привыкли считать, что человек - соль Вселенной, а Земля - пуп мироздания, а
оказалось, что Земля - крупинка среди тысячи подобных. Подчиняясь внеземным
силам, она ходит вокруг Солнца.
наш скарб.
кровати со сверкающими шишками гремели, как коллекция гетманских булав.
Сияли доспехи самоваров. Большое трюмо лежало озером. В нем плескалась
опрокинутая Брешка. Дрожало пружинное желе матрацев. На другой подводе
скакали, топтались стреноженные венские стулья, похожие на жеребят. В белом
чехле ехало стоя пианино. Сбоку оно напоминало хирурга в халате, прямо -
рысака в попоне. Веселый возчик, правя одной рукой, просунул другую в резрез
чехла. Он тыкал в клавиши и старался подобрать на ходу "Чижика".
буфет лежали навзничь, вверх дверцами. Публика глазела на нас. Вся наша
интимная домашность была обнародована. Было неловко, и хотелось отречься.
Папа с посторонним видом шел по тротуару. Но мама героически шагала в голове
каравана. Она шла за передним возом, усталая и безрадостная, словно вдова за
гробом. В руках ее был поминальный список вещей.
как раджа на слоне, сидела Аннушка. Ее опахивал лист пальмы. Аннушка держала
чучело филина. Далее следовал я. Я нес драгоценный грот с шахматной узницей.
Швамбрания переезжала на новую географию.
передразнивало наши голоса.
спирту и угостил возчиков. Возчики говорили промеж себя:
это столько?
Тут, брат, тыщу книг прочтешь, да и то обмишулишься: не в тою кишку
заедешь!..
теперешний народ, сказали тетки, чрезвычайно вольно обращается с чужой
собственностью. В одной комнате висела изящная люстра с бахромой из
стекляруса. Люстра осталась от Пустодумова. Тетки залюбовались ею.
люстрочка! Петроградской работы небось?
ширма, заслонила меня.
люстла.
они поступили вполне честно. Пустодумову, дескать, все равно бы люстру не
вернули, а государство и без люстры обойдется.
для грота королевы. Кроме того, этот же угол мог легко быть переоборудован в
цирк, вокзал, тюрьму. Швамбрания утверждалась.
доктора Пирогова и картину академика Пастернака "Лев Толстой". Папа
ораторствовал. Стремянка казалась ему трибуной.
вещей. Вся эта громоздкая рухлядь держит нас в своей власти. Она связывает
нас по рукам и ногам. Я бы с наслаждением оставил половину всего этого на
старой квартире!.. Дети! (Леля, вынь сейчас же гвоздь изо рта! Не знаешь
элементарных правил гигиены!..) Я... говорю, дети, учитесь презирать вещи!..
блюдо-барельеф. На блюде выпятился замок и гарцевали рыцари. Вдруг гвоздь
вырвался из стены. Блюдо ударилось об пол. Рыцари погибли, а от замка
остались одни развалины-руины.
вандалами. Он сказал, что даже медведя можно научить бережно обращаться с
вещами... Был произнесен целый скорбный список загубленных нами предметов:
королева, трость, вечное перо и т. п. и т. д.
нас презирать вещи. Папа совсем рассвирепел. Он сказал, что сначала надо
научиться беречь вещи, потом их заработать, а после уж можно начать
презирать их.
вещей и не тратить время на их поиски, мама записала на особом листке, что
где лежит. Теперь она уже второй час искала эту самую бумажку...
колибри порхали в зелено-хрустальных водорослях. Рыбки вились у малахитового
стекла и чувствовали себя дома.
Прежний уют был восстановлен на новом адресе. И папа, глядя на люстру,
говорил за ужином:
я говорю, полна жестокой справедливости... Действительно: кому по праву
должна была принадлежать эта квартира? Толстосуму-купцу или врачу? Вообще я
считаю, что пролетариат и интеллигенция могут найти взаимный подход.
санитарную кантату. Хору было необходимо на одну неделю пианино.
Мобилизовали наше.
пианино, выданные ей Уотнаробразом как учительнице музыки. Папа произнес
перед умыкателями пианино небольшую речь об интеллигенции и пролетариате, а
также упомянул о взаимном контакте. Но это не помогло. Тогда папа сказал,
что ему пианино не жалко, но дело в принципе и он дела так не оставит и,
если надо, дойдет до Ленина. И папа сел писать письмо в редакцию центральных
"Известий".
соответствующе.
быстро:
привязала изнутри пианино к верхней крышке потайной сверток. Там были четыре
куска заграничного мыла и пачка давно уже никудышных "николаевских" денег,
бумажек... Тут окаменели мы с Оськой. Дело было в том, что неделю назад мы
подсмотрели, как мама готовила этот сверток. Мы тогда поняли, что его
запрячут в какое-нибудь надежное место. У нас тоже имелись вещи, не
предназначенные для постороннего глаза, и мы незаметно сунули в сверток
кое-какие швамбранские документы. Здесь были карты, тайные планы походов,
манифесты Бренабора, гербы, письма героев, афиши Синекдохи и другие
секретные манускрипты из швамбранской канцелярии. Теперь все это уехало в
Тратрчок. Швамбрания была в опасности. Настройщик мог обнаружить нашу тайну.
сопровождать ее.
швамбранские документы.
письмами, который хранился в пианино. Длинноусый командир понимающе
подмигнул. "Письмишки!" - сказал он и разрешил.
на скамейках красноармейцы и грызли семечки. Двое, сидя на ящиках, старались
подобрать в четыре руки собачью польку. Увидя нас, они остановились. Мама
подошла к пианино и ласковой октавой погладила клавиши. Инструмент заржал,
как конь, узнавший хозяина. Красноармейцы с любопытством глядели на нас.
Командир самолично вынул сверток и опять подмигнул маме:
Тратрчока.
Швамбрании тоже произошло землетрясение.
хватают. Нарочно, говорят, она пианину испортила, чтобы нам не досталась,
разладила... Вынула, кричат, главную часть. Она сразу и играть перестала.
умеете играть.
выходит, - говорил командир. - Нет, уж вы, пожалуйста, вертайтесь и снова
положьте все это на место.