больше не увидит Берту. Ведь он так любил ее. Она отвечала ему тем же,
впрочем, ее никогда не занимали служебные проблемы мужа, и это его ранило
больше даже, чем унылое, до недавнего времени, кабинетное прозябание в
должности дежурного инспектора полиции, вся работа которого заключалась в
правильном составлении протокола. "Время ли теперь вспоминать подобные
мелочи?!" - с горечью подумал он, задыхаясь от стремительного падения в
вечность.
* * *
Очнулся он на небольшой зеленой лужайке покрытой ярким ковром полевых
цветов. Высоко над головой в лазурном небе, лениво плыли белоснежные
облака, ослепительно сияло солнце, и воздух был чист, как совесть
младенца. Справа от лужайки ласково шуршала темная прохладная роща и
серебрилась на изгибах река. Далеко на горизонте величественно возвышались
каменистые горы, конические вершины которых таинственно перешептывались с
легкими похожими на причудливых животных облаками. Пейзаж был прекрасен и
свеж, как дыхание юной девы. После затхлой гнилой пропасти, куда он
сорвался вместе с мертвецом, он с упоением вдыхал чистый воздух полей и
лесов, казавшийся ему дивным подарком судьбы. С минуту он осматривался,
пытаясь справиться с нарастающим чувством тревоги, и каких-то смутных
предчувствий и вдруг понял, что именно так пугает его в этой
завораживающей опьяняющей красоте: вокруг стояла первозданная тишь - ни
шуршание ветерка, ни жужжание пчел и даже птиц не было слышно. Подавляющее
почти космическое безмолвие, каким то странным проклятием висело над
девственным чарующим великолепием первобытной природы, которая словно
замерла на мгновение, чтобы Кадишман успел запечатлеть в памяти всю
прелесть своего печального уединения. Он любил иногда остаться дома в
одиночестве и почитать давно отложенную книгу, не боясь, что вот-вот
зазвонит телефон, или поваляться в томной неге на диване, с которого не
сгонит ворчливая жена, призывая его сделать, наконец, покупки и заполнить
пустующий холодильник. Но там - дома, он сознательно искал одиночества,
чтобы расслабиться после целого дня напряженной работы, а здесь это как
будто ни к чему. Ему нужны были люди, как никогда в жизни он нуждался
теперь в дружеском и просто человеческом участии. Пытаясь определить свое
местонахождение, лейтенант увидел справа от темнеющей рощи неясные
очертания небольшого города или населенного пункта, отсюда трудно было
различить, что именно виднелось там, в голубой дали, но он был рад и тому,
что есть, слава Богу, неподалеку люди и они, бесспорно, помогут ему
добраться домой. По привычке он снял с пояса переговорное устройство и,
убедившись, что аппарат в полной отключке, уверенно пошел по направлению к
населенному пункту, надеясь, что недоразумение, в центре которого он
оказался по воле несчастного случая, вскоре разрешится само собой.
Роскошный двухэтажный особняк комиссара полиции, отстроенный им по
проекту итальянского архитектора, полыхал, словно сноп сухой соломы;
занялся уже монументальный портал, увитый сухим зеленым плющом, и огонь
перекинулся на готические окна второго этажа, ярко освещая величественный
фасад здания и потрескавшуюся от жара красную черепицу на деревянной
террасе летнего сада. С веселым звоном лопались цветные стекла, выписанные
Вольфом из Швейцарии, и с гулом горели прозрачные шторы из тончайшего
иранского шелка.
При осаде Иерусалима Герцог, командовавший тяжелой кавалерией
крестоносцев, с успехом использовал наемных турок в качестве поджигателей;
обернув паклей, медные наконечники огненных стрел, они тучей пускали их на
крепостные стены и осадные орудия врага, лишая его возможности обороняться.
Тактическая уловка крестоносцев не сломила мужественных защитников
города, и осада длилась более месяца, но зато, когда Балкруа ворвался в
город, он отвел в нем душу. По его команде иудеи были сожжены заживо в
большой синагоге на улице святых молчальников, а мусульмане, собранные по
приказу Раймунда Ажильского (правой руки герцога) безжалостно зарублены у
разрушенных яфских ворот. Кровь потоками текла по улочкам священного
города, и весь восточный мир долго не мог забыть подвиги свирепого
герцога. В своей книге "Назидания" известный арабский историк ибн Мункыз
так характеризует его. "У этого франка не было ни одного достоинства,
кроме храбрости"
Техника поджога была хорошо известна герцогу, и он применил ее снова,
предавая огню дом Иуды Вольфа.
