завернутыми в джутовую мешковину и перетянутыми железной лентой, от
передвижных лотков с бананами, манго, длинными рубахами, фотопленкой и
ремнями, от кули с огромными корзинами на головах, от мотоциклистов, от
велосипедистов, от внезапно открывшейся истины. Мы отправились домой, и
только когда мы вышли из автобуса, няня заговорила со мной.
лишнего-ненужного. Я не отвечал.
Едят. Пьют. В гостиных. В спальнях. Во всех комнатах. Больно много народу.
посетителей невозможно, никто никогда не сможет найти вора; если только я не
проговорюсь.
Ламбаджана. Ради него.
x x x
боксировать. Он заставил сбыться пророчество моего потрясенного отца. Таким
кулачищем ты кого угодно уложишь с одного удара.
еще не стал Долговязым Джоном Сильвером, он пускал в ход кулаки, зарабатывая
добавку к скудному матросскому жалованью. В тех кварталах, где процветали
азартные игры, где для затравки публике предлагали петушиные бои и потеху с
медведями, он имел хорошую репутацию и получал приличные деньги, боксируя
без перчаток. Вначале он хотел быть борцом, потому что в Бомбее борец мог
стать настоящей звездой, как знаменитый Дара Сингх, но после ряда поражений
он спустился в более грубый и примитивный мир уличных кулачных бойцов, где
прослыл человеком, умеющим держать удар. У него был хороший послужной
список; он потерял все зубы, но ни разу не был в нокауте.
собой длинные полосы ткани, которыми он обматывал мои левую и правую прежде,
чем показать на свой небритый подбородок.
это рука-гиря, рука-торпеда. Раз в неделю я бил Ламбу в челюсть со всей
силы, и сперва его беззубая улыбка как была на лице, так и оставалась.
и то сильней бы врезал.
подставлял челюсть, но теперь я видел, что он собирается для удара,
призывает на помощь свои ресурсы боксера-профессионала... В мой девятый день
рождения я нанес удар, и Тота шумно вспорхнул в воздух над распластанным на
земле чоукидаром.
шлангом. Бедный Ламба лежал в отключке.
потом сел и показал на свои окровавленные десны.
незабываемых уроков Дилли Ормуз Ламбаджан дал мне свои уроки. Восемь лет мы
с ним тренировались. Он научил меня стратегии боя и тому, что можно было бы
назвать искусством поведения на ринге, будь у нас ринг. Он развил во мне
чувство дистанции и особенно много внимания уделил защите.
поможет, когда в ушах птички зачирикают.
подвижностью; но с каким поистине геркулесовым упрямством старался он
компенсировать изначальную ущербность! Когда мы начинали работать, он
отшвыривал костыль и принимался скакать по лужайке, как живая ходуля "пого".
невольно обуздывать себя, сдерживать силу удара. Я не хотел сшибать
Ламбаджана с ног слишком часто или бить слишком сильно. Я воображал, как
чоукидар становится придурковатым, начинает заговариваться и забывать мое
имя, и это заставляло меня бить слабей.
натренирован настолько, что Ламбаджан шепнул мне:
груша ведь сдачи давать не умела, а Ламбаджан был мой давний друг. Выскочит
какой-нибудь двуногий верзила, кости и мышцы вместо риса и мешковины, и
измолотит меня до полусмерти.
нервов не знаю.
безымянные переулки центрального Бомбея. Ламба представил меня попросту как
Мавра, и поскольку я пришел с ним, пренебрежительных замечаний было меньше,
чем я ожидал. Но когда он объявил, что новому бойцу семнадцать с хвостиком,
раздался громкий хохот, потому что всем зрителям было очевидно, что я
мужчина за тридцать, уже начинающий седеть, и что одноногий Ламба согласился
тренировать меня только ради моего последнего шанса. Но помимо насмешек
неожиданно послышались и возгласы одобрения:
меньшей мере, с меня ростом, и кто-то небрежно сказал, что хотя парню
только-только сравнялось двадцать, он уже угробил двоих в таких вот кулачных
боях и его разыскивает полиция. Я почувствовал, что кураж мой иссякает, и
посмотрел на Ламбаджана; он молча кивнул и плюнул на свое правое запястье. Я
тоже плюнул на мою правую и шагнул навстречу боксеру-убийце. Он пошел прямо
на меня, до краев полный самодовольства, поскольку считал, что с таким
преимуществом молодости свалит старикана в два счета. Я представил себе
мешок с рисом и вмазал. С одного удара он рухнул и провалялся на земле много
дольше десяти секунд. Что касается меня - со мной случился астматический
приступ такой силы, с такими задыханиями и градом слез, что, несмотря на
победу, я усомнился в своих перспективах на этом поприще. Ламбаджан, однако,
отмахнулся от этих сомнений.
