"прочая и прочая", был к тому же, что, пожалуй, всего существеннее, и
крупный сталепромышленник, а следовательно, "здорово богат", как с
небрежным жестом, говорившим: "Могло ли быть иначе? Ну, конечно же,
"здорово богат", - добавлял его сын и наследник. Словно об этом нельзя
было догадаться по его образу жизни, по массивному золотому браслету под
манжетой и драгоценным жемчужным запонкам на манишке!
обыкновению, но отчасти также из сочувствия к их несчастью иметь столь
никчемного сына. Он, собственно, должен был изучать юриспруденцию в
Сорбонне, но бросил это скучное занятие и с разрешения, вымоленного у
расстроенных обитателей люксембургского замка, занялся изящными
искусствами, - и это при почти полном неверии в свою пригодность к
артистическому призванию. Из его слов явствовало, что он, не без
известного, впрочем, самодовольства, и вправду смотрит на себя как на
избалованного незадачливого сынка, причиняющего немало горя родителям. Не
имея ни малейшего желания что-либо в этом изменить, он отнюдь не оспаривал
их мнения о себе как о праздном кутиле и постепенно деклассирующем
представителе артистической богемы. Что касается последнего пункта, то,
как вскоре выяснилось, он здесь намекал не только на свою живопись,
которой занимался спустя рукава, но и на одну сомнительную любовную
историю.
заказывал Махачеку больший столик, требуя, чтобы тот с особым тщанием
украсил его цветами, и в семь часов являлся в обществе прехорошенькой
особы; я не мог не одобрить его вкуса, хотя это и был вкус к "beaute de
diable" [свежести молодости (франц.)], к быстро преходящей прелести. В те
дни, в расцвете юности, Заза - так он называл ее - была очаровательнейшим
созданием в мире: парижанка по крови, тип гризетки, но облагороженный
вечерними туалетами от лучшего портного - белыми или цветными, которые,
разумеется, заказывал ей маркиз, и редчайшими старинными драгоценностями,
тоже, конечно, его подарками, стройная, хотя отнюдь не худая брюнетка с
дивными, всегда обнаженными руками и оригинальной, пышно взбитой
прической, которую она иногда прикрывала" чем-то вроде тюрбана с
серебряной бахромой по бокам и опушкой из мелких перышек надо лбом;
вдобавок у нее были лукавые глаза, вздернутый носик и очаровательный
болтливый ротик.
болтали они за бутылкой шампанского, с приходом Заза заменявшей полбутылки
бордо, которое пил Веноста в одиночестве. Было совершенно очевидно, - да и
не удивительно, - что он до самозабвения и полного безразличия ко всему на
свете влюблен в нее, околдован созерцанием ее аппетитного декольте, ее
болтовней, кокетством ее черных глаз. И она, само собой, благосклонно
принимала его любовь, отвечала на нее с радостью, всеми способами
старалась ее разжечь, ибо это был счастливый жребий, выпавший на ее долю,
повод к мечтам о блистательном будущем. Я величал ее "madame", но на
четвертый или пятый раз отважился сказать "madame la marquise", чем достиг
большого эффекта. Она покраснела от радостного испуга и бросила на своего
возлюбленного вопросительно нежный взгляд, который вобрали в себя его
веселые глаза, не без смущения уставившиеся в тарелку.
хотя на самом деле мог быть совершенно в ней уверен.
доведешь до белого каления (франц.)], если не перестанешь стрелять глазами
в этого Армана. Или тебе нипочем взвалить на себя вину за двойное
убийство, да еще самоубийство вдобавок?.. Признайся, ты бы ничего не имела
против, если б он в смокинге сидел с тобой за столом, а я бы в синем фраке
вам прислуживал?
эксперимент, постоянно владевшую мной идею перемены ролей. Подавая каждому
из них меню для выбора десерта, я набрался смелости и ответил вместо Заза:
ибо быть кельнером - это труд, а быть маркизом - удел pure et simple
[простой и ясный (франц.)].
как все люди ее расы, удачному словцу.
вам больше по плечу, чем мне ваш труд?
вам особую склонность к обслуживанию посетителей ресторана, господин
маркиз.
юнец! (франц.)]
отчаянием. - К тому же Арман уклонился от прямого ответа.
