Чтение 43–й страницы книги ~Норвежский лес~

- Слушай, Ватанабэ. Знаешь, чего я сейчас хочу?
- Даже не представляю.
- Хочу лечь, во-первых, на широкую мягкую кровать, - сказала она. - Чтобы
было мне хорошо-хорошо, пьяная чтобы была совсем, вокруг чтобы никакого
дерьма собачьего не было, а лежал бы ты рядом. И раздевал бы меня
потихоньку. Нежно-нежно. Потихонечку, как мама маленького ребенка
раздевает.
- Угу, - сказал я.
- И мне все это нравится, я ничего не понимаю, а потом вдруг прихожу в
себя и кричу: "Нет, Ватанабэ! Ты мне нравишься, но у меня парень есть,
нельзя! Я так не могу! Пожалуйста, перестань!" Но ты бы не переставал...
- Я бы, между прочим, перестал.
- Да знаю, это же воображение просто. Мне так нравится, - сказала она. - А
потом ты мне его показываешь. Как он у тебя стоит. Я отворачиваюсь, но
краешком глаза смотрю. И говорю: "Нет! Нельзя! Он слишком большой, слишком
твердый, он в меня не войдет!"
- Да не такой он и большой, совсем обычный.
- Да какая разница, это же воображение. И тогда у тебя лицо становится
такое грустное-грустное. А мне тебя становится жалко, и я тебя утешаю.
"Бедненький!"
- И вот этого тебе сейчас хочется?
- Ага.
- Какой кошмар! - я не удержался от улыбки.
Мы покинули кафе, опустошив по пять стаканов водки с тоником. Я хотел было
рассчитаться, но Мидори оттолкнула мою руку, вынула из бумажника хрустящую
десятитысячную купюру и все оплатила.
- Все нормально, у меня тут получка с собой, да и это ведь я тебя позвала,
- сказала она. - Конечно, если ты убежденный фашист, и тебе не хочется,
чтобы женщина тебя угощала, тогда другой разговор.
- Хочется-хочется!
- Да и дело свое ты не сделал.
- Он же твердый и большой, - сказал я.
- Ну да, - сказала она и повторила. - Он же твердый и большой.
Она спьяну споткнулась о ступеньку, и мы чуть не скатились вниз по
лестнице. Когда мы вышли из кафе, укрывавшие небо тонкой пеленой тучи
разошлись, нежные лучи предзакатного солнца освещали улицу.
Мы с Мидори некоторое время послонялись по улице. Она сказала, что хочет
залезть на дерево, но на Синдзюку подходящих деревьев, к сожалению, не
оказалось, а императорский парк на Синдзюку к тому времени уже закрылся.
- Жалко, обожаю по деревьям лазать, - сказала она.
Вдвоем с ней мы глазели на витрины магазинов, и еще незадолго до этого
казавшийся неестественным облик улицы выглядел сейчас весьма естественно.
- Такое чувство, что благодаря тому, что тебя встретил, смог немножко
полюбить этот мир, - сказал я.
Остановившись, она внимательно посмотрела мне в глаза.
- Правда! И резкость в глазах навелась. Видишь, как полезно со мной
общаться?
- Точно! - сказал я.
В пол-шестого она сказала, что ей пора возвращаться домой, чтобы
приготовить ужин. Я сказал, что тоже сяду на автобус и поеду в общежитие,
проводил ее до станции Синдзюку, и там мы расстались.
- Слушай, знаешь, чего я сейчас хочу? - спросила она у меня перед
расставанием.
- Я понятия не имею, чего ты хочешь, - ответил я.
- Чтобы нас с тобой схватили пираты и раздели догола. А потом вдвоем
накрепко веревкой связали лицом к лицу.
- Это зачем еще?
- Ну пираты извращенцы попались.
- Да ты сама, по-моему, извращенка, - сказал я.
- А потом говорят нам, чтобы мы развлекались так в свое удовольствие, так
как через час нас выкинут за борт, и бросают в корабельный трюм.
- Ну и?
- И мы один час с тобой развлекаемся. Катаемся, извиваемся.
- И вот этого тебе сейчас больше всего хочется?
- Ага.
- Какой кошмар! - сказал я, качая головой.
В воскресенье Мидори приехала ко мне в пол-десятого утра. Я был только что
из постели и даже умыться еще не успел.
Кто-то постучал в дверь моей комнаты и крикнул : "Ватанабэ, к тебе телка
какая-то пришла!" и я спустился в фойе, а там в лобби, сидя в кресле,
закинув ногу на ногу, зевала Мидори в неправдоподобно короткой джинсовой
юбке.
