сундуками и чемоданами. У стола сидели Спасенный и Мурад Джураев,
переставляя по доске белые и черные камни. Должно быть, нарды, догадался
Матвей Бенционович, не признававший никаких игр, кроме шахмат и преферанса.
товарищ окружного прокурора Бердичевский, - ледяным тоном произнес он,
обращаясь к секретарю.
Черкес на посетителя взглянул мельком и снова уставился на доску, бормоча
под нос что-то невнятное. Примечательно было то, что даже в помещении дикий
человек не снимал папахи и неизменного кинжала.
поздоровался. Лишь на миг оторвал взгляд от бумаг и спросил:
потому что известно: кто громко лает, тот не кусается. Укусить Бубенцову
было уже нечем - зубки затупились.
полетели чернильные брызги, - После того как губернатор по вашему
представлению распорядился прекратить расследование, мне тут больше делать
нечего. Ничего, господа заволжцы, съезжу в Петербург и вернусь. И тогда пущу
всю вашу богадельню по ветру.
раздражении. И куда только подавалась всегдашняя ленивая снисходительность?
роль. - Антон Антонович просят вас немедленно к ним пожаловать. И даже
приказывают.
вас из пределов губернии, пока вы не представите удовлетворительные
объяснения в связи с незаконным арестованием зытяцких старейшин и убиением
трех зытяков, которые пытались их освободить.
оружием в руках. Сами виноваты. А насчет незаконности арестования старейшин
- это мы еще посмотрим. Покрываете идолопоклонников? Ничего, Константин
Петрович спросит с вас и за это. - Владимир Львович встал и надел сюртук. -
Черт с вами. Заеду к вашему Гаггенау. Не ради него, а ради Людмилы
Платоновны. Она милашка. Поцелую ручку на прощание.
замыслил устроить Антону Антоновичу напоследок какую-нибудь унизительную
каверзу.
торжествующую улыбку. Ручонки у вас, сударь, коротки.
укладывал саквояж, Черкес стоял подле окна и высматривал что-то во дворе.
невообразимое.
его за горло своими короткими железными пальцами.
секунду со двора донесся топот множества ног.
бросился к одному из чемоданов и выхватил оттуда длинноствольный револьвер.
стекло и три раза пальнул наружу. Раздался истошный вопль, а в следующее
мгновение из двора ударили ответные выстрелы, да так густо, что со стен и
потолка полетели брызги штукатурки, на рояле лопнул графин с хризантемами, а
настенные часы вдруг взорвались отчаянным боем.
корточки и Бубенцов. Когда пальба немного поутихла, брезгливо сказал:
черный ход - и на конюшню. Поскачу в Питер. Ничего, утрясу. А ты популяй еще
немножко, чтоб я мог оторваться, и сдавайся. Я тебя вызволю. Понял?
же, на брюхе, уполз за ним.
Мурад сдаваться нэ умэет.
кто-то вскрикнул, и стали бить залпами. Улучив момент, абрек пальнул еще
раз, но ту! ему не повезло. Папаха слетела на пол, мотнулась сизая, обритая
голова, и по щеке прорисовалась багровая борозда, немедленно засочившаяся
кровью. Мурад сердито вытер лицо рукавом грязного бешмета и выстрелил поверх
подоконника.
внутренней борьбы. На одной чаше был только долг, на другой - жена,
двенадцать (собственно, уже почти тринадцать) крошек и в придачу собственная
жизнь. Прямо скажем, груз неравный. Бердичевский решил, что будет сидеть
тихонько - в конце концов, можно отрядить за Бубенцовым и погоню. Но сразу
же после принятия этого спасительного решения в пальбе наступило затишье, и
Матвей Бенционович, перекрестившись, отчаянно крикнул:
черную дыру, смотревшую ему прямо в переносицу. Сухо щелкнул курок, потом
снова, и Черкес, не по-русски выругавшись, отшвырнул бесполезный револьвер.
потому что кавказец выхватил свой чудовищный кинжал и, согнувшись, метнулся
к товарищу прокурора.
было все равно что бить кулаком о камень. Околдованный таинственным
мерцанием широкого клинка, Матвей Бенционович замер.
горлу и сказал, дыша в лицо кровью и чесноком:
А так еще долго будэм разговор разговаривать. Володя подальше уйдет - тогда
зарэжу.
черной бороды и кровоточащей щеки.
шлагбаумы! Елисеев, бери четверых и давай к конюшне!
принесла. Дышать с перехваченной шеей было трудно, от тоскливого ужаса
подкатывала тошнота, и даже подумалось - скорей бы уж резал, лишь бы
отмучиться.
высокоблагородие, убью как бешеную собаку. Живьем брать не буду, Христом
Богом клянусь.
загораживаясь Бердичевским, как щитом.
ногу на пол.
нависло над полом, закинул ногу на ногу.
закурил папиросу. - Ты мне двоих людей продырявил. За это тебя надо бы на
месте положить. Но если ты сейчас его высокоблагородие отпустишь и сдашься,
я тебя в тюрьму живым доставлю. И даже бить тебя не станем, честное
офицерское.
назад.
кулаком по подоконнику, и так неловко - аккурат по торчащему стволу
револьвера.
воздухе замысловатое сальто и грохнулся об пол на самой середине гостиной.
хитроумным полицмейстером нарочно. Откуда ни возьмись в руке у Феликса
Станиславовича возник второй револьвер, поменьше, и изрыгнул в Джураева
огонь и дым.
замахнувшись кинжалом, пошел на полковника.