Чтение 43–й страницы книги ~Самоубийство~

-- С какой?

-- Разумеется, с помолвкой Нины Анатольевны. Это блестящая партия.
Увидите, Тонышев будет со временем послом.

-- Да... да... -- Спасибо, -- растерянно сказала Люда. -- Да, он
наверное будет послом.

-- Наша восходящая звезда. И какой культурный и либеральный человек!
Такие теперь нам особенно нужны... Ах, какие ужасные были события, мы все
потрясены!.. Ну, очень рад, что вас встретил. Я в Милютины лавки, там нынче
получены свежие белоны, я их предпочитаю всем другим устрицам. До свиданья,
дорогая Людмила Ивановна, скоро, верно, встретимся у ваших.

"Мне совершенно всЈ равно", -- опять сказала себе Люда. -- "Меня не
известили, что-ж, это естественно... Митя, быть может, хотел, но герцогиня,
верно, не позволила".

Уехали они в Финляндию, однако, еще не скоро. У Люды случилось
несчастье: сбежал Пусси. Это расстроило ее чуть не больше, чем провал
московского восстания. Она плакала несколько дней. Джамбул не удивлялся: сам
страстно любил животных. Поместили объявление в газетах. Никто кошки не
привел.

-- Ты кого больше любила: ее или меня? -- попробовал всЈ же шутить
Джамбул. Люда рассердилась.

-- Ее гораздо больше!

-- Купи другую.

-- Мне нужна не другая, а мой Пусси! Ты -- бревно! Я завтра дам еще
объявленье. Назначу сто рублей награды.

-- Конечно. Дай непременно.

-- И никуда из Петербурга не уеду, пока не потеряна надежда.

-- Что-ж, подождем, -- сказал Джамбул. У него еще были в Петербурге
неотложные дела. -- Но я уверен, что она не сбежала. Верно, ее раздавил
трамвай.

Люда опять заплакала.

-- Я сама так думаю... Пусик меня не бросил бы! 216

-- ВсЈ-таки подождем. Никакой слежки за нами нет.

Перед отъездом Люда всЈ же выкрасила волосы. Выбрала Тициановский цвет.
Немного волновалась перед границей, хотя, действительно, трусихой никак не
была. Проехали они беспрепятственно. Больше и наблюдения не могло быть
никакого. Финляндские власти относились к русским революционерам
снисходительно и даже благожелательно.

В Куоккала они сняли комнату у извозчика-"активиста". Люда у извозчиков
никогда не жила и приятно удивилась: так всЈ здесь было чисто и уютно.
Устроившись, они вышли на улицу.

-- "Что-же, -- дева младая, -- Молви, -- куда нам плыть?" -- спел он, и
опять у него сильнее обозначился его приятный кавказский акцент.

-- Плыть на эту самую Вазу.

-- Да где же она находится, проклятая Ваза? Спросим у первого
прохожего.

Этот первый прохожий неожиданно оказался знакомым. Джамбул представил
его Люде:

-- Соколов, он же "Медведь", он же "Каин". Оба прозвища вполне
заслужены. Знаменитый революционер, гроза царизма, -- сказал он весело. Люда
смотрела на улыбавшегося ей Соколова с любопытством. О нем ходили рассказы в
революционных кругах, частью восторженные, частью неблагожелательные.
Говорили, что он был "аграрным террористом", теперь стал "максималистом";
рассказывали об его необычайной физической силе и красоте. "В самом деле
писаный красавец!" -- подумала Люда. Поговорили с ним очень недолго: он
торопился на вокзал.

-- Вы верно приезжали к Ленину? -- не подумав, спросила она.

-- К Ленину? Зачем мне Ленин! Я его тут и не видел. Знаю, что он живет
в этой самой "Вазе" и не выходит из осторожности, хотя тут агентов мало, --
насмешливо сказал Медведь и простился, указав им, как пройти к вилле.

-- Замечательный человек! Герой, -- сказал Джамбул. -- Почище твоего
Ленина! 217

-- Уж будто?

-- Да, почище. Он не теоретик, и слава Богу. У вас ведь чуть не все
теоретики. Подумаешь, какая мудрость. Прочел человек десяток брошюр, сделал
несколько выписок из Маркса, вот и вся теория. Сейчас же сам пишет
глубокомысленные брошюры, если только он грамотен. О них пишут другие, такие
же мудрецы как он. Вот имя и создано, обеспечена мирная, блестящая карьера,
правда часто полуголодная. Вся Россия знает: теоретик социал-демократов!..
Не говорю о каком-нибудь Плеханове. Я его терпеть не могу, он роковой
человек, но он, по крайней мере, учен и талантлив...

-- Мы говорили не о Плеханове, а об этом Соколове.

-- Совсем другая статья. Не скажу, чтобы он не был идейным человеком.
Нет, он тоже идейный. Но он верно понимает, что ему жить недолго. Он не
"бережет себя для дела", как твой Ильич.

-- Да что же он делает, Соколов?

