то его, а что принадлежит мне, то тоже его. Мы арендовали у лорда эту
ферму, но землю он все-таки считал своей и делал на ней, что хотел.
Недавно три его дерева оказались срубленными. Три наших взрослых сына
испугались и сразу сообщили лорду о преступлении. Они там и остались, у
его сиятельства в подземной темнице, - пусть гниют пока не сознаются. А им
не в чем сознаваться, они ни в чем не повинны, - и, следовательно,
приговор этот означает, что им придется сидеть там до смерти. Вы знаете,
как это бывает. А теперь вот что случилось с нами: мужчине, женщине и двум
девочкам пришлось убирать поле, которое вспахали и засеяли, кроме нас, еще
трое взрослых мужчин, да еще отгонять днем и ночью голубей и разных
зверей, которых не дай бог убить или обидеть. Пшеница лорда поспела в одно
время с нашей; когда его колокол зазвонил и созвал нас убирать бесплатно
жатву на его полях, лорд не согласился считать меня с дочками за трех моих
заключенных сыновей, а только за двух; вышло, что одного не хватает, и мы
за него ежедневно платили пеню. А тем временем наша собственная жатва
пропадала, потому что некому было ее убирать; и священник и его
сиятельство лорд наложили на нас пеню, потому что от нашего небрежения
страдали и те доли жатвы, которые причитались им. В конце концов эти пени
пожрали весь наш урожай, и у нас его забрали да заставили еще собрать и
увезти его, ничего нам не платя, не кормя нас; и мы умирали с голоду. Но
худшее случилось тогда, когда я от голода, от тоски по сыновьям, от вида
лохмотьев, в которые были одеты мой муж и мои маленькие дочки, от горя и
отчаянья потеряла рассудок и возроптала на церковь и ее дела. Это было
десять дней назад. Я заболела вот этой болезнью, и когда поп пришел
побранить меня за то, что я не смирилась перед карающей десницей божьей, я
стала ругать церковь. Он донес на меня. Я не отреклась от своих слов; и на
мою голову, и на головы всех, кто был дорог мне, пало проклятие Рима. С
тех пор нас все чуждаются, бегут от нас в ужасе. Никто не зашел в эту
хижину узнать, живы ли мы, или нет. Муж и дочери заболели. Тогда я
заставила себя встать и ухаживать за ними - ведь я жена и мать. Есть они
не просили, да у нас и не было никакой еды. Но вода была, и я давала им
пить. Как они жадно пили! Как они благословляли воду! Но вчера все
кончилось; силы мне изменили. Вчера я в последний раз видела мужа и
младшую дочь. Я лежала тут одна все эти часы, все эти века и слушала,
слушала, слушала, не услышу ли звук, который...
и ослабевшими руками притянула к себе коченеющее тело. Она услышала, как
стучит костями смерть.
30. ТРАГЕДИЯ УСАДЬБЫ
укрыли их теми тряпками, какие нам удалось найти, и ушли, затворив за
собою дверь. Их дом должен был стать их могилой, ибо отлученных от церкви
нельзя хоронить по христианскому обряду, в освященной земле. Они были как
псы, как дикие звери, как прокаженные, и ни одна душа, надеющаяся на
вечную жизнь, не согласилась бы пожертвовать своей надеждой, войдя в
соприкосновение с этими осужденными и отверженными.
сердце забилось. Нельзя, чтобы видели, как мы выходим из этого дома. Я
оттащил короля за полу, мы попятились и спрятались за углом, хижины.
ночь была светлее, этот прохожий непременно увидел бы нас, он проходил так
близко.
подождать, пока он уйдет.
Очевидно, это зверь, и нам нечего бояться. Я уже собирался идти, но король
положил руку мне на плечо. Наступила тишина, потом кто-то чуть слышно
постучал в дверь хижины. Я вздрогнул. Стук повторился, и мы услышали
осторожный голос:
ваши щеки, но развеселятся сердца. Нельзя терять ни мгновенья, нужно
бежать! И... но отчего они не отвечают? Мама! Отец!
