прежде.
тащились последние пятнадцать миль. Что правда, то правда.
по предмету, столь далекому от его симпатий и чувств, какой-то другой
пассажир говорит: "Да, сэр", после чего джентльмен в соломенной шляпе в знак
признательности за его учтивость говорит в ответ уже ему: "Да, сэр". Потом
соломенная шляпа спрашивает коричневую, не находит ли он, что карета, в
которой он (соломенная шляпа) сидит, совсем новенькая. На что коричневая
шляпа опять отвечает: "Да, сэр".
правда ли, сэр?
исчерпанной, непосильной, а потому соломенная шляпа открыла дверцу кареты и
вышла на улицу, а вслед за ней и все остальные. Вскоре мы вместе с
постояльцами уселись за обед, к которому нам подали из напитков только чай и
кофе. Поскольку и то и другое было прескверного качества, а вода и того
хуже, я попросил принести бренди, - но здесь процветала трезвенность, и
ничего спиртного нельзя было достать ни за ласку, ни за деньги. Это нелепое
навязывание путешественнику неприятных напитков, которые не идут ему в
горло, довольно обычное явление в Америке; но мне не приходилось наблюдать,
чтобы совесть столь щепетильных содержателей этих заведений побуждала их
свято блюсти точное соотношение между ценой и качеством того, что они
подают, - наоборот: я подозреваю, что они нередко снижают качество и
повышают цену, дабы вознаградить себя за потерю прибылей с продажи
спиртного. Вообще говоря, для людей столь уязвимой совести самым правильным
было бы никогда не браться за такое дело, как содержание таверны.
дверей (к этому времени нам успели сменить карету), и едем дальше; вокруг -
все та же безрадостная картина; к вечеру мы прибываем в город, где намечено
сделать остановку, чтобы выпить чая и поужинать; сгрузив мешки с почтой у
почтового отделения, мы проезжаем по обычной широкой улице, застроенной
обычными магазинами и домами (у дверей торговцев тканями, как всегда, вместо
вывески красуется ярко-красный лоскут), и подъезжаем к гостинице, где нас
ждет ужин. Постояльцев здесь много, и за стол нас садится большая компания,
но, как обычно, до крайности унылая. Правда, во главе стола восседает
полногрудая хозяйка, а на другом его конце - простоватый школьный учитель из
Уэльса *, с женой и ребенком, который прибыл сюда преподавать классические
языки в расчете на большие блага, чем оказалось в действительности, - эти
люди были достаточно интересны, чтобы занять мое внимание за ужином и пока
нам меняли упряжку. Мы едем дальше при свете яркой луны, а в полночь снова
останавливаемся и, пока перепрягают лошадей, с полчаса проводим в жалкой
комнате с выцветшей литографией Вашингтона над закопченным камином и с
внушительным кувшином холодной воды на столе, - прохладительным напитком, к
которому наши угрюмые пассажиры прикладываются так жадно, что можно
подумать, будто они все до единого - ревностные пациенты доктора Санградо *.
Среди них есть совсем маленький мальчик, который жует табак, как совсем
большой, и очень скучный субъект, который обо всех предметах, начиная с
поэзии, говорит на языке арифметики и статистики и притом неизменно в одном
ключе - так же пространно и важно и так же подчеркивая слова. Он как раз
вышел на крыльцо и сообщил мне, что здесь живет дядюшка одной молодой особы,
которую выкрал и увез с собой некий капитан, потом на ней женившийся; так
вот этот дядюшка такой храбрый и свирепый, что не будет ничего
удивительного, если он отправится за помянутым капитаном в Англию "и
пристрелит его прямо на улице, если встретит", но я в ту минуту был
раздражен, так как очень устал и у меня слипались глаза, а потому позволил
себе усомниться в осуществимости такой суровой расправы; я стал уверять
собеседника, что если бы дядюшка прибег к этой мере или потешил бы себя
другой подобной забавой, то в одно прекрасное утро его бы вздернули по
приказу Старика Бейли; так что прежде чем пускаться в путь, ему не мешает
составить завещание, так как по приезде в Англию оно ему очень скоро
понадобится.
засветили первые косые лучи теплого солнышка. Оно озарило унылый пустырь,
покрытый мокрой травой, чахлые деревья и убогие лачуги, до крайности
запущенные и жалкие. Кажется, что все вымерло в этом лесу, где самая зелень
- влажная, нездоровая напоминает ряску на поверхности стоячих вод; где
ядовитые грибы вырастают в редком следу человека, прошедшего по этой топкой
земле, или, подобно кораллам колдуньи, вылезают из каждой щели в двери или в
полу хижины, - этакая пакость и лежит на самом пороге большого города! Но
участок был продан много лет назад, и поскольку владельцев никак не найдут,
штат не может выкупить его. Так и стоит этот лес среди обработанных полей и
всяческого благоустройства, точно проклятая земля, на которой свершилось
великое преступление и которой все теперь чураются, предоставляя гибнуть от
одичания.
