ему в голову, но бить уже было некого; он схватил топор и бросился колоть
дрова. Колол почти до вечера, в одной рубашке, забыв про обед. Ему казалось,
что тут, у его ног, лежат воры, угнавшие лошадей, и он рубил, как бешеный,
разбрасывая по всему двору поленья и щепки, взлетавшие из-под топора.
в то же время остыл и его гнев. Слимак пошел в хату, но в первой горнице
никого не оказалось. Он заглянул в боковушку: Ягна лежала на кровати.
Ну, да это пустое.
огонь для ужина.
распарилась в корчме, потом воды напилась да еще расстегнула дорогой кофту.
Вот тебя и прохватило.
к ужину.
заплакал. Слимак расстроился, а мать, точно не замечая слез сына, кое-как
ополоснула посуду и легла спать.
Слимаковой начался озноб. Муж проснулся, укрыл ее тулупом, и озноб понемногу
прошел. На другой день она встала и, как всегда, принялась за работу, лишь
изредка жалуясь на боль в голове и в пояснице. Несмотря на это, она возилась
по хозяйству, но по глазам ее Слимак понял, что с ней что-то неладно, и
приуныл.
в хату вошел шинкарь Иосель. У Слимака сердце екнуло, когда он взглянул на
гостя, такое странное у него было выражение лица.
вдруг побледнел, сам не зная почему.
за то, что он изувечил Германа...
Иосель качал головой, а Слимак смотрел на него, чувствуя, как в нем
поднимается тревога. Наконец, собравшись с духом, он резко спросил:
кулаком. - Овчаж с ребенком замерзли насмерть.
опустился и откинулся к стене. Его бросило в жар, потом у него задрожали
ноги, а потом ему даже показалось странным, что он так испугался.
недалеко от волости. А когда?.. Когда?.. Вы же знаете, что этой ночью, -
сами же вы вчера его выгнали...
меня он, что ли, пошел в овраг?.. Будто на свете нет других хат?..
замерзшего Овчажа вместе с ребенком везли в суд - должно быть, для вскрытия.
Вы, конечно, можете мне не верить!.. Ну, будьте здоровы, хозяин...
Слимак.
Слимак?.. - спросил Иосель с порога, и отсвет из печки блеснул у него в
глазах.
слышал, как его тяжелые шаги, постепенно замирая, затихли наконец в воротах;
слышал, как усевшись в сани, шинкарь крикнул своей лошади "нно-о"; слышал,
как скрипели сани все дальше, дальше, до самого моста.
противоположного угла глаза Ендрека. Какое-то мрачное чувство легло ему на
душу.
викарий. И послышался его слабый старческий голос, жалостно взывавший: "Был
я голоден - и не накормили меня, был наг - и не одели меня, не имел крова -
и не приютили меня... Идите же, проклятые, в огонь вечный, уготованный
дьяволу и слугам его..."
по спине у него пробегают мурашки.
ребенком сидит в конюшне и что оба они живы и здоровы. Он был настолько
уверен в этом, что даже поднялся с лавки, чтобы позвать батрака ужинать. Но,
взявшись за дверную скобу, вдруг остановился. Ему было страшно выйти во
двор...
пустую конюшню, потом подкинул коровам охапку сена и, едва стемнело, лег
спать. У жены снова начался озноб, и он, как вчера, укрыл ее тулупом,
приговаривая:
Напротив: чем больше он думал о них, тем тверже был уверен, что Иосель его
запугивает ради какого-нибудь мошенничества. Утром Слимак со смехом
рассказал обо всем жене, удивляясь наглости шинкаря и стараясь догадаться,
для чего ему понадобилась эта ложь.
делу о нанесении увечий Герману.
таскаться пешком в этакую даль? Пускай садится со мной, я его подвезу.
староста.
Иосель выдумал, будто Овчаж замерз вместе с ребенком?
поспешил прибавить староста. - Что ж, не устерег лошадей, в сердцах вы
прогнали его, но ведь никто ему не велел уходить с дороги в овраг. Может, он
напился или еще что, да так и пропал, бедняга, через свою глупость.
в ноги. У Слимака навернулись слезы на глаза. Он прижал голову сына к груди
и на всякий случай дал ему рубль, поручая божьему попечению. Очень удивило
Слимака, что так равнодушно простилась с Ендреком мать.
обессилела.
склонялась его голова. Сквозь дремоту ему казалось, что он сидит среди поля,
далеко раскинувшегося по обе стороны, и что там нет ничего - ни кустов, ни
травы, ни даже камней - ничего, только серая земля. А где-то в стороне
(мужик не смел туда взглянуть) стоит Овчаж с ребенком на руках и смотрит в
упор ему в глаза.
там, в сторонке, в самом конце, где-то так далеко, что его и не разглядишь;
виден только самый краешек его зипуна, а может, и этого нет...
потянулся так, что захрустели суставы, и принялся мыть кухонную посуду.
человеком случиться; тут-то и не надо плошать".
свиньям картофеля и помоев, полез на сеновал и достал для коров сена,
нарубил сечки, а потом несколько раз сходил на реку за водой. Так давно уже
он не занимался домашними делами, что ему показалось, будто он помолодел, и
это приободрило его. Он бы и совсем повеселел, несмотря на болезнь жены и
вызов Ендрека в суд, если бы не воспоминание об Овчаже. Ведь это Овчаж всего
два дня назад таскал воду, Овчаж рубил сечку, Овчаж кормил скотину...
его тишина в доме, тишина настолько глубокая, что забегали по чердаку
проснувшиеся крысы и начали скрестись. Чем темней становилось, тем