рева, - не для того, чтобы меня запугивали!
отдаю себе в этом отчет, - ровным голосом ответил младший каноник. - Но я
прервал ваше объяснение.
ораторской манере - скрестив руки на груди как бы в трагическом раздумье и с
отвращением потрясая головой при каждом слове. - Кровопролитие! Авель! Каин!
Я не вступаю в переговоры с Каином. Я с содроганием отталкиваю кровавую
руку, когда мне ее протягивают.
приветствовать оратора, как, очевидно, сделали бы все члены Братства после
такой тирады на собрании, мистер Криспаркл лишь спокойно переложил ногу на
ногу и кротко заметил:
Сластигрох выдержал укоризненную паузу, как будто его собеседник утверждал,
что в заповедях сказано: "Немножко поубивай, а потом брось".
ближнего, - заметил мистер Криспаркл.
будь это на митинге, зал разразился бы рукоплесканиями. - Довольно! Мои
бывшие подопечные достигли теперь совершеннолетия, и я свободен от
обязанностей, на которые могу взирать не иначе как с дрожью отвращения. Но
есть еще отчет по расходам на их содержание, который они поручили вам взять,
и балансовый остаток, который вам надлежит получить - будьте любезны забрать
все это как можно скорее. И разрешите вам сказать, сэр, что вы как человек и
младший каноник могли бы найти для себя лучшее занятие. - Кивок головой со
стороны мистера Сластигроха. - Лучшее занятие. - Еще кивок. - Лучшее
занятие! - Еще кивок и три дополнительных.
владея собой.
занятие для меня лучше, а какое хуже, это вопрос вкуса и убеждении. Вы,
возможно, считаете, что наилучшее для меня занятие это записаться в члены
вашего Общества?
потрясая головой. - Было бы гораздо лучше для вас, если бы вы давно это
сделали!
потрясая головой, - для человека вашей профессии было бы лучшим занятием,
если бы вы посвятили себя уличению и наказанию виновных, вместо того чтобы
предоставлять эту обязанность мирянам.
возлагает на меня обязанность помогать тем, кто в нужде и горе, всем
униженным и оскорбленным, - сказал мистер Криспаркл. - Но так как я убежден,
что она не возлагает на меня обязанности всюду кричать о своих убеждениях,
то я больше об этом говорить не буду. Одно только я еще должен вам сказать -
это мой долг перед мистером Невилом и его сестрой (и в меньшей степени перед
самим собой): в те дни, когда случилось это печальное происшествие, душа
мистера Невила была мне открыта, я знал все его чувства и мысли; и, вовсе не
желая смягчать или скрывать то, что в нем есть дурного и что ему надо
исправить, я могу сказать с уверенностью, что на следствии он говорил чистую
правду. Имея эту уверенность, я отношусь к нему дружески. И пока у меня
будет эта уверенность, я буду относиться к нему дружески. И если бы я, по
каким-то сторонним причинам стал относиться к нему иначе, я так презирал бы
себя, что ничьи похвалы, заслуженные этим способом, не вознаградили бы меня
за потерю самоуважения.
канонике гордыни было не больше, чем в школьнике, который на крикетном поле
защищает воротца. Он просто был верен своему долгу как в малом, так и в
большом. Таковы всегда настоящие люди. Таковы они всегда были, есть и будут.
Нет ничего малого для истинного душевного величия.
нему, спросил мистер Сластигрох.
обелить одного, стал необдуманно чернить другого! Я никого не обвиняю.
тот принцип, которым обычно руководствовалось Филантропическое Братство. -
Впрочем, что ж - вас ведь нельзя считать незаинтересованным свидетелем.
каноник; у него не хватало воображения попять этот намек.
повлиять на ваше суждение, - грубо сказал мистер Сластигрох.
мистер Криспаркл. - Вы это хотели сказать?
руки в карманы, - я не бегаю за людьми и не примеряю им шапки. Но если
кому-нибудь кажется, что у меня есть для него подходящая, так, пожалуйста,
пусть берет и носит. Это уж его дело, а не мое.
негодовании.
что мне придется обсуждать, насколько уместны в мирной частной жизни
ораторские манеры и ораторские приемы, процветающие на ваших собраниях. Но
вы показали мне такие образчики того и другого, что я считал бы, что получил
по заслугам, если бы не выразил вам своего мнения. Так вот: ваши манеры,
сэр, отвратительны.
