Чтение 43–й страницы книги ~Три минуты молчания~

- Вали! А кто мне тогда эту рыбу засчитает? Вдруг он мне с этого дня
бюллетень выпишет.

- Разгрузились бы, - сказал Димка. - За три часа бы разгрузились, если
б с "голубятника" на подвахту вышли.

- А кому это надо, - Ванька спросил, - чтоб за три часа? Им трое суток
погулять охота на базе. А сразу разгрузишься - тебя и погонят на промысел.

- Но можно же и по-другому, - сказал Алик. - Всем дружно поработать
день, а потом всем гулять двое суток. Это было бы справедливо.

Ванька даже закашлялся от смеха.

- Вот ты человека ограбишь, а тебя засудят, а ты тоже будешь говорить -
несправедливо?

Алик удивился.

- Что за логика?

- Не понимаешь, салага? Вот ты на СРТ подался. Почему на плавбазу не
пошел, там тоже матросы есть? Или - в берегаши? Потому что дикари вчетверо
больше получают. Значит, за рублем погнался? Так чего ж тут несправедливого?
Ты и должен уродоваться, как карла. А они там, с "голубятника", гулять в это
время будут, водку пить, с бабами спать. Потому что дипломы имеют, а ты - не
имеешь. И ты хоть упади на палубе, они те руки не подадут. Хотя нет, подадут
- вставай и дальше уродуйся. Все справедливо!

Алик примолк, только усмехался про себя.

Ванька спросил:

- Понял теперь, салага, как она ловится, селедочка?

- Приблизительно.

- Вот, когда совсем поймешь, ты ее и жрать не захочешь. Если б все
знали, как она ловится, она б у них колом в горле стала!

- Лучше пусть не знают, - сказал Алик.

Ванька согласился:

- Это ты верно, салага. А то ее и покупать не станут.

С базы позвали:

- Эй, на "Скакуне"!

Я выглянул. Там стоял Жора-штурман.

- Шалай, позови там салагу.

- У нас их двое.

- Любого.

Димка полез.

- Ну, как там Шакал Сергеич? Горит синим пламенем?

- Голубеньким пока. Тут он мне цидульку выкинул в иллюминатор. Решил на
свободную тему писать. Вот... "Радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей
республики".

- Прелестно! - сказал Дима. - Пускай насчет вдохновения подзальет,
насчет творчества.

- Это он подзальет. Он вот спрашивает - "вдохновение" через "а" пишется
или через "о"?

- Вдох! Второе тоже "о".

- Ясно-ясно.

Жора ушел. Через минуту опять крикнули с базы:

- Строп идет!

Небо стало тревожное, темное, поднялась зыбь. Ветер ее гнал к Фарерам.

Ванька постоял в капе, поежился.

- Шторм, ребятки, будет.

- Ну и пускай, - сказал Алик, - отдохнем хоть.

- Дурак, это тебе не промысел. Там - пускай, лежи себе в койке. А тут
тебя каждый час будут к причалу гнать. Чуть просвет - подходи выгружайся. Ни
сна тебе, ни работы. Так неделю промаешься, тогда и скажешь - пускай.

Еще мы нагрузили стропов десять и опять вернулись в кап. Там уже наши
бочки не успевали укладывать, много их на борту скопилось. В обычные дни это
не страшно, а теперь и базу качало.

Ванька опять помрачнел:

- И завтра не выгрузимся. И послезавтра.

- Тебе-то куда спешить? - я спросил. - Все равно в порт уйдешь.

- Вот и не все равно. Эта база только три дня простоит. А там жди
следующей.

Откуда он это выведал? Но уж, наверно, выведал, если заранее задумал. А
мне все баркасик мой не давал покоя. И то, что я Лилю так и не увижу.

- Неужели три дня? - я спросил. - Да, не успеть нам.

Ванька ко мне придвинулся.

- Ты чего? Может, на пару спишемся? Чего ты тут не видал?

Я поглядел - все сидят на трапе, привалясь к переборке. Митрохин - в
самом низу - спит на комингсе. Из кубрика щелчки по носу доносятся: "сто
сорок восемь... сто сорок девять". И правда, чего я тут не видел?

- А это каждому можно списаться? - спросил Алик.

- Ты сиди, - сказал Ванька. - Каждому, да не всем. А то подумают -
команда разбегается, чепе. Ты на следующей базе спишешься, никто тебя не
держит.

- Я и не думаю.

