говорили и кто говорил. Нестор матюкнулся ляпким, хлестким, словом, и
Настена догадалась, что слово это послано ей. - Помела, поперед хотела
проскочить. Не выйдет, голуба, не выйдет. Догоним.
Скорей - чего телишься!
весла. Куда? Зачем? Она и без того отплыла достаточно, дальше грести ни к
чему.
бояться, не стыдиться, не ждать со страхом завтрашнего дня, на веки вечные
сделаться вольной, не помня ни себя, ни других, не помня ни капли из того,
что пришлось испытать. Вот оно наконец, желанное, заработанное мучениями
счастье, - почему она не верила в него раньше? Чего она искала, чего
добивалась? Напрасно, все напрасно.
месте сумел бы прожить лучше? Как можно смотреть после этого людям в
глаза?.. Но и стыд исчезнет, и стыд забудется, освободит ее...
Андреевское, задалено было темью...
мерцание, как из жуткой красивой сказки, - в нем струилось и трепетало небо.
Сколько людей решилось пойти туда и скольким еще решаться! ч
плеск - чистый, ласковый и подталкивающий, нем звенели десятки, сотни,
тысячи колокольчиков... И сзывали те колокольчики кого-то на праздник.
Казалось Настене, что ее морит сон. Опершись коленями в борт, она наклоняла
его все ниже и ниже, пристально, всем зрением, которое было отпущено ей на
многие годы вперед, вглядываясь в глубь, и увидела: у самого дна вспыхнула
спичка.
Максима Вологжина - последнее, что довелось ей услышать, и осторожно
перевалилась в воду.
стороны круги. Но рванулась Ангара сильней и смяла, закрыла их - и не
осталось на том месте даже выбоинки, о которую бы спотыкалось течение.
Сообщили в Атамановку, но Михеич лежал при смерти, и за Настеной отправили
Мишку-батрака. Он и доставил Настену обратно в лодке, а доставив,
по-хозяйски вознамерился похоронить ее на кладбище утопленников. Бабы не
дали. И предали Настену земле среди своих, только чуть с краешку, у
покосившейся изгороди.
всплакнули: жалко было Настену.