открылась, и поняли, что эти несчастные уже рядом со своими мертвецами.
разобьет ваше сердце.
забыв о своем сане, побежал тоже. Мне тяжело было думать о том, что сейчас
происходит в хижине. Стараясь отогнать неприятные мысли, я заговорил о
первом, что мне пришло на ум:
бояться, но если вы не болели ею...
сам освободил их.
подтверждают мои опасения.
но если это так, я ничуть не огорчен.
лорду, ибо нехорошо, если человек столь знатный потерпит тяжкую обиду от
людей низкого звания.
был воспитан, в его венах текла кровь предков, отравленная бессознательной
жестокостью, передаваемая по наследству длинной цепью сердец, из которых
каждое еще добавляло отравы. Посадить в тюрьму этих людей без всякого
доказательства вины и уморить голодом их родителей - это не беда, так как
они всего только крестьяне и покорны воле и прихотям своего лорда, какими
бы страшными ни были эти прихоти. Но если они разобьют столь неправедно
наложенные на них оковы - это дерзость, которую не может терпеть ни один
порядочный человек, сознающий свой долг по отношению к своей священной
касте.
наконец одно внешнее событие отвлекло его: поднявшись на вершину
небольшого холма, мы увидели вдали красное зарево.
дело, одновременно тренируя лошадей и строя машины, чтобы завести со
временем пожарную команду. Попы восставали против моих проектов
страхования от огня и несчастных случаев, утверждая, что это дерзостная
попытка помешать проявлению божьей воли; когда же я доказывал, что я вовсе
не пытаюсь идти против божьей воли, а лишь стремлюсь смягчить тяжкие
последствия ее проявления, они утверждали, что смягчать суровость божьей
кары - не меньшая дерзость. Они мешали мне, но тем не менее страхование от
несчастных случаев у меня налаживалось. Как правило, рыцари были глупы и
невежественны, и эти торговцы суевериями легко могли их убедить самыми
убогими доводами, но даже рыцари оказывались иногда способными понять
практическую сторону вопроса; и потому в последнее время при уборке после
турниров в каждом шлеме непременно находили квитанцию моего общества
страхования жизни от несчастных случаев.
зарево, и старались объяснить себе значение отдаленного рокота, то тихого,
то более громкого. Иногда казалось, что он приближается, и мы уже
надеялись отгадать его причину, но он вдруг затихал и удалялся, унося с
собой свою тайну. Мы спустились с холма и пошли извилистой тропинкой в ту
сторону, откуда доносился шум, и погрузились в непроглядный мрак,
оказавшись между двумя стенами высоких деревьев. Так шли мы около полумили
вниз по скату, а рокот становился все слышнее, и все явственнее ощущали мы
приближение грозы по внезапным порывам ветра, по слабым вспышкам молний,
по угрюмому ворчанию отдаленных раскатов грома. Я шагал впереди и вдруг
наткнулся на что-то мягкое и грузное, слегка поддавшееся под тяжестью
моего тела; блеснула молния, и на расстоянии фута перед собой я увидел
искаженное лицо человека, висевшего на ветке дерева. Это было
омерзительное зрелище. Раздался оглушительный грохот, и небеса прорвались:
дождь хлынул, как во времена потопа. Тем не менее, разве мы не обязаны
были перерезать веревку, на которой висел этот человек, чтобы узнать, не
теплится ли в нем жизнь? Ослепительные молнии сверкали одна за другой, и
было то светло, как в полдень, то темно, как в полночь. Повешенный был то
отчетливо виден, то исчезал во мраке. Я сказал королю, что мы должны
перерезать веревку. Но король возразил:
его лорду; так пусть он висит. Если же его повесили, значит имели право
повесить, - и пусть он висит.
сверкнет молния, погляди вперед. - В пятидесяти ярдах от нас болтались еще
двое повешенных. - В такую погоду нет смысла оказывать бесполезные
любезности мертвецам. Они уже не в состоянии поблагодарить тебя. Идем. Мы
Сертаков Виталий
Курылев Олег
Прозоров Александр
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Андреев Николай