Все имеет конец - и движение, и неподвижность. Последняя из всех
неподвижностей - смерть, но кто знает, нет ли и у нее своего конца?
Прочтите истинную мою суть.
храма Рокуондзи, навалилось на меня. Я затрепетал. Отец Дзэнкай вдруг
рассмеялся - неожиданно весело и звонко:
образовавшуюся пустоту неудержимым потоком хлынуло мужество, необходимое
для совершения Деяния.
трех монахов он обошел территорию храма. Все было в порядке. Учитель
присоединился к своему другу; в половине первого ночи монахи проводили
гостя в опочивальню. Затем Учитель принял ванну, называемую в обители
"погружением в воды". Наконец, к часу ночи, когда отстучал своей
колотушкой ночной сторож, в храме воцарилась тишина. За окном по-прежнему
беззвучно накрапывал дождь.
Ночь становилась все плотнее и тяжелее, казалось, это древняя тьма давит
на стены моей кельи.
хотело срываться с моих губ - словно в темноте роешься в мешке, набитом
вещами, и все не можешь достать единственно нужную.
меня ночи, и слово шло откуда-то из черных глубин со скрежетом и натугой,
как полная бадья из колодца.
превосходно откроет дверь, отделяющую мой внутренний мир от внешнего. И
тогда откроется простор, вольный ветер загуляет туда и обратно. Тяжелая
бадья, слегка покачиваясь, поднимется из черной дыры колодца, и моему
взору откроется бескрайняя ширь, рухнут стены потаенной кельи... Еще
чуть-чуть, и весь этот мир будет в моих руках..."
казалось, что с самого рождения не испытывал я такого блаженства.
библиотеки, надел, стараясь не шуметь, соломенные сандалии и пошел через
дождь по направлению к мастерской. Там не было ни бревен, ни досок, только
пахло мокрыми опилками. Здесь хранились связки соломы. Обычно отец эконом
закупал сразу по сорок штук, но сейчас я обнаружил в сарае всего три.
когда я проходил под окнами покоев отца эконома, в уборной вдруг зажегся
свет. Я пригнулся.
ветра. В сыром воздухе запах уборной чувствовался отчетливей. Наконец
эконом кончил мочиться. Послышался глухой удар о деревянную перегородку -
старика, наверное, шатало спросонья. Свет в окошке погас. Я подхватил
связки соломы и двинулся дальше.
нехитрого обихода, и ветхого чемоданчика. Я собирался предать все свои
вещи огню. Одежду, записи и разные принадлежавшие мне мелочи я упаковал
заранее. Я предусмотрел все до тонкостей: те предметы, которые могли
загреметь при переноске, и те, что не сгорели бы в огне - чашки,
пепельницу, чернильницу и прочее, - я засунул в подушку. Еще надо было
сжечь тюфяк и два одеяла. Весь этот багаж я потихоньку вытащил на улицу.
Затем отправился к Золотому Храму - открыть заколоченную дверь.
накренилась, я подпер ее плечом. Мокрое, трухлявое дерево нежно коснулось
моей щеки. Дверь была гораздо легче, чем я думал. Я приподнял ее и
отставил в сторону. Внутри Храма чернела густая тьма. Дверной проем
оказался совсем узким, и войти можно было только боком. Я зажег спичку и
шагнул в черноту. Впереди возникло чье-то лицо, и я содрогнулся от ужаса,
но тут же понял, что это мое отражение в стеклянной призме, прикрывавшей
макет Кинкакудзи.
миниатюрному Храму, словно луной освещенному моей спичкой, метались тени,
затейливая деревянная конструкция трепетала в тревоге. И снова мир
погрузился во мрак - спичка погасла.
