фургонами, быть фактическим, а не номинальным главой - это сулило много
преимуществ. Это также положит конец несчастьям и бедам, которые всегда
вызывает грызня.
все выдвигают меня, а завтра Оролла или другого. У меня есть свои люди, но
у Оролла и остальных тоже.
вниманием Сиббоса, и я высказываю мнение бога.
благоговейным.
духовная. Если оказавшись во главе, ты перестанешь повиноваться мне, огонь
бога обрушится на тебя.
этом.
Но кое-что было в пользу Герета. Пусть он был не особенно сильной
личностью. Оролл, которому полагалось бы иметь больший вес и авторитет,
обладал хитростью, но был чересчур нерешительным, когда доходило до
действия. Герет, с другой стороны, в этом случае стал бы действовать,
пусть даже и неправильно. Караванщики раскололись на шесть фракций: люди и
слуги каравана Герета и люди и слуги других пяти. Первоначально каждая
группа присягала на верность своему собственному князю-купцу, но так как в
группе Герета было существенно больше мужчин и женщин, чем в любой другой
команде, их голос обычно бывал самым громким. Вдобавок к этому подручные
Герета носили его личную сине-коричневую форму. Охрана была у всех купцов,
но охрана Герета, одетая в соответствии с должностью, обычно вела себя
более воинственно, производя этим психологическое воздействие. Последним
фактором в пользу Герета был его груз - пшеница, кукуруза и готовая мука.
В его задачу входило снабжать всех во время пути хлебом, и, хотя
караванщики могли прожить на своих запасах соленого мяса, сушеного сыра и
фруктов, теплый свежий хлеб был им весьма любезен. Наверное, это было
лучшим объяснением почему весь караван время от времени нарекался "народом
Герета". Но, как и к богу, к нему обращались, только проголодавшись.
важна для меня, так как она служила мне укрытием. Вследствие этого я
возносила ему молитвы по утрам и вечерам, и они привыкли молиться вместе
со мной. Помогая больным, я взывала персонально к нему. Когда мы разбивали
стан, в укромном месте устанавливали одетую статую, и я благодарила его за
нашу безопасность. Никому не навязывали посещать эти поклонения, но
большинство приходили. Так вера стала вездесущим явлением, более важным,
чем раньше. И теперь это принесло мне большую пользу, так как именно через
Сиббоса я сделала Герета вожаком.
Сиббосу молитву, то простояла дольше, чем обычно, а потом повернулась и
посмотрела на толпу. Был один из тех серо-стальных бесконечных дней, очень
холодных, и все сгрудились поплотней.
грозит опасность.
потом снова повернулась и сказала:
не могу найти ее в этом узоре. Перед зверем яма, в которую он упадет,
потому что у него нет направляющей головы. - Толпа забормотала, а я
развела руки в стороны и крикнула: - Это караванщики. Шесть частей без
вождя.
имена каждый своего князя-купца.
Таково предупреждение Сиббоса. Помолимся же ему, дабы он направил нас.
зла. Защити нас от опасности и беды. Дай нам здравое суждение о том, что
мы творим. Дай нам хлеб и воду, покой и отдых. И когда мы призовем тебя,
не отвернись от нас.
хлеб", столь невинно вставленная в молитву, бессознательно напоминала о
Герете, торговце пшеницей. Закончив молитву, я посмотрела на них и
спросила:
женщин выкрикнули его имя. Они так и сделали, и - как-то вся разом - толпа
подхватила крик. Она забурлила и направилась к его фургону, и вскоре
вышел, притворно изумляясь, Герет и неохотно согласился стать их
начальником.
концов согласились, что лидерство было по существу ничем, но могло
оказаться полезным для поддерживания порядка. Как и и предполагала, Оролл
был слишком нерешителен, а прочие последовали за ним и примирились со
сложившимся положением.
руководила я. На этот раз я ощутила силу власти и свободу, и чувство
самоотождествления. Я проводила долгие часы, склонясь над старыми
пожелтевшими картами страны, в которую мы двигались, страны за Кольцом и
Водой. И теперь, когда я видела сны, то чувствовала впереди манящую
прохладу Нефрита. Как бы невероятно это ни казалось, я вела себя, сама
того не ведал, к своей цели. И ни разу не отклонилась, только
задерживалась в пути - как время, проведенное в деревне с Дараком, а
теперь и с караваном. Никогда раньше осознание скорого достижения цели не
было таким сильным. Я просыпалась, пылая от радости, трепеща и светясь от
ожидания. Скоро, скоро.
коварному подъему среди покрытых белыми шубами скал, к черной круглой
дыре: туннелю через Кольцо.
футов в высоту, хотя местами это варьировалось, стены и потолок
расширялись или смыкались. Но пространства для проезда всегда хватало, а
через определенные промежутки мы встречали широкие залы-пещеры, где могли
остановиться и устроить привал. Хуже всего была сочащаяся влага, гулкая
беззвучность, которая, казалось, разговаривала с тобой, и тьма, колышущая
пламя факелов, словно крылья гигантских нетопырей. И постоянно
присутствовал безымянный страх.
Взрослые тоже стали добычей внезапных болей и обмороков, которые они
приписывали дурному воздуху, ползущему через туннель со стороны гор. Страх
был делом естественным; я ожидала его - бессознательный ужас перед
нависшими над нашими головами милями скальной толщи, первозданный ужас
перед темным подземельем, обычный для всех созданий, которые смертны и
хоронят своих покойников в земле. И все же этот страх был больше, чем
суеверные кошмары. Я знала задолго до того, как нашла ключ к нему. Дух
Сгинувших был в этом месте очень силен.
как прежде. Мои чувства притупились. Я видела мельком, как строилось это
сооружение - людей надсмотрщиков, выступивших против собственного народа
из страха перед Высшей Расой. Увидела вспотевшие бригады, подымающие
камень, их тела мертвенно-белого цвета, как у слизней, от многолетнего
пребывания под землей. Мелькали и щелкали бичи. Люди падали замертво. А
когда являлись _о_н_и_, то были прекрасными - в агонии вырождения. У них
были связаны с этим туннелем более великие замыслы, но не хватило времени
их исполнить - колонны, резьба, фрески. Этому проходу предназначалось быть
не всего лишь пробитым в скале следом червя, а еще одним из их
непревзойденных и превосходных произведений искусства, построенных трудом
и несчастьем подчиненных. Позже я обнаружила нацарапанные на стене знаки -
стершиеся и не поддающиеся прочтению ничьих глаз, кроме столь зорких, как
мои. Они были самой древней формой языка, слышанного мной в деревне, в
горах, в Анкуруме и среди караванщиков. И все они были проклятьями -
проклятьями Великим - проклятьями людей.
влажную, увешанную сталактитами, похожими на жесткую бахрому стеклянного
занавеса. В ней находился черный бассейн, а на дне тускло поблескивали
кости. И на самом краю бассейна - стих, высеченный на древнем языке: