Чтение 43–й страницы книги ~Чаша гладиатора~

Вода приближалась. Она уже подходила к самой Сухоярке. Все в поселке
готовились к встрече с водой. Ее ждали, как невесту в доме. Перед ней все
раскрывалось, все прихорашивалось.

Старик Зелепуха поставил на овражке, куда уже зашли первые струи
приближающейся воды, рейку с поперечными синими полосками. Каждое утро и вечер
приходил он, чтобы отметить, как идет прибыль, на сколько поднялась вода. Он
уже выкопал и пересадил из района затопления высокую раинку, которая когда-то
росла возле его теперь снесенного дома. И раинка перебралась на возвышенность,
к новому жилью своего хозяина - собранному на новом месте срубу. Уже закончено
было переселение в красивые, новые дома, которые успели возвести в районе
Первомайской. Уже строилась, пока еще на сухом месте, лодочная станция. Ее
устанавливали как раз в том районе, где и должна была разыгрываться пионерская
эстафета в честь Праздника Воды.

Сначала вода появилась в домах, в новых кварталах, сложенных из желтого
стесанного плитняка. На строительстве пустили фильтровальную станцию. Засипели
водопроводные краны. Закурлыкало что-то в трубах, к которым давно уже
припадали нетерпеливым ухом сухояр-ские ребята: при каждом шорохе мчались они
на кухню, чтобы повернуть кран над раковиной. Вот однажды из него сперва
капнуло раз-другой, потом прыснуло. Вытекла струйка, короткая, жиденькая, как
косичка первоклассницы. И вдруг,- сперва отфыркиваясь, а затем ровной тугой
струей ударила вода. Водопровод! Водопровод! Люди теперь приходили в гости к
счастливчикам, уже поселившимся в новых домах, чтобы полюбоваться, как идет
вода из крана. И она бежала, прохладная, кристально-чистая, без той проклятой
мути, с которой тут давно примирились, била звонко в дно кружки или стакана,
пузырилась и, казалось, пьянила. Люди наведывались друг к другу, звонили по
телефону:

- Ну как, у вас идет? У нас что-то перестала. Говорят, на нашей линии
авария. Выключили временно. Обещали к вечеру...

И все понимали, что речь идет о воде.

А многие чересчур заботливые матери были сперва не на шутку перепуганы,
решив, что ребята их объелись чем-то и приболели животами, почему и бегают
бесперечь в тот уголок новой квартиры, где так интересно было дернуть за ручку
на цепочке, чтобы сверху из бачка с шумным клокотанием, балабоня, обрушилась
вода. Две недели лившие до этого дожди ускорили приближение воды. Она
прибывала, намного опережая ранее намеченный график. И Сеня с Суреном каждый
вечер тоже теперь ставили вешку у ее кромки и радовались утром, когда прутик
оказывался уже торчащим далеко из воды.

Вода подступала уже к откосам дамбы, которую возвели вокруг школьного
холма. И чем ближе подходила вода, тем больше начинали тревожиться многие
родители, которым предстояло отпустить ребят на островное житье.

Неутомимая Ирина Николаевна ходила из дома в дом и уговаривала:

- Простите... В лагерь, я спрашиваю, в лагерь пионерский вы бы их
отпустили? Ведь ездили они у вас в лагеря. Ну и считайте, что это будет
учебный лагерь, причем у вас прямо на виду, на глазах, как говорится.

- Так то ведь, милая, на сухом месте было, а тут вода... Боязно как-то.

Но так или иначе, а всех удалось уговорить. Провели специально
родительское собрание в помещении школы, и понемножку отцы и матери
успокоились.

Действительно, ну будут жить, как жили прошлым летом в лагерях, только на
этот раз даже ближе и на виду. Да и власть грядущей воды была так велика, так
ласкала взор и душу все приближающаяся с каждым днем к поселку прохладная
гладь, что трудно было противиться.

А вода поднималась. Вода большая, всенасыщающая, утолительная, мощная в
своем тугом застывшем покое. Она заливала все мелкие неровности. Она все
утопила под собой - мусор, свалки, заровняла буераки и бугры. И пошла
растекаться сверкающей, почти безбрежной далью до самого горизонта. Так
загаданное приходит наконец и поглощает все, что противилось ему, и стираются
понемногу неказистые приметы прошлого. Удивительным образом обновлялось все
вокруг. Даже весеннее, по-южному жаркое солнце теперь светило не так, как
прежде, когда оно сквозило через белесое марево, обычно в эту пору уже
всползавшее на небо. Воздух стал чище, и солнце было ясным, словно смывшим с
себя прежнюю муть.

Неба в Сухоярке всегда хватало. Неба тут было много. Степного, открытого
неба, голубого в куполе, палевого к горизонту. Но теперь неба стало еще как
будто в два раза больше. Голубизне его снизу вторила светлая гладь
водохранилища. "Было высоко, а стало глыбоко",- как изрек, к сокрушению
Елизаветы Порфирьевны, Сеня Грачик.

Во многие воды на свете гляделся Артем Иванович. И в большие и в малые. И
в текучие и в стоячие. Но ни в одной не доводилось ему отражаться с такой
отрадой, как в этой, желанной, давно загаданной и пришедшей на зов самых
заветных дум. Первыми у воды появились трава и мальчишки. Трава, словно
чувствуя приближение влаги, лезла из всех пор, пробивалась между камнями с
тем, чтобы завтра же быть затопленной. А мальчишки уже пускали бумажные
кораблики, учились бросать камешки "блинами", задрав штаны, бегали по мелким
местам и рассуждали о капризах морской погоды и превратностях жизни
матросской.