провели там весь день и заночевали; нам отвели отличные комнаты в очень
большой, еще недостроенной гостинице под названием "Неилов дом"; в комнатах
стояла богатая обстановка из полированного темного ореха, и выходили они,
точно в итальянском дворце, на красивую галерею и каменную веранду. Сам
город - чистенький и премилый и "уже на пути к тому", чтобы стать гораздо
больше. В нем заседает законодательная власть штата Огайо, а потому он,
естественно, притязает на известную значимость и внушительность.
мы наметили ехать, я нанял за очень умеренную плату "внерейсовую" карету,
которая должна была довезти нас до Тиффина, небольшого городка, где проходит
железная дорога на Сэндаски. Это был обыкновенный дилижанс - запряженный
четверкой, какие я уже описывал; на остановках мы точно так же меняли
лошадей и кучера, только ехали в нем совсем одни. Для того чтобы на станциях
нам давали свежих лошадей и не подсаживали никого из посторонних, владельцы
кареты усадили к нам на козлы своего агента, который должен был проделать с
нами весь путь; и вот на следующее утро, в половине седьмого, в
сопровождении этого малого, прихватив с собой корзину с вкусно
приготовленным холодным мясом, фруктами и вином, мы в отличнейшем
расположении духа двинулись снова в путь, радуясь, что с нами больше никто
не едет, и настроившись насладиться поездкой, даже если она будет нелегкой.
следовали в тот день, могла настолько подействовать на умы, не
подготовленные выдержать любую тряску, что душевный барометр упал бы на
несколько делений ниже бури. То мы валились все в кучу на дно кареты, то
расшибали себе головы об ее верх. А карета то накренялась на бок и глубоко
увязала в грязи, побуждая нас отчаянно цепляться за другой ее бок, то
наезжала на крупы двух коренников, то, словно обезумев, задирала в воздух
передок, а все четыре лошади, стоя наверху неодолимого подъема, холодно
взирали вниз и как бы говорили: "Отпрягите нас. Это выше наших сил". Кучера
на этих дорогах поистине творят чудеса и умеют так поворачивать и
разворачивать упряжку, штопором прокладывая свой путь по болотам и топям,
что нередко случается, выглянув из окна, увидеть, как кучер держит в руках
концы вожжей и погоняет неизвестно кого, точно играет в лошадки, а
обернешься: передние лошади смотрят на тебя из-за экипажа, как будто
надумали залезть внутрь через заднюю дверцу. Значительная часть пути
пролегала по гати. Ее делают так: валят стволы деревьев в болото и дают им
на нем улежаться. Тяжелую карету, когда она переваливается с бревна на
бревно, так встряхивает, что кажется, от самого легкого из этих толчков у
пассажира могут выскочить все кости из суставов. Трудно себе представить,
где еще можно было бы пережить такое, разве что если взбираться в омнибусе
на верхушку собора св. Павла *. Ни разу, ни одного единственного разу, за
весь этот день карета не находилась в таком положении, такой позиции или не
шла таким ходом, к каким мы привыкли. В ее продвижении не было и отдаленного
сходства с тем, что испытываешь, когда едешь в какой-бы то ни было повозке
на колесах.
позади, на Западе, лето и быстро покидали пределы весны, - мы двигались
как-никак к Ниагаре и к дому. К полудню мы сделали привал в славном леске,
пообедали на срубленном дереве, и, оставив из недоеденных припасов что
получше - владельцу коттеджа, а что похуже - свиньям (которых - к великой
радости нашего комиссариата в Канаде - здесь больше, чем песчинок на морском
берегу), мы снова весело двинулись дальше.
пропала среди деревьев, так что кучер находил ее разве что по интуиции. Зато
мы могли быть уверены, что он не заснет: колеса то и дело налетали на
какой-нибудь невидимый пень, и экипаж так подбрасывало, что, если бы кучер
не успевал быстро и крепко за что-нибудь ухватиться, ему бы не усидеть на
козлах. И можно было не опасаться, что лошади вдруг понесут: по такой
неровной местности и шагом продвигаться нелегко, а шарахаться - просто
некуда; будь на месте лошадей дикие слоны, и те не могли бы удрать в таком
лесу, да с таким экипажем в придачу. Так, вполне довольные, мы продвигались
вперед.
сколько разных обликов и каких живых - являют они непривычному глазу с
Флинт Эрик
Маккефри Энн
Круз Андрей
Громыко Ольга
Флинт Эрик
Майер Стефани