Идущие завтракать студенты все до одного заглядывались на ее стройные
ноги. Ноги у нее, бесспорно, были красивыми на зависть всем.
- Рановато я, похоже, - сказала Мидори. - Ты только встал, что ли?
- Я сейчас умоюсь и побреюсь, ты минут пятнадцать подожди, ладно? - сказал
я.
- Я-то подожду, только тут все на мои ноги так пялятся.
- Естественно. Пришла в мужскую общагу в такой короткой юбке, вот все и
пялятся.
- Да ничего страшного. Я сегодня трусики надела красивые очень.
Розовенькие, с волнистыми кружевами симпатичненькими.
- Так это еще хуже, - сказал я, вздыхая.
Я вернулся в комнату и наскоро умылся и побрился. Затем надел серую
вязаную кофту поверх голубой рубахи с пристегивающимися на пуговицы
уголками воротника, спустился вниз и вывел ее из общежития. Меня прошибал
холодный пот.
- Слушай, и что, все, кто здесь живут, мастурбацией занимаются? - сказала
Мидори, глядя на здание общежития.
- Ну да, пожалуй.
- А мужчины, когда это делают, про женщин думают?
- Ну наверное, - сказал я. - Мужчин, которые мастурбируют, думая про курсы
акций, спряжение глаголов или Суэцкий канал, наверное, нет. В основном,
пожалуй, про женщин думают, наверное...
- Суэцкий канал?
- Ну это к примеру.
- А про женщину какую-то определенную думают?
- Ну почему ты своего парня об этом не спросишь? - сказал я. - Почему я
тебе такие вещи должен объяснять с утра в воскресенье?
- Ну мне интересно просто, - сказала она. - А у него если спросишь, он
сердиться сразу начинает. Нечего, говорит, девушке про такие вещи
спрашивать.
- Правильно говорит.
- Ну интересно мне. Это же просто любопытство. Вот ты когда мастурбируешь,
ты про какую-то определенную девушку думаешь?
- Лично я - да. За других ничего сказать не могу, - задумчиво ответил я.
- А про меня ты никогда не думал, когда это делал? Скажи честно, я не
обижусь.
- Никогда, правда, - честно ответил я.
- А почему? Я непривлекательная?
- Да нет, ты привлекательная, симпатичная, и твои провокационные манеры
тебе идут очень.
- Тогда почему ты обо мне не думаешь?
- Ну во-первых, потому что я тебя считаю своим другом и не хочу тебя в это
ввязывать. В сексуальные фантазии всякие. А во-вторых...
- Потому что тебе есть, о ком фантазировать?
- Ну да, - сказал я.
- Ты и в таких делах приличия соблюдаешь, - сказала она. - Вот это мне в
тебе нравится. Но все-таки, можно я разок в этом поучаствую? В этих
сексуальных фантазиях или иллюзиях то есть. Я хочу попробовать. Ты мой
друг, и я тебя прошу. Не могу же я других просить. Никому ведь не скажешь:
подумай, пожалуйста, обо мне этой ночью, когда будешь онанировать. Я тебя
считаю своим другом, поэтому прошу. И расскажи потом, пожалуйста, как это
было. Что мы делали...
Я вздохнул.
- Только по-настоящему нельзя. Мы ведь друзья. Понимаешь? По-настоящему
нельзя, а так делай, что хочешь. думай, что хочешь.
- Да мне как-то не приходилось это с такими условиями делать, - сказал я.
- Попробуешь?
- Попробую.
- Ватанабэ, ты не думай, что я пошлая, или озабоченная, или провоцировать
кого-то люблю. Просто мне это все очень интересно и ужасно все знать
хочется. Я ведь все время в школе для девочек училась, пока росла. Поэтому
ужасно хочу знать, о чем мужчины думают, как их тела устроены. И не так,
как в женских журналах про это пишут, а как бы в виде case study (разбор
прецедента).
- Case study... - безнадежно пробормотал я.
- Но я когда что-то хочу узнать или попробовать, мой парень или плюется,
или сердится. Говорит, что я пошлая или что с головой у меня не в порядке.
И минет никогда делать не дает. А я так хочу это изучить!
- Хм, - сказал я.
- Тебе тоже не нравится, когда тебе минет делают?
- Да я бы так не сказал.
- Значит, нравится?
- Нравится, - сказал я, - но давай об этом в другой раз поговорим. Сегодня
такое классное воскресное утро, и не хочется, чтобы время уходило на
разговоры о мастурбации и минетах. Давай про что-нибудь другое поговорим.
Твой парень в нашем универе учится?
- Нет, конечно, в другом. Мы в старшей школе познакомились на почве
самодеятельности. Я в женской школе училась, он в мужской - так ведь часто