свет, лег на диван напротив контрольного экрана, чтобы, приоткрыв глаза,
можно было видеть голубую звездочку "Униона". И когда она подолгу
задерживалась на одном месте, Афанасий Гаврилович вскакивал с дивана и,
шлепая босыми ногами по колючему, точно жнивье, ковру, подбегал к приборам.
часа, - значит, диск остановился на очередной заданной высоте.
человечек, заспиртованный в банке. Стоит эта банка в музее, и все на нее
смотрят. Человек в зеленом пиджаке, длинноволосый. Вдруг он начинает
расти, пухнуть. Банка лопается, и на столе уже извивается в уродливом
танце не кто иной, а сам Набатников.
экране мерцает далекая звезда, ее отблеск лежит на мраморных шлифованных
срезах, на страницах начатой рукописи. Все живое, теплое, настоящее.
и четче, будто по ней с нажимом проводили карандашом. С неба смывалась
темная краска, постепенно уходя в высоту. И вот когда над горой
прочертилась золотая полоса, когда у подножия башни заблестели мокрые
камни, Набатников взял свою походную сумку, вытащил из шкафа ружье и
отправился в горы.
окрестностям, но вместо ружья предпочитал пользоваться геологическим
молотком. Тоже охота, но бескровная и не менее увлекательная. А ружье брал
на всякий случай. Места дикие, малообжитые, встречается и всякое зверье.
знал прекрасные черные, с золотыми прожилками хорвирабские мраморы
Армении, находил куски мрамора цвета запекшейся крови, похожие на
знаменитые шрошинские мраморы Грузии. В его коллекции были шлифованные
осколки серо-фиолетовых, бледно-зеленых, голубых местных мраморов, с
изумительным многообразием рисунков и оттенков. Каждый такой кусок
Набатников рассматривал как неповторимую картинку. Он видел в сочетании
пятен, линий, нежнейших переходах одного цвета в другой, то горный пейзаж,
то бурное море, то закатное небо.
шлифовки мраморных кусков и частенько по вечерам проводил время за своим
любимым занятием. Это было одно из маленьких его увлечений, причем
началось оно недавно, только здесь, когда пришлось столкнуться со
своеобразным великолепием высокогорной природы. Она не балует ни тенистыми
лесами, ни цветами, ни виноградниками, суровы и каменисты берега здешних
рек. Но именно камни, молчаливые и прекрасные, покорили нашего физика,
хотя он ими никогда не занимался, и профессия его - изучение невесомых
частиц материи - очень далека от тяжелых, чересчур уж земных каменных
глыб, так поэтично и тонко воспетых академиком Ферсманом в его "Песне о
камне". Но для Ферсмана камень был всем: его трудом, наукой, жизнью. А для
Набатникова - второй, возможно недолгой, любовью, но чистой и благородной.
удовлетворения, если не считать бодрящего ощущения утренней прогулки.
Далеко уйти он не мог - беспокоился за испытания, - а ближайшие тропинки
были им все исхожены. Попались два довольно интересных полупрозрачных
халцедончика, которые из-за своей твердости трудно обрабатываются, тем
более при таком примитивном оборудовании, какое имелось в распоряжении
Набатникова. Ничего другого заслуживающего внимания, а главное, того, чего
не было в его коллекции, Афанасий Гаврилович не нашел.
сколько неприятностей приносят эти орлы чабанам, Набатников прицелился и
выстрелил.
разрывной, зажигательной гранаткой - что уж совсем маловероятно, - но орел
не просто упал, а как бы вспыхнул и превратился в облачко.
следов не осталось.
мог считать оптический обман. Какой-нибудь отблеск на фоне облаков. Что же
касается убитой птицы, то, видно, она упала в ущелье. Не заметил, как
падала? Ну что ж, ничего удивительного - охотник он неопытный, выстрел
ослепил его, пришлось зажмуриться. Вот и проморгал.
факта - столкновение с орлом самолета и сегодняшний "оптический обман". Во
всяком случае, над этим надо призадуматься, и не только самому, но и
другим товарищам, более компетентным.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Получилась она как сугубо приключенческая. Тут есть и
На освещенную луной поляну из зарослей ежевики выполз шакал, тощий,
похожий на бездомную собаку. Выступающие ребра едва скрывала облезлая
шерсть.
ящерицами, падалью.
рысцой домашнего пса перебежал он поляну, поднял голову, заскулил и вдруг
смолк.
боязливо выглянул оттуда. Человек не шевелился. Крадучись, шакал
приблизился, зевнул, лениво вылизал свою облезшую шкуру и завыл.
всему телу. Откуда она? Что было раньше? Мелькают обрывки воспоминаний. Он
висел на тросе, горы подступали все ближе и ближе. Высокая зубчатая стена
двигалась навстречу. Как черным мхом, заросла она лесом, и только на самой
вершине торчали остроконечные скалы.
там Тимофей. Чтобы диск перелетел через гору, надо выбросить балласт.
Совсем рядом, казалось, что рукой достанешь, проплывали темные, густые
деревья.
Другая ветка больно ударила по руке.
из светящегося диска вырвались огненные струи и он помчался в высоту. Что
было потом, Вадим уже не помнит...
* * * * * * * * * *
Он приподнимает веки, расклеиваются ресницы. Сквозь листву просвечивают
звезды.
Острый сук, как гвоздь, впился в бок, плечо онемело. Надо спуститься на
землю.
Наступает на нее - и в глазах кровавая пелена. Неужели сломал? Нога
соскальзывает.
Горный склон. Трава будто покрыта инеем. Черные, уродливые тени деревьев.
до утра? Тоже нельзя. Надо предупредить, что там наверху Тимофей. Он
подползает к кустарнику, выламывает палку, кривую, суковатую, и, опираясь
на нее, пробует идти. Нога распухла, отяжелела, словно налилась свинцом.
добрался до лесной чащи. Но как найти там дорогу? Он предполагал, что идти
надо вниз, по склону, в долину, где должны быть селения.
куста метался зверь. Он припадал на задние лапы, кружился и что-то трепал
в зубах. Холод в сердце. Неужели пантера? В Армении они встречаются
иногда. А сам он где? Возможно, что и в Армении. Стоял в нерешительности,
раздумывал.
достанет. И как добежать?
суковатую палку и...
Корнев Павел
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Василенко Иван
Майер Стефани