будней. Даже с Челышевым, в чем-то промешкавшим, говорил колко.
гостиничной келейкой, занимался кропотливым делом - планами размещения
эвакуированных цехов, привязывания к заводам Востока. Хорошо, что еще в
тридцатых, когда строилась Новоуралсталь, он тут изъездил, исходил и
Магнитку, и Нижне-Тагильский комбинат, и многие старые, тогда тоже вовсю
обновлявшиеся заводы и заводики.
листы синек - на каждой белыми и цветными линиями была нанесена планировка
того или иного восточного завода, - листы, уже испещренные его пометками.
как посвистывает, завывает поземка.
не без удивления узрел повеселевшего Онисимова. Налет пасмурности был
словно смыт. Казалось, коричневый отлив стал, посветлей, живая краска,
что-то вроде румянца, просквозила на щеках. Неожиданная открытая улыбка
тоже его красила.
Заинтересованно ожидая дальнейшего, Василий Данилович уселся. Не подвергая
испытанию, терпение академика, Онисимов без предисловий сообщил:
ноты, молодая до странности звонкость изменили на миг голос Александра
Леонтьевича. - Нам поставлена задача: строить новые заводы. И с таким
расчетом, чтобы быстрее взять отдачу. Надо разработать план и доложить
наши предложения.
ему словоохотливостью и опять улыбаясь, продолжал:
Москвы дает команду: стройте новые заводы!
подумать, пережить услышанное. Но, помнится, на душе полегчало.
ли эту войну, самую страшную, самую грозную из всех, какие знавала Россия?
Такие вопросы томили академика, жили в нем подспудно, чем бы он ни был
загружен. Даже во сне маяли.
предупреждавшая, что гитлеровские армии ужа сосредоточены у советских
границ, что вот-вот произойдет нападение. Потом, когда предостережения
оправдались, он неуверенно, туманно прозревал, что в военных неудачах,
несчастьях повинен чем-то Сталин. Но как же это так: готовил страну к
войне, а грянул час, сам же оказался не готовым к ней?
ключ, отнюдь не помышляя о формуле, лишь много лет спустя примененной к
Сталину: пороки личности, он не задерживался на этих бесплодных, как ему
казалось, думах.
вселяла веру. А этот звонок Сталина Онисимову уже и вовсе добрый знак. И
все же истосковавшийся по желанным вестям Василий Данилович еще не
решался, не смог вздохнуть полной грудью.
достанем механизмы? И строителей?
стройорганизации. Народу в его системе хватит. Да и всего прочего.
Зарекомендовали они себя неплохо. Работать будут. Не было бы за нами
остановки. Надо составить точные заявки. И готовить рабочие чертежи.
лагеря, где не столь давно сгинул его брат, сосредоточившие за колючей
проволокой, будто на некоем ином свете, массы заключенных, предоставляли
ему как трудовые соединения, высокодисциплинированные, легко поддающиеся
переброскам, необходимым в условиях войны.
советуясь с Василием Даниловичем, стал тут же набрасывать план сооружения
новых сталелитейных заводов. Своим твердым карандашом каллиграфическим
почерком он записывал пункт за пунктом. Прежде всего, форсированно
завершить, ввести в строй первую очередь Южно-Уральского трубного. Вместе
с тем выстроить Челябинский - площадка выбрана, готовый проект уже
имеется. А также Бакальский - проект тоже подготовлен. Челышев предложил
перекинуть на Бакальскую площадку недостроенный Курский завод, где перед
войной уже начался монтаж первых печей, но оказавшийся вблизи линии
фронта, вследствие чего работы остановились. Онисимов сказал:
Серебрянников. Как бы неторопливой и все-таки быстрой походкой он прошагал
к наркому:
47
иссеченное вьюгой горбоносое, ясноглазое, с массивной нижней челюстью
лицо. Красными были и руки, которые, видимо, так и оставались голыми на
стуже. Коричневую кожанку (не она ли в будущем обратилась в охотничью
спецовку Петра?) он стянул в талии ремешком, чтобы не поддувало снизу. И
забыл, входя к наркому, снять эту пригодившуюся на ветру опояску.
- морозище.
ваши контролеры. Документация в портфель не влезла, пришлось укладывать в
чемоданчик. Принести?
обеспечено складирование и сохранность демонтированных, вывезенных из
Приднепровья агрегатов, какие из них уже собраны или пошли в сборку на
новых площадях. Собственно, он и без того был досконально информирован,
отлично знал, что снарядный цех Кураковки уже развернут в Златоусте, уже
прокатывает, штампует сталь, хотя над станом еще не выведена кровля.
Однако, следуя твердому правилу, он и сейчас перепроверял имевшиеся у него
сведения.
эвакуировались южные заводы, Онисимов словно усугубил свою педантичность,
пунктуальность. Не раз Челышеву доводилось наблюдать, как Онисимов по
телефону требовал от того же Головни-младшего, отправлявшего под раскаты
орудийной пальбы состав за составом из Кураковки, маркировать каждый
большой и малый ящик, оформлять вместе с железнодорожниками акты,
квитанции, накладные, не выпускать ни одного вагона без сопровождающих.
Туда, в самое пекло, Онисимов на попутных военных самолетах посылал
работников своего аппарата контролировать ход эвакуации. И закатил однажды
взбучку вот этому молодому Головне, когда кто-то из посланных, сообщил,
что горловина бункера и какие-то части грейферного крана были в спешке, в
горячке вывезены незамаркированными. Установленный Онисимовым порядок
маркировки был таков: каждая деталь того или иного демонтированного
агрегата метилась одинаковой буквой, затем следовала цифра. Головню же
постиг и другой немилосердный нагоняй из-за того, что экскаватор, у
которого порвалась гусеница, остался непогруженным. Наконец из Кураковки
ушел последний поезд. Связь еще действовала, Петр доложил, что отправляет
и грузовики с группой подрывников, выполнивших свою миссию, и просил
разрешения покинуть завод с ними. Онисимов ответил:
эвакуировались. Уходи с ними. Веди в Донбасс пешей колонной".
бровей невольно любовался им, уверялся: "Победим".
наркома не только комплектно собрать все, что было вывезено, но и
представить подробнейший, оснащенный документами отчет об эвакуации -
отчитываться в каждом израсходованном государственном рубле, в каждом
механизме, каждом мотке кабеля, числившемся на балансе завода.
тупиках. Пришлось распутывать маркировку, просматривать в натуре каждую
мету, сличать с документацией. Специальная комиссия с участием ревизоров
наркомата подписывала всякие акты, инвентарные реестры, дефектные
ведомости и так далее. После кропотливейшей работы Головня смог, наконец,
явиться с отчетом к Онисимову.
из кармана голубоватую картонку папирос "Беломор" (война прервала выпуск
любимых его сигарет) и неожиданно протянул Головне:
необыкновенно возбужден. Не в правилах строгого наркома было угощать
папиросой подчиненного.