наудачу.
пепла. Между безмолвных стен стояли одно против другого пустые кресла,
играла музыка.
Бутылка пятновыводителя разбилась вдребезги о плиту. Миг - и вся кухня
охвачена огнем!
насосами, хлынули струи воды. Но горючая жидкость растекалась по линолеуму,
она просочилась, нырнула под дверь и уже целый хор подхватил:
полопались от жара, и ветер раздувал огонь.
яростной бесцеремонностью летели из комнаты в комнату и неслись вверх по
лестнице, дом начал отступать.
воды и возвращались за новым запасом. И стенные распылители извергали
каскады механического дождя. Поздно. Где-то с тяжелым вздохом, передернув
плечами, замер насос. Прекратился дождь-огнеборец. Иссякла вода в запасном
баке, который много- много дней питал ванны и посудомойки.
он, словно гурман, смаковал картины Пикассо и Матисса, слизывая маслянистую
корочку и бережно скручивая холсты черной стружкой.
портьеры!
ртами- форсунками зеленые химикалии.
хлестало двадцать змей, умерщвляя огонь холодным чистым ядом зеленой пены.
чердак, где стояли насосы. Взрыв! Электронный мозг, управлявший насосами,
бронзовой шрапнелью вонзился в балки.
одежду.
от жара, сеть проводов - его нервы - обнажилась, словно некий хирург содрал
с него кожу, чтобы красные вены и капилляры трепетали в раскаленном воздухе.
Караул, караул! Пожар! Бегите, спасайтесь! Огонь крошил зеркала, как хрупкий
зимний лед. А голоса причитали: "Пожар, пожар, бегите, спасайтесь!" Словно
печальная детская песенка, которую в двенадцать голосов, кто громче, кто
тише, пели умирающие дети, брошенные в глухом лесу. Но голоса умолкали один
за другим по мере того, как лопалась, подобно жареным каштанам, изоляция на
проводах. Два, три, четыре, пять голосов заглохли.
пурпурные жирафы. Пантеры метались по кругу, поминутно меняя окраску; десять
миллионов животных, спасаясь от огня, бежали к кипящей реке вдали...
можно было различить хор других, сбитых с толку голосов, еще объявлялось
время, играла музыка, метались по газону телеуправляемые косилки,
обезумевший зонт прыгал взад-вперед через порог наружной двери, которая
непрерывно то затворялась, то отворялась, - одновременно происходила тысяча
вещей, как в часовой мастерской, когда множество часов вразнобой лихорадочно
отбивают время: то был безумный хаос, спаянный в некое единство; песни,
крики, и последние мыши-мусорщики храбро выскакивали из нор - расчистить,
убрать этот ужасный, отвратительный пепел! А один голос с полнейшим
пренебрежением к происходящему декламировал стихи в пылающем кабинете, пока
не сгорели все пленки, не расплавились провода, не рассыпались все схемы.
дыма и искр.
плита с сумасшедшей скоростью готовила завтраки: десять десятков яиц, шесть
батонов тостов, двести ломтей бекона - и все, все пожирал огонь, понуждая
задыхающуюся печь истерически стряпать еще и еще!
этаж, цокольный этаж - в подвал. Холодильники, кресла, ролики с фильмами,
кровати, электрические приборы - все рухнуло вниз обугленными скелетами.
стоять среди развалин Из этой стены говорил последний одинокий голос, солнце
уже осветило дымящиеся обломки, а он все твердил:
рыбалку? На самом деле слова были не мамины, Тимоти отлично это знал. Слова
были папины, но почему-то их за него сказала мама.
согласился. Тотчас поднялся шум и гам, в мгновение ока лагерь был свернут,
все уложено в капсулы и контейнеры, мама надела дорожный комбинезон и
куртку, отец, не отрывая глаз от марсианского неба, набил трубку дрожащими
руками, и трое мальчиков с радостными воплями кинулись к моторной лодке - из
всех троих один Тимоти все время посматривал на папу и маму.
назад, а лодка помчалась вперед, под дружные крики "ура!".
волосатую руку. Вот за изгибом канала скрылась изрытая площадка, где они
сели на своей маленькой семейной ракете после долгого полета с Земли. Ему
вспомнилась ночь накануне вылета, спешка и суматоха, ракета, которую отец
каким-то образом где-то раздобыл, разговоры о том, что они летят на Марс
отдыхать. Далековато, конечно, для каникулярной поездки, но Тимоти
промолчал, потому что тут были младшие братишки. Они благополучно добрались
до Марса и вот с места в карьер отправились - во всяком случае, так было
сказано - на рыбалку.
не мог понять, в чем дело. Они ярко светились, и в них было облегчение, что
ли. И от этого глубокие морщины смеялись, а не хмурились и не скорбели.
глади.
простерся на берегу для них одних и дремал в жарком безмолвии лета,
дарованном Марсу искусством марсианских метеорологов.
косогоре, несколько поваленных колонн, заброшенное святилище, а дальше -
опять песок, песок, миля за милей... Белая пустыня вокруг канала, голубая
пустыня над ним.
пронесся над голубым прудом, врезался в толщу воды и исчез.
разрушенные города, и люден, которые убивали друг друга, сколько он себя
помнил. Но ничего не увидел. Война была такой же далекой и абстрактной, как
две мухи, сражающиеся насмерть под сводами огромного безмолвного собора. И
такой же нелепой.