За мальчишками явились собаки. Сперва поджав хвосты, приближались они к
воде, которой никогда еще за свою недолгую собачью жизнь не встречали в таком
обилии. Припав на передние лапы у самой кромки берега, с удивлением смотрели
они на свое отражение, никогда прежде невиданное; отпрянув на секунду, снова
подходили, пробовали языком и потом принимались лакать с судорожной жадностью
- поселковые собаки, вечно умиравшие от жажды.

Потянулись сюда и коровы. Они заходили в воду и долго стояли так, поводя
раздутыми боками, испытывая неведомое им прежде наслаждение.

На перекрестках забили, как бубен, ведра под туго скрученными струями из
водопроводных колонок там, где трубы еще не вошли в дома.

Поливальщики стали по утрам нахлестывать улицы водяными бичами из
брандспойтов, прибивая пыль, от которой всегда житья не было в поселке с
первых же сухих дней. Сухоярка утоляла свою вековую жажду.

Только Милица Геннадиевна не разделяла общего настроения.

- А что мне ваша вода? - говорила она Сене.- К морской твоей жизни я
никогда вкуса не имела. А чай пить да постираться мне и так хватало. С
водовозом хоть поговорить было можно, новости, какие есть, узнать. А что мне
ваш крантик?

Но Незабудный утешил Сеню, когда тот пожаловался ему на несознательность
Милицы.

- Да ты чего ее слушаешь? - сказал Артем Иванович.- Я же тебе говорю: она
на манер как от всего беглая. Живет хуже, чем наш брат эмигрант был. Мы хоть
сослепу да с перепугу, правды не видя, драпанули тогда. А эта тут забилась за
свой комод, за ширмочку, застави-лась розами бумажными и не видит, что люди
уже вон какой живой цвет растят. Уж верно сказано: таким хоть кода не теки...

Тем временем вода текла, прибывала и уже обходила школьный холм. И ребята
с гордостью утверждали, что они уже учатся на полуострове. Всем хотелось не
упустить момента, когда слева и справа обходившие холм воды сольются и
окончательно отрежут школу от городка.

Уже закончилось переселение. Уже малышей перевели на "большую землю", как
тотчас же Сеня и Сурик окрестили теперь возвышенность в районе исполкома. Уже
были повешены на дверях освобожденных классов дощечки с надписями: "Спальня
мальчиков 6-го класса", "Спальня девочек 7-го класса". Там, в бывших классах,
поставили аккуратные, чистенькие кровати, которые раздобыла в райцентре
председательница исполкома Галина Петровна. Сначала в районе попробовали было
заартачиться, сказали, что трудно внезапно достать столько незапланированных
коек. Но характер Галины Петровны Тулу-бей, очень спокойный и абсолютно при
этом неуступчивый, хорошо знали во всей округе. Она заявила, что детям по
ночам запланировано спать. И сверхплановые кровати нашлись.

А как известно, место, где хоть бы раз пришлось переспать ночь, кажется
наутро обжитым. Но все же это был пока еще полуостров. Небольшая узкая гряда,
шедшая от возвышенности, еще соединяла холм с "большой землей". А как указано
в учебнике географии, лишь часть суши, со всех сторон омываемая водой, зовется
островом... И все с нетерпением ждали, когда вода зальет перемычку и совсем
отрежет школу.

Только Пьеру сперва почему-то не понравилось на полуострове. Может быть,
потому, что классы-спальни с койками, стоявшими в ряд, напоминали о дортуарах
приюта...

На третий день после переселения, как ни старались учителя сохранить
обычный порядок, никому уже не сиделось за партами. То и дело в тех классах,
которые были обращены окнами к оставшейся перемычке, ребята приподнимались,
тянулись с места, старались заглянуть, как там вода...

- Грачик! Ступина! Чего вы там не видели? - удивлялся Глеб Силыч, ведший
урок в шестом классе.- Вы что, на воду еще не нагляделись? Сидите спокойно. Не
понимаю, что вам не сидится сегодня. Кажется, уже переехали, перебрались, так
все равно, кругом же вода. В конце концов, что изменится оттого, что вон та
полоска земли уйдет в воду? Ведь отпуска на берег я уже отменил позавчера.

Но и этот день прошел еще на полуострове. Несколько раз вставал ночью
Сеня, тайком выглядывал в окно. Нет, полоска земли еще тянулась от берега к
школе. Оставалось совсем немножко, метра полтора, когда перед рассветом Сеня
снова высунулся в окно, чтобы посмотреть. Но дежурный Витя Халилеев велел ему
немедленно вернуться на койку и не мешать всем спать. А когда проснулись
наутро...

Остров! Настоящий остров! Школа стояла на островке. Перемычка уже целиком
ушла под воду. Со всех сторон была вода. Она плескалась за окнами, ветер гнал
легкую рябь, и мраморные отблески бежали по стенам и потолку класса.

А через два дня Ремка Штыб выловил первую рыбу. Повезло парню. На простую
муху, насаженную на заостренную проволочку, он выудил какого-то малька. Все
ходили в шестой класс смотреть эту маленькую рыбешку.

И Ремка Штыб был героем дня.

Еще до переезда у Сени состоялся разговор с Ремкой и Пьером. Он был
примерно такой.

- Ребята,- заявил Сеня,- вам, надеюсь, говорили... Я назначен вас
подтягивать.