В далекой туманной Британии у герцога было много недругов, и он неустанно
наказывал их за ту или иную провинность. Ненавидеть в рыцарском мире было
нормой для человека с оружием в руках добывающего себе почести и
богатство. Этого принципа герцог придерживался, едва ли не с пеленок,
завоевав себе уже в юные годы славу доблестного воина и грозы европейского
рыцарства. На долю комиссара полиции выпала большая честь стать личным
врагом великого полководца, никогда не имевшего друзей, кроме, может быть,
надменного де Брука (да и тот, кажется, косился на него, после того, как
был покалечен им на одном из турниров в Шотландии).
Лук и стрелы герцог смастерил себе сам, смолу раздобыл на ближайшей
стройке, а зажигалку подобрал на улице Монтефьери; благо пользоваться ею,
он научился довольно быстро.
* * *
Комиссару, который не спускал глаз с молодоженов, не забывая при этом
изредка прикладываться к французскому коньяку, сообщили о пожаре в тот
самый момент, когда он надумал, наконец, расслабиться и пригласить Риву на
медленный танец. Он нежно поцеловал жену в обнаженное матовое плечо и
шутливо сказал.
- В кои то веки, синьора, можем мы позволить себе танец маленьких
лебедей?
Весть о том, что незадачливый лейтенант с треском провалился в могилу,
была воспринята им с удовлетворением.
- Туда ему и дорога. - Процедил он сквозь зубы и огляделся - не услышал
ли кто из окружающих крамолу. Он стал осторожен в своих высказываниях, и
этому были веские причины: его упрекали в прессе за то, что он не сказал
надгробную речь на похоронах Петербургского, спасшего его от гибели, а в
кругу сослуживцев цинично заметил, что бравый майор в гробу смотрелся куда
лучше, чем в кресле зама.
Иуда Вольф никогда не привечал Кадишмана из-за его "служебного
несоответствия". Собственно говоря, не жаловал он почти всех, кроме,
пожалуй, студенточки, которую ему никак не удавалось затащить в постель.
Он надарил ей кучу подарков, и она позволяла ему многое за исключением
главного, ссылаясь на свою девственность. Комиссар не верил ей и мучился
от сильного полового томления, которое заставило его участить график
ночных посещений своей бывшей секретарши. С женой он давно уже не
занимался любовью - она злилась на постоянную занятость мужа (из-за
которой им пришлось отменить зарубежное турне) и в отместку не допускала
его к себе.
Известие о пожаре не на шутку встревожило комиссара. Он забыл, что минуту
назад приглашал супругу на медленный танец и, не замечая, как вся она
засияла вдруг от счастья, отрывисто бросил.
- Закругляйся, мать, нам надо срочно ехать домой.
Красиво изогнутые брови Ривки неожиданно насупились, она презрительно
оглядела его снизу вверх:
- Долго же ты кружил свою маленькую лебедь.
- Я сказал срочно! - грубо настоял комиссар.
- Соскучился уже по своей стажерке? - с притворным сочувствием спросила
жена.
- Дура, - властно сказал комиссар, - у нас дом горит к чертовой матери!
- Господи, знал бы кто, как ты мне надоел, - обречено сказала Ривка,
бросая свои белые перчатки на стол, - хоть бы ты сам сгорел со своей юной
б...
Ривке уже нашептали "друзья семьи" о служебных шашнях любвеобильного
комиссара, и она поклялась, что при первом удобном случае наставит ему
рога.
Гордо выплывая из банкетного зала, она не забыла игриво улыбнуться
Циону, и тот облегченно вздохнул, провожая очаровательную партнершу;
злобные взгляды Виолетты не предвещали ничего хорошего, и он был рад, что
рыжая незнакомка удалилась, наконец, с мужем, хотя если честно, бюст у нее
был просто восхитителен.
* * *
Включив фиолетовую мигалку и пугая сиреной случайных прохожих на
опустевших улицах города, комиссар полиции лихо подрулил на патрульной
тачке к пылающему особняку, с трудом пытаясь подавить в себе злобу; достал
таки его этот мерзавец, по самому больному месту ударил, подонок.
Комиссар Вольф гордился своим домом, который считался образцом
средневековой архитектуры и вложил в него много сил и стараний в последние
годы. Одно то, что у многих высокопоставленных чиновников виллы
располагались в пригороде, а он умудрился отгрохать себе дворец в самом
центре столицы, говорило о его умении выжать из своего служебного
Березин Федор
Корнев Павел
Максимов Альберт
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Василенко Иван