затоптал ее, как тот студент, которого я принял за поджигателя в храме
Месиндзи. Я снова чиркнул спичкой. Прошел мимо Зала Сутр, мимо трех статуй
Будды и остановился перед ящиком для пожертвований. Сверху он был забран
деревянной решеткой, на ней дрожали тени, и казалось, что это рябь на
воде. За ящиком возвышалась деревянная статуя сегуна ‚симицу Асикага,
считающаяся национальным сокровищем. Сегун был изображен в монашеском
облачении с длинными и широкими рукавами, в руках он сжимал скипетр. В
просторном вороте рясы тонула маленькая наголо обритая голова с широко
раскрытыми глазами. Глаза вспыхнули в темноте огнем, но я не испугался.
Изваяние действительно было жутковатым, но я чувствовал, что власть этого
с"гуна, который засиделся в здании, некогда построенном специально для
него, осталась где-то там, в глухой древности.
изнутри. Меня встретили дождь и темнота, но все же под открытым небом было
светлее, чем в Храме. Дверь заговорщицки заскрипела ржавыми петлями, и с
легким порывом ветра в Кинкакудзи ворвался синий ночной воздух. "Ох,
‚симицу, ‚симицу, - думал я, бегом возвращаясь к Большой библиотеке. - Все
свершится прямо у тебя на глазах. Прямо перед носом у слепого, давно
умершего свидетеля".
вынул коробок и засунул в него салфетку. Бутылочка с мышьяком, и нож,
завернутые в платок, лежали в другом кармане. Их я упаковал как следует.
тоже было в порядке.
заходов я перенес весь свой багаж от задней двери Большой библиотеки в
Храм и свалил его в кучу перед статуей ‚симицу.
заход - чемоданчик и корзину, в четвертый - солому. Все три вязанки я
уложил поверх сетки и тюфяка. Сетка, по моему разумению, должна была
загореться легче всего, и я растянул ее пошире, накрыв остальные вещи.
берег Зеркального пруда. Совсем рядом белел островок ‚хаку, над головой,
укрывая меня от дождя, склонились ветви сосен.
мерцала во мраке. Пруд так густо зарос водорослями, что казался
продолжением суши, и лишь редкие блики выдавали присутствие воды. Дождь
был слишком мелким, чтобы тревожить сонную гладь. Над ней повисла пелена
из мелких капель, и создавалось ощущение, что пруд уходит куда-то в
бесконечность.
словно разорвал ночное безмолвие. Я весь сжался, будто пытаясь погасить
гулкое эхо.
водоросли. Сначала я опустил на дно металлическую палку от москитной
сетки. Затем сунул в воду пепельницу, словно хотел ее сполоснуть, и разжал
пальцы. Чашки и чернильница последовали за пепельницей. Все, вода свое
дело сделала. У моих ног лежала только подушка, в которой я нес вещи.
Теперь оставалось бросить и ее в груду, сваленную перед изваянием ‚симицу.
И поджечь.
- тело предало меня. В кармане лежали булочка и вафли, оставшиеся со
вчерашнего дня. Я вытер мокрые руки о свитер и начал жадно есть, не
различая вкуса. Желудку не было дела до вкуса, он кричал, требуя
насыщения, и я поспешно запихивал сласти себе в рот.
из пруда воды и запил свою трапезу.
подготовка была закончена, я стоял на самой кромке, и оставалось только
кинуться в бездну. Еще одно маленькое усилие - и цель будет достигнута.
поглотила бы мою жизнь, но я об этом не задумывался.
прощался с ним.
Казалось, что в том месте просто немного сгустилась чернота ночи. Лишь
напрягая зрение, мог я разглядеть силуэт Храма Очищения Водой, Грота
Прибоя, сужение третьего яруса, вереницу стройных колонн... Но изящество
линий, некогда так волновавшее мне душу, растворилось в темноте.
образ все отчетливей вырисовывался на фоне ночи. В этой сумрачной форме
для меня таилась вся красота мироздания. Память воскрешала одну за другой
волшебные черты, они начинали источать сияние, и постепенно Золотой Храм
предстал передо мной целиком, залитый странным свечением, не похожим ни на