твоего Алексея от всяких уз разреши и от всякия клятвы освободи, остави
прегрешения ему, ведомые и неведомые, в деле и слове, исповеданные и
забвенные... "
вседержителю душу бедного раба его Алексея - кстати сказать, напоминавшего
мне самого доктора в те далекие времена, когда он старался узнать, есть ли у
тараканов сердце. С минуту он стоял неподвижно, внимательно глядя на
распростертое маленькое тело, а потом решительно сказал:
инструменты...
зажать коленями его ножки. Сперва это сделала я, но Андрей почему-то велел,
чтобы села Машенька, а я держала голову ребенка, и мы поменялись местами.
Это была интубация, введение в гортань металлической трубки, и у Андрея, как
это ни странно, был такой вид, как будто он делал это тысячу раз.
Машенька, держите крепче.
горло.
туманные, вздрагивающие... С силой, которую нельзя было вообразить в этом
худеньком, легком теле, он рванулся, судорожно втянул воздух - и трубочка
выскочила из горла и вместе с брызгами кашля полетела прямо в лицо Андрею.
задрожала.
повелел еси создавый мя... - читал старик. - Яко земля еси и в землю
отыйдеши".
- верный признак, что трубочка попала в гортань.
худенькое, покорное тело, вернулась, окрасила мертвенно-бледные щеки и точно
за руку привела глубокий, успокоительный сон.
совершенно прошла, по крайней мере у меня, так что я не понимала, почему
меня все-таки тянет прилечь и приходится время от времени следить за ногами.
Я шла и смотрела на Андрея, и мне ясно вдруг стало, что он мог стать только
таким - с этими неторопливо-задумчивыми движениями рук, свертывающих
папиросу, с этими ясными, прямыми глазами.
посмотреть, чтобы убедиться, что это действительно ты. Смешно, правда?
я подумала, что станет лучше, если пересилить себя и идти. Но лучше не
стало. Андрей подхватил меня... Он нес меня на руках, а я говорила, чтобы он
отпустил меня, потому что все хорошо, и удивлялась, что говорю громко, почти
кричу, а он не слышит, не слышит.
МАШЕНЬКА
Потолок был так близко, что его можно было достать рукой, вниз шли широкие
ступени, и я лежала на самой верхней из них. На окне и на самодельных
полочках, висевших вдоль бревенчатых стен, стояли чашки Петри, штативы с
пробирками, колбочки. Тонкие ослепительные полоски солнца, перекрещиваясь,
играли на стекле. Это была лаборатория. Но на самом деле это была просто
деревенская банька - недаром два пышных березовых веника висели в углу под
потолком.
минут я смотрела на нее, не показывая, что проснулась.
как у девочки, волосок к волоску, тоже молодили ее. Она была тонкая, прямая,
и, едва взглянув на эти нежные щеки, на маленькие уши, видневшиеся под
косами, переходившими в гладкую прическу с пробором, можно было сказать, что
у Машеньки мягкие движения, тихий никуда не торопящийся голос.
просил вам кланяться. Он уехал. Как ваше здоровье?
берегу? Нам сообщили, что сыворотка выслана самолетом, а прошел день - нет и
нет! Мы думали, где же может спуститься самолет? И решили, что на Черной
Поляне, - здесь есть такое место, километрах в пяти.
не утонули в Анзерке. Машенька слушала, широко открыв глаза; видно было, что
она не только глубоко сочувствует мне, но от всей души желает, чтобы со мной
ничего подобного больше никогда не случалось.
вас. А ведь второй раз вы не захотите рассказывать, правда?
стала смеяться.
началась, и как случилось, что в посаде не оказалось сыворотки.
прислали, но Андрей Дмитриевич сказал, что не годится, потому что ее,
по-видимому, в очень холодном помещении держали. Она промерзла и потеряла
активность. А дифтерия началась сразу во многих домах, и в такой тяжелой,
знаете, форме. Если бы локализованная, ну, как обычно бывает, а то ведь
почти сплошь токсическая, и все с крупом, все с крупом!
немного странно в ее простодушной речи. Но именно их-то она и выговаривала
особенно неторопливо.
задыхаться. Что делать? Вы подумайте только, как это страшно! Смотришь на
ребенка с отчаянием и думаешь: чем же помочь? Андрей Дмитриевич все говорил,
что мы попали сразу в девятнадцатый век. Хорошо, что он такой образованный,
знает, как лечили дифтерию в девятнадцатом веке. Вы не поверите - ведь он
трубочкой пленку высасывал.
смеется. Говорит: "Это вам, Машенька, наглядный экскурс в историю медицины".
как один прекрасный врач высасывал пленки и умер. Теперь, разумеется, так
никто не лечит. Но, с другой стороны, ведь сил же не хватает смотреть, как
задыхаются дети! Мы им горло разными дезинфицирующими смазывали - да ведь
это разве поможет? Андрей Дмитриевич в шести случаях трахеотомию сделал, а
сам же мне говорил, что прежде - только один раз, и то студентом, на трупе!
И потом, вы знаете какая здесь обстановка? Про все болезни говорят: "Кровь
мучит", - и сейчас же кровопускание. В Судже знахарка живет, я ее видела,
так она первой весенней водой лечит. И заговорами: "На море, на окияне, на
острове Буяне лежит камень Алатырь, на том камне сидят три старца, идут к
ним навстречу двенадцать сестер-лихорадок - трясея да знобея, хрипуша да
огнея... " - и Машенька досказала заговор до конца. - Вас зовут Татьяна
Петровна?
сама выбрала такую глушь... - добавила она и снова немного покраснела. - Но
нисколько не жалею, нисколько.
зачем и вообще-то училась! Мне казалось, чтобы зарабатывать побольше да жить
получше. И все! А когда я приехала... Но вы не подумайте, что он со мной
говорил об этом, хотя я сразу поняла, что это человек идейный. Он просто жил
здесь, вот в этой баньке, и работал. А когда я приехала, его ни в один дом
даже на порог не пускали.
доктора лечит". Конечно, она их подговаривала, тем более что здесь все-таки
кулаков много.
этими словами одно и то же.
таких специальных варницах. И вот однажды приводят такого солевара - ослеп!
Андрей Дмитриевич посмотрел, подумал, да и капнул ему на конъюнктиву
несколько капель кокаина. Солевар поморгал - и бух ему в ноги! Прозрел!
случая Андрея Дмитриевича стали ценить.
Акунин Борис
Самойлова Елена
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Березин Федор