ей нравился сам процесс.
Земле... хоть эта сучка Ламия и не верит мне. Мы жили в поместье моей
матери на острове близ берегов Северо-Американского Заповедника.
рассвет. Силуэты деревьев у юго-западного края лужайки кажутся вырезанными
из папиросной бумаги. Небосвод из полупрозрачного фарфора не пятнает ни
единое облачко, ни единый инверсионный след. Предрассветная тишина...
Такая тишина бывает в зале за секунду до того, как оркестр грянет
увертюру. И, как удар литавр, восход Солнца. Оранжевые и бежевые тона
вдруг вспыхивают золотом, а затем медленно остывают, расцветая всеми
оттенками зеленого: тени листьев, полумрак поддеревьями, кроны кипарисов и
плакучих ив, тускло-зеленый бархат прогалин.
вокруг него простиралась равнина, в миллион раз большая. Лужайки размером
с небольшую прерию, покрытые нежнейшей травкой, чье мягкое совершенство
так и манило прилечь и вздремнуть. Величественные, раскидистые деревья -
солнечные часы Земли. Их тени синхронно поворачиваются: слитые воедино,
они затем разделяются и сокращаются, отмечая наступление полудня, и,
наконец, на закате дня вытягиваются на восток.
Стволы баньяна тянутся ввысь, подобно колоннам храма, крыша которого -
небо. Вдоль каналов и причудливо извивающих ручьев выстроились ивы, ветви
которых поют древнюю погребальную песнь.
склоны холма напоминают округлые бока самки какого-то громадного зверя,
сжавшейся в комок перед прыжком.
дворе ловит первые лучи восходящего солнца, а в послеполуденный час череда
зубцов на южном крыле отбрасывает треугольные тени на хрустальную
оранжерею. Восточное крыло, опутанное целым лабиринтом балкончиков и
наружных лестниц, благодаря игре света и теней кажется сошедшим с гравюр
Эшера.
необитаемой. Обычно мы наезжали в поместье, когда наступала "ремиссия" -
этим расплывчатым термином обозначали непродолжительные (от десяти до
восемнадцати месяцев) периоды затишья между планетарными спазмами. В это
время черная мини-дыра, которую Киевская Группа засадила в самый центр
Земли, как бы переваривала содержимое своей утробы в предвкушении
очередного пиршества. А когда опять наступал "период активности", мы
отправлялись "к дяде Кове", то бишь на расположенный за орбитой Луны
терраформированный астероид, который отбуксировали туда еще до исхода
Бродяг.
ложкой в жале. Я не собираюсь оправдываться. После трех тысяч лет игры в
демократию уцелевшая аристократия Старой Земли пришла к выводу, что
единственный способ избавиться от всякой швали - не давать ей
размножаться. Точнее, финансировать строительство флотилий "ковчегов",
исследовательские экспедиции спин-звездолетов, заселение других планет с
помощью нуль-Т и так далее. Вот почему Хиджра проходила в такой панической
спешке. Пусть они уматывают к черту на кулички, плодятся там сколько их
душеньке угодно и оставят Землю в покое! Тот факт, что матушка-Земля
подыхала, как старая больная сука, вовсе не лишал этих подонков страсти к
первооткрывательству. Как же, нашли дурачков!
взрослым. По достижении шестнадцати стандартных лет я, как и положено,
отправился побродить по свету и, путешествуя по Индии, встретил настоящего
попрошайку. Потом я узнал, что индуисты сохраняли институт нищенства по
религиозным мотивам, но в тот момент я видел перед собой человека в
лохмотьях, изможденного, с выпирающими ребрами, который протягивал мне
плетеную корзинку с древние кредит-дисководом, предполагая, очевидно, что
я вставлю туда свою универсальную карточку. Друзья решили, что у меня
истерика. Меня вырвало. Случилось это в Бенаресе.
странно, вспоминаю его я без отвращения. Скажем, от знаменитых приемов
гранд-дамы Сибиллы (она приходилась мне двоюродной бабушкой по матери) у
меня остались приятнейшие воспоминания. Припоминаю один такой трехдневный
прием на Манхэттенском архипелаге. "Челноки" доставляют все новых и новых
гостей - из Орбит-сити, из Европейских куполов. Громада Эмпайр Стейт
Билдинг возвышается над водной гладью, ее огни отражаются в лагунах и
каналах, заросших папоротником; на смотровую площадку небоскреба садятся
магнитопланы, из них выходят пассажиры... а на крышах соседних зданий (они
похожи на острова-переростки) дымятся жаровни...