котором он воображал меня сидящим на его месте, с недавних пор уже висел
вместе с другими моими вещами в маленькой комнате на тихой улочке,
неподалеку от отеля; я ее снял не затем, чтобы в ней ночевать, - это
случалось лишь изредка, - а чтобы держать там свой гардероб и иметь
возможность переодеться без соглядатаев, если мне хотелось провести
свободный вечер на несколько более высоком жизненном уровне, чем в
компании со Станко. Дом, в котором находилась эта комнатка, стоял в
маленьком cite - уголке, отгороженном от мира решетчатыми воротами, в
который попадали тоже с очень тихой улицы Буаси д'Англэ. На ней не было ни
лавок, ни ресторанов, лишь несколько маленьких гостиниц и частных домов,
из тех, где в раскрытую дверь видна комната консьержки, сама толстая
консьержка, занятая хозяйственными хлопотами, ее муж за бутылкой вина и
рядом с ним кошка. В одном из этих домов я и снял комнатку "от жильцов" у
одной весьма ко мне расположенной немолодой вдовы, четырехкомнатная
квартира которой занимала половину второго этажа. Она сдала мне по сходной
цене нечто вроде маленькой спальни с мраморным камином и стоячими часами,
с расшатанной мягкой мебелью и линялыми бархатными занавесками на
доходившем до полу окне, из которого виден был тесный двор, а в его
глубине - низкие застекленные крыши кухонных помещений. Дальше теснились
задние стены богатых домов предместья Сент-Оноре, где в освещенных окнах
буфетных и кухонь сновали лакеи, горничные и повара. В одном из домов
предместья проживал монакский князь, владелец этого мирного маленького
cite, за которое он, явись у него такое желание, в любую минуту мог бы
получить сорок пять миллионов. В этом случае cite было бы снесено с лица
земли. Но он, видно, не испытывал нужды в деньгах, и я до поры до времени
оставался гостем этого монарха и великого крупье - мысль, признаюсь, не
лишенная для меня известного обаяния.
номер четыре. Но последние приобретения - смокинг и крылатку, подбитую
шелком, выбор которой для меня предопределило неизгладимое юношеское
впечатление: Мюллер-Розе в роли атташе и ловеласа, - далее, матовый
цилиндр и лакированные туфли, - я не мог хранить в отеле и держал их
наготове в cabinet de toilette - чулане, прилегавшем к снятой мною
комнате, где их защищала от пыли кретоновая занавеска; белая крахмальная
рубашка, черные шелковые носки и несколько галстуков лежали там же, в
комоде Louis Seize. Визитка с атласными отворотами, сшитая не по моей
мерке, - я купил ее готовую и велел только немного переделать, - сидела на
мне так безупречно, что любой знаток поручился бы за то, что она сделана
на заказ у лучшего портного. Но для чего, спрашивается, я хранил в тайнике
эту визитку и другие красивые вещи?
тренировки, вести жизнь более высокого полета, обедать в одном из
элегантных ресторанов на улице Риволи, на Елисейских полях или в отеле,
таком, как мой, а то и рангом повыше, вроде "Рица", "Бристоль", "Мерис", и
вечером сидеть в ложе Драматического театра, Комической оперы или даже
Гранд-Опера. Это в известной мере была уже двойственная жизнь, прелесть
которой заключалась в том, что я и сам точно не знал, в каком из двух
обличий я был самим собой и в каком только ряженым: тогда ли, когда я в
качестве кельнера в ливрее угодливо суетился вокруг постояльцев
"Сент-Джемса", или когда в качестве изящного незнакомца, без сомнения
имеющего верховую лошадь и после обеда отправляющегося с визитами в лучшие
дома Парижа, сидел за столиком и другие кельнеры старались угодить мне;
кстати сказать, ни один из них, по моему разумению, не мог со мной
сравниться в этой роли. Следовательно, ряженым я был и в том и в другом
случае, а немаскарадная действительность, подлинное мое бытие между этими
двумя жизненными формами было неустановимо, ибо фактически его не
существовало. Не могу даже сказать, чтобы я отдавал решительное
предпочтение одной из этих двух ролей - роли изящного джентльмена. Я
служил так хорошо и так успешно, что не обязательно должен был чувствовать
себя лучше на месте обслуживаемого, ибо для того и для другого прежде
всего необходимо врожденное предрасположение... Но вскоре настал вечер,
который самым неожиданным, счастливейшим, я бы даже сказал, упоительным
образом направил все мои способности "оборотня" на исполнение роли
джентльмена.
4
которым заканчивается театральный сезон, предвкушая удовольствие от
свободного дня, предоставлявшегося мне администрацией гостиницы раз в две
недели, я решил, уже не впервые, отобедать на уютной и разукрашенной
лучшими садоводами террасе "Гранд отель дез амбасадер", что на бульваре
Махров Алексей
Ларссон Стиг
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Шилова Юлия