котором не полагались перерывы. Вот как взревел он с места в карьер, как
ухнул кулачищем по столу, так и надо было продолжать: орать, лупить,
крушить, материть, - словом, сразу превратить человека в кусок дерьма. Тут
секунды решают все. Если враг поддался и заговорил, ну хотя бы
запротестовал, - он уже все расскажет! Но сейчас что-то удерживало его и
от кулаков, и от криков, и не какое-то там соображение или понимание, а
что-то тонкое и острое, похожее на нюх и чутье. Кроме того, ведь
разрешения бить он не имел. Такие разрешения вообще спускаются не всегда и
не по всем статьям. Тут так: если зек подписал - ну, молодец! Победителей
не судят. А будет шум - получай выговор за брак!
яростью, в которой было, однако, и порядком неуверенности; Зыбин - просто
и прямо, потому что это был, вероятно, его последний день - тот итог, к
которому пришла вся его путаная и нелепая жизнь.
испытывал только что-то вроде ощущения кошмара, страшной нелепости того,
что происходит, сна, который он не в силах прервать. "Как хорошо тогда
было у моря, - вдруг остро и быстро подумалось ему, - а теперь вот... И
кому это нужно? Да никому это не нужно".
И оба они разом почувствовали, что не знают, что же делать дальше. Сидели
и старались не глядеть друг на друга. И тут вдруг зазвонил аппарат. "Майор
Хрипушин слушает", - крикнул в трубку Хрипушин с облегчением. Его о чем-то
спросили. Он ответил, что еще нет, а потом сказал, что да. Тогда ему,
видимо, приказали прийти. Он гаркнул "есть" и тут же вызвал какой-то номер
(на Зыбина он не смотрел). "Здравствуйте, - сказал он через секунду, - что
вы делаете? Тогда возьмите работу и зайдите в такой-то кабинет". Он
опустил трубку и посмотрел на Зыбина.
Вскочил! Здесь и не таких видали! Посидите, подумайте. Писать вам все
равно придется.
светловолосый парень с папкой в руках. У него было совсем мальчишеское
пухлое лицо и светлые усики. Он походил на гусара из какого-то
историко-революционного фильма.
5
что-то выписал себе на лист бумаги, потом поднял на Зыбина тихие глаза и
спросил:
солидный, но вполне дружелюбный.
позвоночник. Только сейчас он понял, что такое быть развинченным.
ведь ни о чем не спрашивают, только орут!
с вами будут вежливы, - сказал мальчик нравоучительно и вдруг совсем
по-иному спросил: - А в чем же вы сознаетесь?
развеселился, что даже чуть не рассмеялся. Про будильников ему рассказывал
Буддо. Будильники - это курсанты высшей юридической школы НКВД, здесь они
отбывают практику. Главное их назначение - сидеть на конвейере. Следствие
должно идти непрерывно несколько суток, иначе толку не будет. Следователь,
положим, отстучал, отрычал положенные ему часы - а Бог знает, сколько ему
уж их там положено - то ли восемь, то ли все двенадцать, - и ушел к жене и
детям. Тогда на его место садится будильник и начинает бубнить:
"Сознавайтесь, сознавайтесь! Когда же вы будете сознаваться? Надо, надо
сознаваться! Пишите, пишите, пишите. Вот ручка, вот бумага, садитесь и
пишите". Так до утра, до прихода отоспавшегося хозяина кабинета. За это
будильнику засчитывается практика. Так будущие юристы, прокуроры и судьи
не только познают тонкости советского права, но и готовятся заодно к
зачетам. Перед каждым из них лежит учебник или "Вопросы ленинизма".
видимо, он сдавал следственное делопроизводство.
как вы называетесь по-ученому? Веглиа. Можете даже записать. Веглиа, а
по-русски конвейер, или бдение, а изобретен он не вами, а в шестнадцатом
веке болонским юристом Ипполитом Марсельским. В России же впервые был
применен, кажется, в деле Каракозова в 64-м году и дал отличные
результаты.
Заключенного сажали на высокую скамейку, и двое дядечек толкали его с
разных сторон, чтоб он не спал. И вот ученый юрист, Ипполит Марсельский,
пишет: "Я убедился, что это как будто несерьезное испытание, чем-то
напоминающее даже детскую игру, оказалось настолько действенным, что его
не выдерживали даже самые лютые еретики". Слышите, юноша, лютыми-то они
называли нас, подследственных.
юноша.
двери, слушая.
отчаянности, от легчайшей готовности идти сейчас на все что угодно - на
смертельную драку с будильником, во всяком случае, вот наконец-то на него
снизошло то, чего так не хватало ему все эти дни, - великая сила
освобождающего презрения! И сразу же отлетели все страхи и все стало
легким. "Так неужели же я в самом деле боялся этих ширмачей?"
жандармы проделывали с Каракозовым. Знаете вы это имя? Да нет, куда вам
знать, там ведь вас не этому учат! Так вот, его сажали между двумя такими
будильниками, как вы, только те были не сексоты из студентов, а жандармы -
и они не давали Каракозову спать. Когда он засыпал - толкали. Потом один
из них рассказывал: сидит, говорит, он между нами и ногой, сволочь,
качает, а мы смотрим - как перестанет качать, так мы его, значит, и
толкаем...
стол. Мальчик поднялся, и Хрипушин отпустил его кивком головы, но
тот-дошел до двери и остановился, слушая.
спит, сволочь, и во сне все равно ногой качает, так мы его...
или нет. Вот так!
Хрипушин. - И имейте в виду, все до словечка расскажете, до имечка! Потому
что вы не в царской охранке, а у советских чекистов. А мы научим вас
уважать следствие. Спасибо, Игорь. Идите.
какой-то смеющийся взгляд. "Хороший мальчик, - подумал Зыбин, - пожалуй,
посидит тут несколько месяцев и поймет все. А впрочем, он и сейчас все
понимает и сидит. Да, силен черт! Очень силен!" Дребезжанье в нем прошло
совсем. Он был сейчас совершенно собран и спокоен. И снова, уже с улыбкой,
посмотрел на Хрипушина - но и тот улыбнулся тоже.
антисоветскую агитацию? Ничего, ведите, ведите, тут вы что угодно можете
говорить, советские люди не из слабых.
Зыбину.
такого-то рода занятий, по имеющимся в распоряжении НКВД Казахской ССР
материалам, является достаточно уличенным в том, что он, проникнув в
Центральный музей Казахстана, распространял пораженческие слухи, вел
антисоветскую агитацию, клеветал на мероприятия партии и правительства, а
затем скрыл валютные ценности, принадлежащие государству, и пытался с ними
убежать за рубеж. Кроме того, он уличался в том, что вредительски оформлял
выставки, пытаясь протащить наряду с портретами героев труда фотографии
ныне разоблаченных врагов народа, - то есть совершил преступления,
предусмотренные статьями пятьдесят восемь, пункт один и пятьдесят восемь,
пункт десять, часть вторая, пятьдесят восемь, пункт семь УК РСФСР и Указом
от седьмого августа. Поэтому он, чтоб не скрылся и не помешал следствию,
подлежит аресту и обыску. Подписал начальник I оперотдела Белоусов,
санкционировал зам. прокурора республики по спецделам Дубровский.
столу и распишитесь.
Хрипушин. С минуту оба молчали.
Афанасьев Роман
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Орлов Алекс
Мурич Виктор