Сколько раз я такое видал: парень после первого боя на землю валится, пена
изо рта идет - неважно, выиграл или нет. Ты сам не знаешь, какое ты
сокровище, -добавил он восторженно. - Не только убойный удар, но и ноги
резвые. Плюс характер.
заработали целый ворох наличных денег, которые тут же поделили между собой.
уволили. Я не мог лишиться моего импресарио, человека, открывшего во мне
дар... И когда мисс Джайя уверилась в своей власти надо мной, она стала
пускать ее в ход открыто, воруя у меня на глазах и заботясь лишь о том,
чтобы не делать этого слишком часто или слишком помногу, - то нефритовую
шкатулочку, то золотую брошечку. Я видел, бывало, как Аурора и Авраам качают
головами, обнаружив пропажу, но расчет мисс Джайи был верен: они с
пристрастием расспрашивали слуг, но никогда не вызывали полицию, не желая ни
отдавать свою домашнюю челядь в нежные руки бомбейских органов правопорядка,
ни отваживать от дома друзей. (А я задаюсь вопросом, не вспоминала ли Аурора
свои давние мелкие хищения в доме на острове Кабрал, не вспоминала ли
выброшенные в море статуэтки Ганеши? От "слишком много слонов" до "Элефанты"
путь немалый; не увидела ли она в этих кражах упрек себе самой от себя юной,
не почувствовала ли симпатию к неизвестному вору и солидарность с ним?)
младенчества. Мы с ней шли по Скандал-пойнт по ту сторону улицы от большого
дома Чамчавала, и я, помнится, сделал замечание - чрезвычайное положение,
надо сказать, только недавно вступило в силу - по поводу нездоровых
отношений между госпожой Индирой Ганди и ее сыном Санджаем.
я. Мисс Джайя, только что щелкавшая языком в знак неодобрения юной парочки,
которая, взявшись за руки, шла по молу, теперь с отвращением фыркнула.
Извращенцы. Что сестры, что мать. Ты грудной был еще. Больно тошно.
Хе была для меня загадкой; она была настолько зла на свою горькую долю, что
способна была на самую изощренную месть. Итак, допустим, это ложь, грязная
ложь; но хочу открыть одну истину, пока я еще в настроении открывать истины.
Я вырос с необычно вольным отношением к моему половому члену. Позвольте
сообщить вам, что люди, бывало, хватали меня за него - да-да! - или иными
способами, кто мягко, а кто настоятельно, требовали его услуг или указывали
мне, как, где, с кем, каким образом и за сколько его использовать, и, как
правило, я охотно слушался этих указаний. Это что, нормально? Думаю, не
совсем, бегумы-сахибы... В других случаях этот самый член давал мне свои
собственные указания и распоряжения, которые я тоже, как большинство мужчин,
по возможности исполнял - с катастрофическими последствиями. Если мисс Джайя
говорила правду, истоки такого поведения кроются в ранних ласках, на которые
она столь мерзко намекала. Честно говоря, я вполне могу представить себе эти
сцены, они не кажутся мне такими уж невероятными: мать забавляется с моим
отросточком, пока кормит меня грудью, или три сестры столпились у моей
кроватки и по очереди тянут за смуглый хоботок. "Извращенцы. Больно тошно".
Аурора, танцевавшая над толпами в день Ганапати, говорила о безграничности
людской извращенности. Так что это могло быть. Могло. Могло.
поток, несущийся к гибельному водопаду! Я говорил, что думаю об "Элефанте"
тех дней как о рае, и это действительно так - но для постороннего человека
мой дом куда больше мог смахивать на ад.