись от своей основы, теперь легко подымался вверх, колеблясь и
сплетаясь в тонкие шелково-золотые жгуты. Один из них уже опутал ноги моны
Сэниа, не давая ей подняться с кресла, другой ее опоясал, прижимая руки и
туловище к спинке. Остальные нити, завитки и обрывки тесьмы колыхались,
словно отыскивая друг друга, возле шеи. Таира рванула их на себя, но
порвалось лишь несколько ниточек, а все остальное ускользало с леденящим
шелестом...
исчезновения, твоя сибилла обязательно делает один шаг, - прозвучал за
спиной голос Оцмара. - Теперь она лишена этой возможности и не отнимет тебя
от меня...
принцессы неразлучный десинтор. - На боевом?
занемогшей зверюге ампулу со снотворным, отец брал ее с собой в заповедник.
Но сейчас привычное оружие было ей не по руке, и топкий жужжащий луч
разряда, которым она с остервенением косила парчовые удавки, чуть было не
опалил лицо связанной женщине. Наконец все ожившие охвостья, реявшие над
креслом, валялись на полу, но с теми, которые уже держали мону Сэниа, было
труднее. Таира попыталась подсунуть под тонкие путы ладонь - не проходила.
Жечь прямо по телу было невозможно. И угораздило же ее снять свои замшевые
лосины, на поясе которых всегда висел охотничий нож! Она в ярости
оглянулась, прикидывая, из какой драгоценной вазы получатся осколки
поострее, - и почувствовала на своем лице горячечное дыхание.
которую уже никто не сможет отнять. Дикарская, варварская радость была еще
более безумна, чем его жадность, его страсть и его нежность.
ничего от нормального человека - только удовлетворенное вожделение людоеда.
равно не будет по-твоему!
раковины фонтанов. - Будет, делла-уэлла!
неровностям стены. Теперь отступать было уже некуда. Высокие чешуйчатые
сапоги отгораживали от нее весь остальной мир. Ну что, цепляться за его
ноги, молить о пощаде?
теперь так близко, что она могла бы пересчитать трещинки на пересохших
губах.
от ожидания губами. - Здесь. Сейчас.
видно, сели батареи. Оцмар лежал перед нею в неловкой позе, не успев встать
с колен. Таира вытянула шею, тревожно оглядывая его, - в полумраке его
темно-зеленая одежда казалась черной, и на ней ничего не было заметно. Но
вот на полу... Дура несчастная, раньше надо было жмуриться - тогда, может
быть, и удалось бы промахнуться!
крошечный черный фонтанчик выбрызгивался откуда-то из плеча, - все
сбылось... по-моему.
всего ее сейчас удивляло, что кровь у него почти черпая, а ведь это
артериальное кровотечение, перебита плечевая артерия, и каждая минута
дорога.
приземистая фигура и не спеша двинулась к ним. Кадьян. Таира вскочила,
метнулась ему наперерез, вцепилась в рукав:
мертвых...
анделисы... оживят... в другой раз мне... может... и не посчастливится...
Так, значит, вот этого он и хотел здесь и сейчас? Кадьян осторожно
освободился от ее пальцев, почтительно поклонился, косясь на голубую звезду,
и, прихрамывая, направился к своему князю. Поднял его легко, так же
неторопливо перенес на кровать. Замер, словно ожидая чего-то, хотя чего тут
еще было ждать? Потом с каким-то нечеловеческим бесстрастием произнес:
моему приказу, - в Берестяной... колодец... это и будет жерт... - он
закашлялся, захлебываясь кровью, - жертвенным даром... солнцу.
дадут ему умереть? Таира на цыпочках приблизилась к высокому ложу, положила
руки на закапанное кровью покрывало. Еще более истончившееся за эти
несколько минут лицо обернулось к ней:
от самого... самого страшного горя... в твоей... жизни...
тебя... - И в этот миг она верила тому, что говорила.
неожиданной силой, и лицо его начало угасать, - Будь благословенна...
неприкасаемая...
раскрытую ладонь в его сторону и не сомневаясь в исполнении своей воли.
ее солнечных волос сыпались на постель, едва лезвие касалось их; она
собирала их горстями и осторожно укладывала на подушке вокруг головы Оцмара,
осеняя ее золотым нимбом, на костенеющие сжатые руки, на невидимое пятно
крови, напитавшей одежду. Кадьян стоял поодаль, ждал - не осуждающе, не
насмешливо, не покорно.
Корнев Павел
Панов Вадим
Василенко Иван
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий
Рыбаков Вячеслав