игр. По слухам, на этом таинственном континенте проживало около восьми
тысяч человек, но половину из них составляли лесничие. Среди остальных
были инженеры-экологи, палеореконструкторы-нелегалы, которые усердно
воскрешали допотопную флору и фауну, дипломированные первобытные племена
вроде Сиу Огалалла или Гильдии Падших Ангелов и случайные туристы. Про
одного из моих кузенов рассказывали, что он бродил в Заповеднике от одного
контролируемого участка к другому, но, разумеется, на Среднем Западе, где
эти участки идут сплошняком, а потому риск напороться на стадо динозавров
невелик.
Гея умирала, но пока еще медленно. Большие разрушения происходили только в
"активные" периоды. Однако эти спазмы становились, как и было предсказано,
все чаще, ремиссии - все короче, а последствия каждого очередного приступа
- все страшнее. Тем не менее Земля еще держалась и, как могла, зализывала
свои раны.
самом деле таковой была вся наша умирающая планета. В семилетнем возрасте
я получил от матушки в полное распоряжение магнитоплан и теперь всего за
час мог попасть в любую точку земного шара. Поместье, где жил мой лучший
друг, Амальфи Шварц, располагалось у горы Эребус, на территории бывшей
Антарктической Республики. Мы встречались каждый день. То обстоятельство,
что законы Старой Земли запрещали нуль-Т, беспокоило нас меньше всего.
Лежа ночью на склоне какого-нибудь холма, мы смотрели вверх. Перед нашими
глазами сияли все десять тысяч Орбитальных Огней и двадцать тысяч
сигнальных огней Кольца, а за ними - не то две, не то три тысячи видимых
невооруженным глазом звезд. Но мы не испытывали ни зависти, ни желания
присоединиться к Хиджре, которая уже тогда плела из нитей нуль-каналов
Великую Сеть. Мы были просто счастливы.
живой человек, а персонаж одного из моих романов об Умирающей Земле.
Возможно, так оно и было. А может, я сам был воспитан роботами в одном из
Европейских куполов, или вскормлен молоком андроидов в Амазонской Пустыне,
или меня просто вырастили в чане, как дрожжи. Как бы то ни было, я
вспоминаю мать именно такой, не слишком реальной. Вот она идет, словно
привидение, в белом ниспадающем наряде по темным анфиладам нашего дома. А
вот мы сидим в оранжерее. Алый свет играет на бесчисленных пылинках,
парящих в воздухе. Мать разливает чай. Тонкие пальцы... Тонкие синие
прожилки вен на тыльной стороне ладони... Блики свечей в ее волосах, как
золотые мушки в паутине... Волосы, разумеется, собраны в узел, как и
полагается гранд-даме. Иногда во сне я вспоминаю ее голос. Я слышу, как
она что-то напевает или говорит, и у меня рождается странное чувство, что
все это происходило еще до моего рождения, но когда я просыпаюсь,
оказывается, что это ветер шелестит кружевными шторами или какое-то чужое
море с шумом бьется о камни.
именно поэтом. Я чувствовал, что у меня просто нет выбора. Видимо, красота
умирающего мира коснулась меня своим последним дыханием, и с тех пор я был
обречен до конца дней своих играть словами, искупая грехи человечества,
бездумно разрушившего свою колыбель. И вот, в результате всей этой
чертовщины, я стал поэтом.
причем весьма преклонных лет, беженец из пропахшей потом древней
Александрии. В свое время он поульсенизировался по какой-то варварской
допотопной методике, вследствие чего весь светился бело-голубым огнем и
напоминал залитую в пластик переоблученную мумию. Но при этом был
похотлив, как козел. Несколько веков спустя, когда и я переживал сатириаз,
мне стали наконец понятны эти приапические импульсы, управлявшие бедным
доном Бальтазаром, но тогда они воспринимались просто как досадная помеха,
вследствие коей в дом нельзя было нанять хорошенькую горничную. Впрочем,
дон Бальтазар не брезговал и служанками-андроидами. Он трахал всех подряд.
было ничего гомосексуального. О страстях, обуревавших его, я догадывался
лишь по косвенным признакам. Иногда он вовсе не являлся на урок, а в
другой раз с необычным рвением заставлял меня заучивать наизусть Овидия,
Сенеша или Ву.
классику, совершали экскурсии на руины Афин, Рима, Лондона и Ганнибала,
(штат Миссури), прекрасно обходясь без экзаменов и тестов. Дон Бальтазар
утверждал, что я все схватываю на лету, и я оправдывал его ожидания. Он
убедил мою мать, что для меня, отпрыска Старой Семьи, так называемое
"прогрессивное образование" совершенно не подходит. А потому мне удалось
избежать всех прелестей прямой накачки знаний посредством трансплантации
РНК, инфосферной суггестопедии, форсированной загрузки подсознания,
Адамов Григорий
Акунин Борис
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Березин Федор
Лукин Евгений