АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
безусловно прав: группы действительно жили обособленно, каждая внутри
самой себя.
Николай, например, кроме своей, знал еще параллельную группу и кое-кого
со второго курса, знал своих преподавателей, Хохрякова и четырех членов
бюро, знал Чекменя и его секретаршу Софочку - миловидную блондиночку, у
которой всегда можно было узнать, что происходило на деканате, - и этим,
собственно говоря, и ограничивался круг людей, с которыми ему приходилось
сталкиваться.
Где-то там "наверху", за обитой клеенкой дверью директорского кабинета
и в кабинетах его заместителей, составлялись какие-то планы, происходили
совещания профессорско-преподавательского состава, кто-то с кем-то иногда
там не ладил, о замдиректоре говорили, например, что он боится как огня
главного бухгалтера, а тот, в свою очередь, зависит целиком от своего
старшего бухгалтера, но все это на первых порах было где-то далеко
"наверху", и говорилось об этом главным образом в очередях за получением
стипендии. Жизнь же в основном проходила в маленькой аудитории на втором
этаже, с балконом, выходящим в сад, в кабинетах - физическом и
строительных материалов, да на лестнице, куда выходили покурить. Головы
забиты были формулами реверберации звука, сроками схватывания цемента и
ненавистными Николаю немецкими спряжениями.
Дурно это или хорошо, это уж другой вопрос, - но так было.
С этого же дня - самого обыкновенного, ничем не отличающегося от других
дней, когда Чекмень выступил со своим докладом, - начались в институте
события, которые вовлекли Николая в орбиту "большой институтской жизни".
Потом уж, много времени спустя, вспоминая эти дни, Николай, со
свойственной ему привычкой обдумывать прошедшее, часто спрашивал себя: что
было толчком ко всему тому, что произошло? И почему вдруг именно он
оказался в центре этих событий, которые в конце концов могли пройти и мимо
него?
Часто случается так, что событие - важное, серьезное событие - проходит
мимо нас, а потом мы только ахаем и охаем: вот если б нам вовремя
сказали!.. Возможно, такой зацепкой в этом деле послужил мимолетный
разговор Николая с Алексеем после собрания. Правда, на следующий день,
когда Николай зашел к нему, он оказался чем-то занят, и, может, на этом и
закончилось бы участие Николая, а вместе с ним и Левки, и Громобоя, и
Черевичного во всей этой истории, затерлись бы в своих делах, но тут, как
нарочно, подвернулся Хохряков, и, вероятнее всего, если уж искать
первопричину, именно с этой встречи все и началось.
Встретились на улице. Хохряков с корзиной в руках, слегка прихрамывая -
у него была прострелена левая нога, - торопливо переходил мостовую.
Николай догнал его.
- Ты это куда с корзиной?
- В больницу, к жене.
- Больна, что ли?
- Третий месяц уже.
Они подошли к трамвайной остановке. Николай поговорил о жене и ребенке,
потом спросил:
- Скажи, а что это за разговоры насчет Никольцева? Он что,
действительно уходит от нас?
- А ну их всех... - раздраженно сказал Хохряков. - С трамваями вместе.
Опять передачу не примут. Шестой час уже.
Николай удивленно посмотрел на Хохрякова - он таким его никогда не
видел. Тот, по-видимому, почувствовал какую-то неловкость. Перехватив
корзину в левую руку - трамвай, сплошь обвешанный людьми, появился уже
из-за угла, - сказал, точно оправдываясь:
- Ничего не успеваешь за день. Как белка в колесе. - И уже из трамвая,
из-за чьих-то спин, крикнул: - Вечером в партбюро буду, заходи.
А часа через два, на семинаре по марксизму, Левка Хорол сообщил
Николаю:
- А ты, кажется, прав. Чекмень-то твой целый день сегодня с каким-то
типом возился. С низеньким таким, в очках. Заходил в лабораторию
стройматериалов, осматривал там все. Очевидно, на место старика.
- А тому известно?
Левка пожал плечами:
- Вероятно.
Сидевший впереди Быстриков, всегда все знавший раньше всех, повернулся
и подмигнул хитрым голубым глазом.
- Точно. Старика побоку. Молодым кадром заменяют.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю, - загадочно улыбнулся Быстриков и отвернулся.
После семинара Николай зашел в партбюро.
Хохряков, стоя у шкафа, складывал какие-то бумаги. Увидев Николая,
кивнул головой: заходи, мол.