- Не думаешь, так не спрашивай. Так как? - Ванька меня спросил.

Я не успел ответить. С базы опять крикнули:

- Строп идет!

Я катал бочки, нагружал стропа, а голова была другим занята. Вообще-то,
я ни разу не списывался, хотя это можно, никто не держит. Только полагается
кепа за неделю предупредить, чтобы из порта прислали замену. Но и на базе ее
найти можно, найдутся любители поразвлечься - побродить недельку-другую
дикарем на СРТ. К тому же, деньги я кое-какие заработал, вот за этот груз. И
все же хотелось бы мне сначала ее увидеть. Тогда б я наверняка решился -
поплыл бы с ней до порта. И, может быть, все бы по дороге выяснилось - в
море все иначе, чем на берегу.

Но мы опять входили в раж, в злобный какой-то запал, ничего не видели
вокруг. Только бочки перед глазами и прутья стропов, и как они нагруженные
уходят в небо. Тут-то я снова с бондарем сцепился. С базы какой-то чудак
попросил:

- Ребята, не подкинете селедочки? Штуки три.

Ну что, жалко, что ли? На траулере рыбы попросить - что снега зимой.
Так вот, этот кошмар вытащил их из шпигата и стал ему кидать. Я думал - тот
их обратно швырнет ему в рожу. Потому что эта селедка валялась в шпигате
черт-те с какой выборки, может быть, с прошлой недели. А он еще благодарить
стал:

- Спасибо, ребятки. Ах, хороша!

Я тут совсем сбесился.

- Выкинь сейчас же! - я ему заорал. - Выкинь эту падаль!

- Да зачем же добро выкидывать?

Я схватил ручник и кинулся к бочке, выбил донышко, захватил в варежки
верхних три и ему закинул, как гранаты. Бондарь смотрел на меня и ухмылялся.

- Чего это с ним? - тот спросил.

- Спортом занимается.

Тот покачал головой, ушел.

- Крохобор ты! - я сказал. - Человеку рыбы хорошей не мог дать. Которая
тебе и копейки не стоит.

Он расцеплял храпцы и смотрел на меня - ласково, чуть насупясь
печально. Брови у него какие-то серые, как будто золой присыпанные. Смотрел
вот так и мотал железной цепью с храпцами.

- Лезь в трюм, - пригласил меня.

- Это почему?

- Так. Снизу будешь подавать.

Я подумал - всегда можно сделать, чтоб храпцы случайно расцепились. Как
раз у меня над головой.

- Я и так каждый день в трюме работаю. А у базы хочу - на палубе.

- Не полезешь?

-Нет.

- А я тебе приказываю.

- А я не слушаю. Ты мне не начальство.

Он чуть прикрыл глаза и спросил:

- Тебе отвесить?

- Оставь при себе.

Он пошел ко мне. Я стиснул ручник - прямо до боли. Он остановился и
сказал мне устало:

- Ладно, запечатывай. И становись на место.

Тем и кончилось. Никто даже не успел к нам кинуться. Мы выгрузили
второй стакан, начали третий, и тут ухман нам сказал:

- Идите, ребятки, обедать. Перерыв.

В салоне я против бондаря сидел. Он на меня не глядел и жрал, как
лошадь, за ушами у него что-то двигалось. Мне сначала противно было глядеть,
а потом как-то жалко его стало. Он старше всех нас, даже Васьки Бурова
старше. И мне рассказывали - никто его на берегу трезвым не видит. Он все с
себя может пропить - пиджак, сорочку, ботинки. Сыну его- почти уже восемь, а
он только "папа-мама" выговаривает. Может, он из-за этого такой? Что же
дальше будет? Вот так сопьется, ослабеет, в рейсы его перестанут брать.

Таким-то образом я думал, когда пришел Митрохин и задал нам работу для
ума.

- Ребята, - говорит, - отпустите на базу. С того борта братан мой
ошвартовался. Хоть часик с ним повидаться, я его с полгода не видел.

Мы молча прикидывали. Это не на час, конечно, только так говорится. А у
нас еще Васька Буров сбежал. Когда одного не хватает на палубе, и то
заметно.

Он стоял, ждал нашего приговора. И правда, этого ему никто не мог
позволить, только мы.

Первым бондарь сказал:

- Я своего братана год не видал. Он на военке служит.

- Нельзя, значит? - Митрохин вздохнул. - Он же тут, рядом. Я, может,
еще год его не увижу. Мы все в разное время в порт приходим.