- Они противны справедливости, приличествующей христианину, и сдержанности,
приличествующей джентльмену. Вы обвиняете в тяжком преступлении человека,
которого я, хорошо зная обстоятельства дела и имея веские соображения на
своей стороне, считаю невинным. И оттого, что мы расходимся в этом важном
вопросе, что делаете вы? Тотчас обрушиваетесь на меня, утверждая, что я не в
силах понять всю чудовищность этого преступления, что я сам его пособник и
подстрекатель! В другой раз - и по другому поводу - вы требуете, чтобы я
поверил в какое-то вздорное заблуждение или даже злонамеренный обман,
выдвинутый, одобренный и единогласно принятый на ваших собраниях. Я
отказываюсь в него поверить, и вы тотчас объявляете, что, значит, я ни во
что не верю; раз я не хочу поклоняться сфабрикованному вами идолу, стало
быть, я отрицаю истинного бога! В другом случае, вы, на одном из ваших
собраний, делаете вдруг поразительное открытие, а именно, что война - это
бедствие, и намереваетесь ее упразднить, сплетая целую цепочку нелепых
резолюций и выпуская их в пространство, как хвост воздушного змея. Я не
согласен с тем, что это ваше открытие, и ни на грош не верю в предложенное
вами средство. Тогда вы объявляете, что я упиваюсь ужасами кровопролития
словно воплощенный дьявол! В другой раз, во время одной из ваших бестолковых
кампаний, вы желаете наказать трезвых за излишества пьяниц. Я заступаюсь за
трезвых: почему надо лишать их безвредного удовольствия и возможности при
случае поднять настроение или подкрепить силы? Вы тотчас объявляете с
трибуны, что я руководим гнусным замыслом - обратить божьи создания в свиней
и диких животных! Во всех таких случаях ваши глашатаи, ваши поклонники и
приспешники - одним словом, все ваши филантропы любых чинов и степеней, -
ведут себя как обезумевшие малайцы, одержимые амоком, - набрасываются на
всех несогласных, огульно приписывают им самые низкие и подлые побуждения
(вспомните хотя бы ваш недавний намек, за который вам следовало бы
краснеть), приводят цифры, заведомо произвольные и столь же односторонние,
как финансовый баланс, в котором был бы учтен только один кредит или только
один дебет. Вот почему, мистер Сластигрох, я считаю ваши приемы и ваши
ухватки недопустимыми даже в общественной жизни - там это плохой пример и
дурное влияние, но когда их переносят в частную жизнь, это уж вовсе
нестерпимое безобразие.
Сластигрох.
Прощайте!
обычный, легкий и ровный шаг и на лице его заиграла улыбка. Что сказала бы
фарфоровая пастушка, думал он, усмехаясь, если бы видела, как он отделал
мистера Сластигроха в этой последней маленькой схватке. Ибо мистер Криспаркл
был не чужд невинного тщеславия и ему лестно было думать, что он взял верх
над своим противником и основательно выколотил пыль из филантропического
сюртука.
мистер Грюджиус. Много скрипучих ступенек пришлось ему преодолеть, прежде
чем он добрался до мансардного помещения, где в углу виднелась дверь; он
повернул ручку этой незапертой двери, вошел и остановился перед столом, за
которым сидел Невил Ландлес.
хозяин. От всего здесь веяло замкнутостью и одиночеством - и от него тоже.
Косой потолок, громоздкие ржавые замки и засовы, тяжелые деревянные лари и
медленно гниющие изнутри балки смутно напоминали тюрьму, - и лицо у него
было бледное, осунувшееся, как у заключенного. Однако сейчас солнце
проникало в низкое чердачное окно, выступавшее над черепицей кровля, а
подальше, на потрескавшемся и черном от копоти парапете, ревматически
подпрыгивали легковерные степл-инские воробьи, словно маленькие пернатые
калеки, позабывшие свои костыли в гнездах: и где-то рядом трепетали живые
листья, наполняя воздух слабым подобием музыки вместо той мошной мелодии,
которую извлекает из них ветер в деревне.
Корнев Павел
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Маккарти Кормак
Белогорский Евгений
Беляев Александр