Хохрякову было уже сильно за тридцать. В институт он поступил, когда
тот находился в эвакуации, прямо из госпиталя. Сейчас учился на третьем
курсе. Это был на редкость спокойный (поэтому-то Николай и удивился
сегодняшней его раздражительности), сильно окающий волжанин, с большими,
как у Чапаева, усами и серьезными, немного утомленными глазами.
Разговаривая, он всегда тер пальцами нос или лоб и, глядя куда-то в
сторону, очень внимательно слушал. На лоснящемся от ветхости пиджаке его,
над левым кармашком, приколот был орден Красного Знамени, полученный еще
за Халхин-Гол. Других орденов он не носил, хотя имел их, кажется, не один.
Николай сел на стоящий в углу несгораемый ящик - стульев в комнате не
было, унесли на какое-то собрание и, как обычно, не принесли обратно.
- Что это за тип с Чекменем ходит? - спросил он. - В очках, лысый. На
место Никольцева, да?
- А почему это всех вас так интересует? - вопросом на вопрос ответил
Хохряков, продолжая рыться в шкафу.
- Кого - вас?
- Ну, тебя.
- Потому, что в институте упорно говорят, что старика убирают, поэтому
и интересуюсь.
- Никто никого не убирает. Разговоры.
Хохряков вынул из шкафа папку и положил ее на стол.
- А что это за человек? - спросил Николай.
- Какой человек?
- Который с Чекменем все ходит? Ты его знаешь?
- Ну знаю. Супрун его фамилия, доцент. Чекмень его очень хвалит.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула бритая голова Кагальницкого,
председателя профкома.
- Напоминаю о чехословаках, Хохряков.
- Помню, помню. Завтра?
- Завтра, в четыре часа. Не забудь.
Бритая голова исчезла. Хохряков посмотрел на Николая.
- Тебе тоже надо будет. Чехословацкие студенты приезжают. Надень ордена
и тому подобное.
- Это зачем?
- Да так уж, для парада. Чтоб видели, кто у нас учится.
- У меня лекции.
- Лекции в четыре кончаются. А они после четырех придут.
Николай ничего не ответил. Хохряков складывал какие-то бумаги в папку.
- Ну, так как же? - спросил Николай.
- Это полчаса займет, не больше. От тебя требуется надеть ордена и
побриться. И ребятам скажи. А то ходят, как обезьяны.
- Нет, я не об этом. Я о Никольцеве.
Хохряков сел, вздохнул, почесал пальцем нос.
- Ну, что Никольцев? Хороший старик Никольцев, знаю...
Николай молчал. Хохряков опять вздохнул.
- Но все вы забываете, что ему все-таки семьдесят лет.
- Иными словами...
- Иными словами... - Хохряков опять почесал нос. - Трудно ему все-таки.
И кафедра и лекции. Семьдесят лет все-таки, не двадцать.
- Иными словами, старика убрать, а на его место этого очкастого.
- Почему? Старик будет по-прежнему читать лекции, а на кафедру... Ты
сам понимаешь, трудно ему и то и другое...
- Ас ним говорили?
- Чекмень, кажется, говорил.
- Кажется, кажется... Ничего он не говорил.
Николай почувствовал, что начинает раздражаться. Ну чего он мнется? Нос
чешет, перебирает бумаги.
- Ничего он не говорил. Ручаюсь тебе! Хочешь, давай сходим к нему?
Николай встал. Хохряков глянул на часы.
- Сейчас не могу. У меня в девять бюро райкома.
- Вот всегда у вас так. Обязательно что-нибудь должно помешать.
Николай посмотрел на Хохрякова. У того был очень усталый вид - худой,
осунувшийся, под глазами мешки.
- Ладно, - сказал Хохряков, вставая. - Поговорим. Вот в четверг бюро
будет, тогда и поговорим. - Он опять посмотрел на часы. - А теперь,
прости, мне надо еще протоколы и ведомости проверить. Мизин такого там
наворачивает...
5
Бюро назначено было на шесть, но Чекмень опоздал. Минут двадцать все
сидели, разговаривая преимущественно о погоде: зима, мол, закругляется, и
если пойдет так дальше, то чего доброго через недельку можно будет уже и
без пальто ходить.
Громобой, тоже вызванный на бюро - у него появились двойки, - сидел
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 [ 43 ] 44 45 46 47 48 49 50 51 52
|
|