-- Из таких людей, как он, выходят диктаторы, по крайней мере те,
которые похрабрее, у которых правило: хоть час, да мой... Что он делает? Не
знаю. У его организации есть большие деньги, мне говорили, будто сто
пятьдесят тысяч, и она, кажется, затевает какие-то грандиозные дела. А пока
что кутят, устраивают оргии. Так можно дойти Бог знает, до чего... Быть
может, я всЈ-таки пошел бы с ним, но у них кавказцев нет, и Кавказом они не
интересуются. Если б у него была большая идея, то уж не было бы столь
существенно, как они достают деньги.

-- По моему, это, напротив, очень существенно.

-- Это "буржуазные предрассудки", над которыми ты же сама
издеваешься... У него теперь новая любовница, Климова, я ее знаю. Дочь члена
государственного совета. Совсем еще девченка. Еще недавно была вегетарианкой
и толстовкой. Странный путь -- от Льва Толстого к Михаилу Соколову.
Разумеется, она страстно в него влюблена. Да и мудрено было бы девчонке в
него не влюбиться. Он прямо какой-то Байард или Роланд... Который из них был
"неистовый"? Роланд? 218

-- Он Роланд, а Ленин кто?

-- Ленин смесь Дарвина с Пугачевым.

-- А ты сам какая смесь?

-- Я какая? -- переспросил Джамбул. -- Я смесь Шамиля с Казановой.

-- Может быть, с Ванькой-Каином?

-- Не смей ругаться. Это в Соколове, пожалуй, есть и Ванька-Каин. Какой
я Ванька-Каин? Скорее Стива Облонский. Ах, как он описан у Толстого!

-- Вот тебе на! Ни малейшего сходства.

Люда смеялась. "Он всегда весел, это дает ему большой шарм. Да, на
Рейхеля не похож. И никуда он от меня не уйдет. Ни на какой Кавказ. Не
отпущу! Свет жизни увидела с ним!"

-- Ты ни Ванька-Каин, ни Казанова, ни Стива Облонский. Уж скорее
Алкивиад! -- сказала она. Это был в гимназическое время ее любимый герой. --
Ты любишь иногда прикидываться дикарем, а ты образованнее меня.

-- Это еще означает не так много.

-- Мерси. ВсЈ же запада тебе не хватает. Ты и в столицах живешь как в
ауле. Ты нахал, но я люблю тебя.

-- Тоже мерси, -- сказал он и обнял ее на улице, впрочем совершенно
безлюдной.

Вилла "Ваза" была большая, запущенная усадьба. Повидимому, в ней жило
много людей. Уже на улице слышался шум, голоса, хохот, детский плач, собачий
лай. Дверь была не заперта. Они постучали, никто не ответил, -- вошли. Тут
Джамбул галстука и пробора не поправлял. В комнате не было не только
зеркала, но не было и вообще почти ничего: лишь диван, плохо покрытый чем-то
вроде грязного, порванного пледа. На полу у дивана стояла полуопорожненная
бутылка молока и на газете с крошками лежал неровно отломанный кусок хлеба.

В следующей комнате несколько человек играли в карты. Один из них был
Дмитрий. Он радостно с ней поздоровался, нисколько видимо не удивился
приходу новых людей и пожал руку Джамбулу. 219

-- Хотите поиграть в дурачки?

Люда с изумлением на него взглянула, чуть было не обиделась, но
неожиданно для себя расхохоталась.

-- Так у вас в революционном центре играют в дурачки?

-- Так точно. Не всегда же решать судьбы мира. С женами и играем. Муж и
жена одна сатана. Ильич тоже играет. И недурно, хотя хуже, чем Богданов и
чем я... Вы хотите повидать Ильича? Его комната далеко, я, пожалуй, вас
провожу? -- предложил он без особой готовности. Другие игроки нетерпеливо
поглядывали на вошедших. Люда попросила только указать им, как пройти.
Дмитрий всЈ же вышел в коридор.

-- В те комнаты слева не заходите: там эсэры и склад их бомб. Направо
детская. А к Ильичу вон туда.

Раздражение Люды против Ленина исчезло при его виде: "Господи, как
изменился!" Он их встретил равнодушно вежливо. Напротив, Крупская была
ласковее обычного.

-- Матушки!.. Вы теперь бритый брюнет! -- сказала она Джамбулу. -- И
вы, товарищ Никонова, не прежней масти! Володя тоже не раз менял облик, он
удивительно это делает, я сама тогда его не узнаю! Ну, рассказывайте, что в
богоспасаемой Москве.

-- Не очень теперь она богоспасаемая. Я впрочем из Москвы уехала давно,
до восстания. Мы были в Петербурге.

-- А каково настроение питерских рабочих? -- спросила уже озабоченно
Крупская, оглядываясь на Ленина с беспокойством.

-- Очень скверное. Арест Совета рабочих депутатов произвел тяжелое
впечатление, и...

-- Да, Троцкий оказался не на высоте. Как и можно было ожидать. Недаром